Виктор Шендерович родился 43 года назад в Москве, на Чистых прудах. окончил Московский государственный институт культуры и аспирантуру Театрального училища имени Щукина. Преподавал в театральных вузах сценическое движение, пластику и «мордобой». Параллельно испытывал себя и закалялся как писатель-сатирик, а затем «влез» в телевидение, откуда «не вылезает» до сегодняшнего дня.
-- Моя мама преподавала в техникуме, отец был инженером. Хотя и одного, и у другого была, если можно так выразиться, несложившаяся творческая биография. По разным причинам. Мать была профессиональной скрипачкой, но однажды «переиграла» руку и была вынуждена осваивать другую профессию. Отец в первую «оттепель» успешно публиковался, естественно, под псевдонимом. Его фельетоны с 1959 по 1962 годы печатали в «Литературке» и «Крокодиле», лауреатом премии которого он стал впоследствии. То, что в писательстве он преуспел, признавали даже маститые литераторы. Но через некоторое время писать практически стало невозможно. Может быть, это немного высокопарно звучит, но мой отец -- очень честный человек. То, что он хотел писать, уже перестали печатать, -- «оттепель» закончилась. А то, что можно было напечатать, не устраивало его…
Отец для меня до сих пор остается серьезным авторитетом в области литературы. Хотя в плане статуса я продвинулся дальше, чем он.
-- Любопытно, кем вы мечтали стать в юности?
-- Меня тянуло к публичности. Сперва хотел быть клоуном, потом актером. Более того, сделал даже конкретные шаги в этом направлении: еще в школе, в девятом классе, поступил в театральную студию Олега Табакова. Я очень серьезно врос в театр. Потом была армия…
-- Как служилось?
-- Армия помогла устояться моему мировоззрению, благо времени «поразмыслить» было достаточно -- сортиры драил, полы мыл в столовой и котельной.
До армии я бултыхался на уровне сливок общества. Табаков приводил к нам на курс разных хороших людей -- Розова, Катаева, Маркова, Высоцкого. В круг моих друзей и знакомых входили артисты, музыканты, художники. Общался с Константином Райкиным. Авангардом Леонтьевым, Валерием Фокиным. Вот и считал, что они -- это и есть советский народ. В армии же приобрел довольно-таки адекватное представление о стране проживания. Кстати, из тихого московского мальчика сатириком меня сделала тоже армия.
-- Стали «стрелять» словами.
-- Помнится, писал домой, маме: «Живем мы здесь хорошо. Сержанты любят нас, как родных, и делают это, мама, круглые сутки. В увольнение мы ходим по городу… (Дальше -- вычеркнуто). По улице Карла… (вычеркнуто) и Фридриха (вычеркнуто). Тут на горе… (вычеркнуто) и стоит наш… (вычеркнуто) полк. С этой… (вычеркнуто) горы через прицел хорошо видно границу нашей… (вычеркнуто). Родины. И за ней, как сама понимаешь… (вычеркнуто).
Один из первых моих серьезных рассказов был о том, как солдаты в течение суток издевались над крысой. Я сам был свидетелем этой чудовищной сцены в Забайкалье, когда меня сослали на дивизионный хлебозавод -- за разложение личного состава. Поймав крысу, солдаты целые сутки со знанием дела, методично и размеренно ее убивали. Увиденное произвело на меня сильное впечатление. Рассказ «Крыса» -- первое, что я написал.
Вернувшись из армии, стал носить «Крысу» по редакциям. Там на меня смотрели круглыми глазами, объяснили, что это -- поклеп на советскую армию. Помнится, в журнале «Иностранная литература» меня спросили, хочу ли я увидеть свой рассказ напечатанным. Я очень обрадовался и сказал «да». Тогда женщина-редактор обнадежила меня: «Это можно сделать. Но тогда это будет перевод». «То есть как перевод?» -- спросил я. «Так. Ваш перевод с испанского. Она предложила мне перенести действие из Забайкалья куда-нибудь в Гватемалу или Гондурас. Короче, туда, где правит хунта. Павла превратить в Пабло. Ивана -- в Хуана. А вместо крысы сделать опоссума. Получился такой вот антивоенный рассказ прогрессивного молодого гватемальского писателя. Авторизованный перевод Шендеровича… У меня было ощущение, что моя «крыша» прощается со мной. Происходило нечто фантасмагорическое. Она спросила: «Хотите?» Я честно сказал: «Нет». Тогда она спросила: «Почему?» Я ответил, что не знаю, кто такой опоссум. Она сказала: «Я тоже». Но я все равно не согласился. В общем, так и не стал я переводчиком прогрессивных испаноязычных писателей. А рассказ, кстати, до сих пор не опубликован.
-- Затем «пошли» в «Куклы» и встретились с… генпрокурором?
-- Где-то так, но есть «но». На «Куклы» меня благословил, впрочем, как и на литературную жизнь в целом, Григорий Горин. Первый сценический гонорар я заработал в Одессе, на «Юморине». И первое признание за победу в литературном конкурсе -- тоже. Правда, материальную сторону этого признания у меня «увели» в тире, когда проверял точность своего прицела. А вот творческая имела счастливое продолжение. Председателем был известный писатель Григорий Горин, который вручил мне премию. Когда несколько лет спустя ему предложили писать тексты для «Кукол», он вспомнил призера одесского конкурса и пригласил меня к себе в подмастерья. Через некоторое время он сказал: «Давай теперь сам. У тебя получается!»
Да, мы критиковали, порой нещадно, первых лиц государства. По моему глубокому убеждению, это и есть демократия. А вот у тогдашнего и. о. генпрокурора Алексея Ильюшенко было другое мнение -- то ли его, то ли… Нас обвинили в антигосударственной позиции, в подрыве авторитета главы государства, в клевете…
На самом деле, я считаю, что это была отличная рекламная бесплатная кампания. Генпрокурор сделал нас знаменитыми. Конечно, могли быть и серьезные последствия, но ведь волков бояться -- в лес не ходить…
-- Откуда такая уверенность в торжестве здравого смысла?
-- Наверное, я -- биологический оптимист. Да и на дворе тогда был уже 1995, а не 1959 год. Хотя, правду сказать, все было достаточно противно. Запомнились мерзкие допросы в прокуратуре. Это -- с одной стороны, с другой -- очень теплые письма со словами поддержки. Общественное мнение, резко занявшее нашу сторону, здорово помогло. Мнения политиков до нас доходили только через неофициальные каналы. Некоторые нас хвалили. Я получил клипы от Лебедя, Явлинского, Зюганова. Через некоторое время многие поняли, что «Куклы» -- реклама для них.
-- Деньги предлагали?
-- Бывало и такое. Однако на одной из презентаций Коржаков сорок минут объяснял мне, что президента надо любить. Я ему пытался пояснить, что люблю президента, но странною любовью…
-- Это предыдущего. А нынешнего?
-- Пожалуй, тоже. Хотя сам В. В. сказал мне, что «куклы» ему лично нравятся. Однако в ходе трехчасовой беседы я понял, что куда больше ему лично нравится фамилия «Гусинский». Когда она звучала, наш новый «гарант» действительно «загорался» каким-то особым светом ненависти…
-- Чем завершилась история с бывшим генпрокурором?
-- После полугодичной «интриги» вокруг «Кукол» посадили… самого г-на Ильюшенко. Потом сменились еще два «генеральных», и вдруг выяснилось, что в нашем так называемом деле не было не то что состава, даже события преступления…
-- А политики гонорары предлагали?
-- Неоднократно. Причем, очень известные люди заказывали себя в «Куклах», давали за это десятки тысяч «баксов». Фамилий называть не буду. Упомяну лишь Брынцалова, который предложил миллион долларов, когда он баллотировался на президентский пост. Я отказался. Возможно, это была самая большая ошибка в моей жизни… (смеется).
А вообще я не общаюсь лично ни с кем из политиков, даже «чашечку кофе» не пью с ними, дабы исключить любой повод для кривотолков.
-- Почему решили сменить «шестилетних» «Кукол» на четырехлетние «ИтогО»?
-- Дружному нашему уходу с НТВ способствовало его новое руководство. С середины мая «ИтогО» выходят на ТВ-6. А на НТВ «Куклы» остались с моей воспитанницей, нынешним сценаристом Натальей Велюжиной.
-- Насколько мне известно, вам предлагали остаться в «Куклах» на НТВ.
-- Да, это так. До недавнего «кадрили»: звонил сам… Кох, звонили от и за него…
Но есть такое понятие, как чистота журналистского имени, чистота рук и соответственно дела, которому себя посвятил.
-- Не опасаетесь высказываться столь откровенно?
-- Нисколько. Более того, даже «чемоданное настроение» во мне не играет. Я обзавелся репутацией маленького, но мерзкого человека, поэтому меня боятся. Если же меня костерят и объясняют, что я должен валить в Израиль или на Колыму, я «очень внимательно слушаю»…
Иногда задавался вопросом: «А не дурак ли я, что остался?» От идеи эмиграции меня избавил, как ни странно, туризм. Я съездил в Израиль, в Америку и понял, что это не мое. Не то чтобы это было хуже -- упаси Боже, сплошь и рядом лучше. Однако есть понятие совместимости -- группа крови, резус-фактор, и любим мы женщину не потому, что она самая лучшая.
-- На ком апробируете свои работы?
-- Длительный период «проверял» их на своей жене. То, что она не ушла от меня после этого, говорит о том, что она меня, очевидно, любит. Сейчас в программе «ИтогО» есть шеф-редактор, который, думаю, любит меня меньше, но терпит…
-- А как насчет ненормированной лексики, в злоупотреблении которой вас упрекают?
-- Лидии Либединской, замечательному, тончайшему человеку, теще Игоря Губермана, подруге Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, принадлежит фраза: «Лучше десять раз сказать слово «жопа», чем один раз -- духовность». Мое искусство -- точность слов, пишу так, как считаю необходимым. В быту, как вы, наверное, заметили, я обхожусь без мата.
-- Вы вместе с женой «варитесь» в одной «кухне». Кто же занимается житейскими проблемами, домом?
-- Полагаю, никто. Это больная для меня тема. А наша Валюша, которой уже 14, -- глава семейства. Она очень самостоятельная, уже работает корреспондентом «Московских новостей». Она абсолютно не комплексует, поскольку носит мамину фамилию. Меня же называет ВПЗР -- великий писатель земли русской.