В преддверии 40-летнего юбилея полета человека в космос своими воспоминаниями о службе на Байконуре поделился полковник космических войск в отставке Геннадий Пономарев, принимавший участие в подготовке полета Юрия Гагарина и более 350 запусков ракет
Как считает Геннадий Пономарев, в жизни ему очень повезло. За свою тридцатилетнюю службу на Байконуре он работал с главным конструктором Сергеем Королевым, со многими известными космонавтами и неоднократно встречался с государственными деятелями разных стран, посещавших космодром с официальными визитами. Об этом бывший ракетчик рассказал корреспонденту «ФАКТОВ».
-- Вообще-то моя первая военная специальность -- морская, -- рассказывает Геннадий Пономарев. -- Поступая в Высшее военно-морское училище в Баку, я даже не мечтал о том, что меня забросит на Байконур. Но на мою судьбу и на судьбы других молодых офицеров тогда повлияло решение Никиты Сергеевича Хрущева «печь ракеты, как сосиски». Этой крылатой фразой потом пользовалось не одно поколение ракетчиков. В ракетные войска призывали специалистов со всех родов войск и даже с флота, как нас. Но самое интересное, что Хрущев, самый ревностный сторонник ракетостроения (он даже от артиллерии хотел избавиться, думая, что ее заменят ракеты), на Байконуре побывал только однажды -- в 1964 году, буквально перед снятием его с поста генсека. Готовились тогда к визиту первого секретаря ЦК КПСС очень тщательно. Все пуски ракет действительно прошли без сучка без задоринки, и визит не ознаменовался какими-либо неординарными ситуациями.
Зато когда в 1987 году на космодром приезжал Михаил Горбачев, чтобы перед запуском посмотреть на «Энергию» и «Буран», курьезов было немало. Офицеры спецслужб приехали еще за месяц до визита, чтобы все обследовать и изучить. Дело было весной, как раз накануне увольнения в запас солдат и сержантов срочной службы. На эстакаде (по ней были проложены кабели от командного пункта к стартовой площадке), возвышавшейся над землей примерно метра на два, большими буквами было написано «ДМБ» и пару выражений со словами ненормативной лексики. Зная характер солдат, мы на это особого внимания не обращали, но офицер охраны, осмотрев «безобразие», приказал закрасить: дескать, генсек может подумать, что эти послания адресованы ему. Наши офицеры только посмеялись в ответ, думали, что шутка, но гэбэшник не шутил. Поначалу закрашивать надписи мы отказались, аргументируя тем, что солдаты буквально через час напишут новые. Начался спор, в результате которого нашли компромиссное решение: «горячие» словечки решили закрасить прямо перед самым приездом Горбачева, чтобы дембеля не успели написать новые.
Интересно, что я как командир части, где готовилась к запуску «Энергия», должен был доложить Горбачеву о состоянии дел. Но, что самое парадоксальное, никто не знал, как к нему обратиться: то ли как к Генеральному секретарю, то ли как к Верховному Главнокомандующему СССР. Ясность не могли внести даже сотрудники спецслужб. Я на свой страх и риск решил употребить обе должности. Правда, на этом мой доклад закончился, так как Горбачев меня прервал -- мол, не надо формальностей -- и в буквальном смысле отмахнулся от меня рукой. Надо сказать, сами офицеры спецслужб позже шутили: вам повезло, что Михаил Сергеевич приехал без Раисы Максимовны. Офицеры охраны говорили, что она очень ревностно следила за бытом и особенно за питанием Михаила Сергеевича в поездках. Словом, в случае ее приезда у нас бы хлопот прибавилось. А все продукты, вплоть до питьевой воды, Горбачев привез с собой в большом контейнере.
-- Очевидно, на вашу долю выпало множество встреч с почетными гостями Байконура?
-- Довелось мне встречать президента Франции Франсуа Миттерана и госпожу Миттеран -- в поездке на Байконур их сопровождал Эдуард Шеварднадзе, тогда еще министр иностранных дел Союза. За двое суток до визита мне и другим командирам поставили задачу: для жены французского президента оборудовать туалетную комнату, где бы она могла привести себя в порядок после дороги. Некоторое время мы были в растерянности -- задача казалась невыполнимой. Но, сами знаете, для солдат ничего невозможного нет: мы нашли приличное помещение -- комнатку метров двадцати, и работа закипела. За эти двое суток мы покрасили стены и пол, повесили красивые шторы, картины и зеркала, поставили мебель. Все было сделано шикарно, тем не менее один недостаток вкрался -- в комнате пахло свежей краской. Что делать? Купили несколько флаконов одеколона, кажется «Русский лес», поставили солдата, который через каждые полчаса обильно орошал комнату свежим ароматом. И что вы думаете? Когда госпожа Миттеран появилась, в комнате действительно пахло лесом, и никакого запаха краски не было. Супруга президента Франции осталась довольна.
А вот для другого французского президента -- Шарля де Голля, который приезжал на Байконур раньше, специально построили железнодорожную станцию. Дело в том, что он не переносил езду в автомобиле -- его укачивало на нормальных дорогах, не говоря уже о наших. Чтобы избежать неприятностей и продемонстрировать русское гостеприимство, для де Голля оборудовали пассажирскую платформу вблизи поселка Тюратам, что в 30 километрах от Байконура. С аэродрома до новой станции он добрался на машине, где и произошла официальная встреча, а потом на специальном поезде направился на космодром. А станцию так и назвали «Деголлевка».
Но в этой поездке Шарля де Голля поразило не это, а эксперимент, который устроили специально для него, чтобы продемонстрировать мощь советских баллистических ракет. Французский президент должен был увидеть запуск нашей ракеты. Шахту, в которой хранилось грозное оружие, он выбрал сам. Затем в течение нескольких часов самосвалы возили землю, насыпая ее поверх люка шахты. Как рассказывали, машины сделали не менее двухсот ходок. Слой земли над шахтой был огромный -- метров пять-семь. Но, несмотря на это, по команде ракета взлетела как ни в чем на бывало -- мощная крышка люка без труда отбросила весь этот слой земли. Тогда поговаривали, что эта демонстрация должна была показать следующее: даже если рядом с нашими ракетными комплексами произойдет ядерный взрыв и шахту засыплет землей, советские ракеты все равно взлетят. Не знаю, насколько это соответствует действительности, но многие тогда связывали заявление Франции о желании выйти из НАТО именно с этим демонстративным запуском баллистической ракеты.
-- А руководители стран Варшавского Договора у вас бывали?
-- Только однажды на Байконур прибыла делегация министров обороны стран-участниц Варшавского Договора. Тогда советское руководство решало вопрос о размещении на территории этих государств ракет средней дальности. Среди членов делегации был и Войцех Ярузельский, тогда еще министр обороны Польши. С ним мне пришлось искать конверты и солдатские письма под матрасами кроватей! Дело в том, что кроме ракет министрам обороны показывали быт солдат, проходивших службу на космодроме. Ярузельский решил посетить казарму моих подопечных, а сопровождал его маршал Куликов -- Главнокомандующий войсками стран Варшавского Договора. У меня всегда был порядок, а подчиненным я доверял, но к приезду высоких гостей мы готовились особенно тщательно. Ярузельский был поражен порядком и чистотой, но, обращаясь ко мне, язвительно заметил, что, вероятно, мы все равно не успели все вылизать. Он был уверен, что под матрасами у солдат найдет припрятанный конвертик, а в подушке -- письма с родины. Он сам когда-то был курсантом, так что вся эта кухня ему знакома. Но какого же было его разочарование, когда, перевернув наугад несколько матрасов, Ярузельский не обнаружил там ни конвертов, ни писем. Маршал Куликов остался очень доволен.
Кстати, не обошлось без курьезов и тогда, когда на Байконур в 1975 году прибыла американская делегация -- после того как состоялся совместный полет «Союз-Аполлон». Приехали американские астронавты Томас Стаффорд, Вейс Бранд и Доналд Слейтон. Для американцев построили отдельное помещение, так называемую американскую пристройку. Перед их визитом нас тщательно инструктировали командиры насчет «сохранения государственной тайны» и «контактов с представителями капиталистического государства». Было известно, что в группе есть сотрудники американской разведки. Контакты с американцами разрешались лишь в процессе ознакомления их с космодромом либо на официальных церемониях. Для делегации устроили концерт художественной самодеятельности. В самом конце наши ребятишки подошли к американским астронавтам, летавшим на борту «Аполлона», и попытались повязать им красные пионерские галстуки. Но американцы категорически отказались, посчитав, по-видимому, это «спланированной политической провокацией». Хотя, возможно, все так и было задумано.
Потом произошла еще одна забавная история. Один из астронавтов, Вейс Бранд, зашел в туалет в той самой «американской пристройке». Там дежурили и следили за порядком обычные советские солдаты срочной службы. Пока американец был занят, к двери туалетной комнаты подошел дневальный и заметил непорядок -- внешняя защелка двери была открыта. Не зная, что в туалете есть человек, он закрыл защелку и ушел. Можете себе представить, какой шок был у американца! Конечно, солдат через какое-то время вернулся и выпустил американца, но по космодрому поползли слухи. Поговаривали, что американский астронавт, закрытый в туалете, минут тридцать звал на помощь и под конец, совсем отчаявшись, стал кричать, что согласен вступить в пионеры, его выпустили.
-- За столько лет службы на космодроме вы наверняка не раз встречались с легендарным Королевым?
-- Конечно, но, как вы сами понимаете, мы были людьми разного круга. Несмотря на внешнюю суровость, Королев был добрым человеком, любил юмор. Но мое знакомство с главным конструктором началось как бы заочно. Группу молодых офицеров, в том числе и меня, направили в годичную командировку в КБ Королева в Москву. Встречал нас заместитель конструктора Василий Мишин. Спустя год нас откомандировали уже на Байконур, хотя практически до самого прибытия на космодром мы не знали, куда нас везут. Конечно, после столицы попасть в тогда еще необустроенный космический городок было для нас в какой-то мере шоком. Как вы знаете, в то время все усилия советского ракетостроения были брошены на то, чтобы опередить американцев в области космонавтики. На Байконуре технические сооружения и жилье строились прежде всего для первых лиц и руководителей космической программы: отдельный дом имел Королев и руководитель полигона. Другие специалисты жили в гостиницах. А вот остальные… Мы прибыли на космодром в августе 1960 года. Уже готовился полет первого человека в космос, а в это время солдаты жили в обыкновенных землянках. Офицеров поселили в большой барак на две сотни человек! Правда, прожили мы там недолго. Нас, шестерых молодых офицеров, переселили в гостиницу -- в комнатку площадью метров двадцать с туалетом и душем. Это жилье нам показалось раем.
Через три года меня назначили начальником испытательного телеметрического комплекса бортовых систем корабля. С Королевым мы стали встречаться чаще, так как я руководил испытаниями и докладывал ему о результатах испытаний бортовых систем. Вспоминаю случай во время одной из встреч. Я зашел к Королеву в кабинет и начал доклад: «По результатам испытаний параметры ПЛЛ-1 не в норме». И тут Королев меня оборвал: «Капитан, ты что это мне на птичьем языке докладываешь. По-русски, нормально можно?» Дело в том, что он везде любил конкретику, четкость и ясность. Уже «по-русски» я повторил: «По результатам испытаний параметры люка-лаза не соответствует норме (через этот люк космонавты попадают в корабль. -- Авт. ). » «Вот так бы и раньше», -- смягчился Королев.
Человек по натуре прямой, Королев ставил перед подчиненными такие же четкие вопросы:»Почему не получается? Что сделано для устранения». Он ужасно не любил, когда кто-то начинал юлить, уклоняясь от ответа, не терпел нерасторопность. Как-то он прямо на совещании, где я присутствовал, уволил главного конструктора радиосистем Павлова. Он отобрал у него пропуск, выпроводил из кабинета, приказав идти домой в Москву по шпалам. Правда, эта вспыльчивость быстро проходила: буквально на следующий день Сергей Павлович как ни в чем не бывало обратился к Павлову: «Так я ж за дело ругаю». Но, что интересно, Королев никогда не извинялся. Его, конечно, боялись, но любили. На космодроме его по-дружески называли СП (от Сергей Павлович).
-- Говорят, Королев просто обожал технику?
-- Это действительно так. Одно время усиленно разрабатывалась программа по освоению дальнего космоса -- Венеры, Марса. Из Академии наук на космодром привезли прибор для запуска на Марс. Это устройство, по замыслу ученых, должно было дать ответ на ставший уже риторическим вопрос:»Есть ли жизнь на Марсе?». Прибор, приземлившись в какой-то точке красной планеты, должен был проанализировать состав и температуру воздуха, давление, ряд других параметров и на основе этих данных передать результат: может ли существовать там жизнь. Королев созвал комиссию. Выслушав представителей академии, осмотрев документацию, он невозмутимо заявил: «Ваш прибор не сможет справиться с задачей, и результат, если и будет, в чем я сомневаюсь, наверняка будет ошибочным». Конечно, академики были не согласны с такой оценкой, и решено было провести испытания прибора.
В монтажно-испытательном комплексе размером со стадион установили нужные приборы. Технические средства имитировали посадку устройства. Прибор должен был сесть на поверхность Земли и ответить на вопрос, «Возможна ли жизнь на Земле?» Имитация посадки прошла нормально, прибор заработал и вскоре выдал результаты, в соответствии с которыми был сделан вывод: «На Земле жизни нет!»
-- С одной стороны, все это похоже на мистику, а с другой, показывает уровень профессионализма Королева и подобранной им команды…
-- Действительно, Королев был исключительным профессионалом. И очень ценил профессионализм в каждом работнике, в каждом солдате, служившем на космодроме. Я вам расскажу, как оценивали крановщиков. На первый взгляд, что может быть проще этой работы: поднял-опустил. Но зачастую поднимать приходилось приборы, стоимость которых исчислялась миллионами рублей, а опускать их нужно было с ювелирной точностью. Так вот, крановщики при допуске к работе, кроме официальных экзаменов, сдавали еще и неофициальный: большим крюком огромного 50-тонного крана нужно было закрыть спичечный коробок, стоявший на земле вертикально и не раздавить его! И таких мастеров было немало. Даже солдаты добивались подобной ювелирной точности.
А еще однажды мне пришлось испытывать корабль, на котором Леонов должен был выходить в открытый космос. Нам ставилась задача: провести испытания по комплексу N5 (аварийный спуск корабля с монтажной орбиты). Но в то время большинство операций приходилось делать вручную -- не было тогда еще такой техники, как сегодня (к примеру, на «Буране» стоит компьютер, который сам моделирует 140 различных аварийных ситуаций и принимает адекватные действия по выходу из них).
Эта задача была сложнейшей, так как нужно было синхронно выполнить десятки операций. Два дня мы бились впустую. Люди измучились, спать приходилось лишь по нескольку часов, сроки поджимали. Вообще настроение у всех было препаршивое, испытания застопорились. Об этом знал Королев. На третьи сутки ночью в монтажно-испытательный комплекс зашел Королев. Тут же он построил весь боевой расчет и чихвостил нас минуты две. Этого времени хватило, чтобы все покрылись холодным потом. А потом, когда закончил, помолчал пару минут, улыбнулся и мягко произнес: «Ребята, вы главное не переживайте, у вас все получится. Обязательно получится. Главное -- делать все строго по инструкции, спокойно и неспеша». И уже уходя, обратился, все так же улыбаясь: «Завтра жду с докладом». Действительно, все получилось, причем с первого раза. Той же ночью ему доложили об успешном окончании испытаний, на что он ответил: «Надо было к вам еще два дня тому назад зайти».
-- Вы говорили, что прибыли на Байконур в 1960 году, значит, стали свидетелем полета Гагарина. А вы участвовали в его подготовке?
-- Как я уже говорил, время тогда было напряженное из-за состязаний с американцами. Поэтому часть офицеров, свободных от испытаний, привлекли в помощь специалистам по СОЖ (системы обеспечения жизнедеятельности), устанавливавшим гагаринское кресло в корабле. Конечно, я не удержался от соблазна в нем посидеть. Молодой тогда был, все нравилось, все впечатляло. Правда, с Юрием Алексеевичем тесно контактировать не пришлось, хотя иногда мы встречались. Сами понимаете, субординация -- и панибратство тут ни к чему.
Но вообще, за время службы я понял, что космонавты очень впечатлительные люди. Все живут надеждой «побыстрее сесть в консервную банку» -- так не раз говорил Владимир Джанибеков. В 1984 году космонавты Джанибеков, Волк и Савицкая во главе с Леоновым прибыли ко мне в испытательную часть. Тогда на площадке стоял «Буран», и космонавты хотели ознакомиться с командным пунктом и стартовым комплексом, так как предполагалось, что первый пуск челнока произойдет именно отсюда. Они все, как дети, мечтали слетать на «Буране», ведь предполагали, что вслед за беспилотным полетом должен состояться и пилотируемый.
Сентиментальности не были лишены и высшие чины нашего военного руководства. Военные строители рассказывали случай, произошедший с одним из них. Солдат строительного подразделения шел по дороге, а навстречу ему двигалось несколько правительственных машин. Когда один из автомобилей поравнялся с ним, тот увидел в машине маршала и тут же вытянулся по стойке смирно и отдал честь. Гречко был так растроган, что остановил кортеж, вышел из машины и, сняв с руки золотые часы, подарил их солдату в знак благодарности.
Хочется вспомнить также и несколько драматичных эпизодов. Ведь многие известные космонавты не раз попадали в критические ситуации. Мало кто знает, что знаменитый полет Леонова, когда он выходил в открытый космос, мог закончиться не так удачно. Когда космонавт завершил работы в открытом космосе и вернулся в корабль, пиротехнические патроны отстрелили шлюз, по которому он выходил в космос. Однако при срабатывании пиропатронов пороховая мякоть запорошила датчики системы солнечной ориентации. И Леонов не смог правильно сориентироваь корабль. Конечно, была еще вторая система -- ионная, но она считалась дублирующей, и с помощью ее одной никто никогда не спускал аппарат на Землю. По большому счету, корабль мог приземлиться где угодно -- где-то в горах или, скажем, за пределами СССР. Но это было чревато последствиями. Благодаря усилиям космонавта аппарат приземлился в таежном районе недалеко от Перми, и Леонова пришлось искать несколько дней.
А вот Германа Степановича Титова собирались спасать с помощью оцинкованного корыта. Тогда еще не было специальной команды и оборудования для эвакуации космонавтов. Над одним из участков стартовой площадки была натянута огромная сетка с ячейками 40 на 40 сантиметров для «мягкой» посадки космонавтов, покинувших ракету в случае возникновения аварийной ситуации. Когда Герман Титов должен был лететь, сформировали спасательную команду из трех офицеров, «вооруженных» оцинкованным корытом с проделанными по бокам дырками и вставленной туда веревкой. Если бы возникла аварийная ситуация и Титов, покинув ракету, упал на сетку, то эвакуировали бы его оттуда в таком корыте. Когда Титову много лет спустя рассказали, как его собирались спасать, он долго смеялся и записал эту историю себе в дневник.
Кстати, серьезные меры безопасности и космонавтов, и обслуживающего персонала стали вводить после трагической гибели маршала артиллерии Неделина и большого количества технических работников космодрома при взрыве ракеты в октябре 1960 года. К примеру, при запуске «Энергии» с «Бураном» радиус опасной зоны составлял 15 километров! Потому что, если бы взорвалось все то, чем была начинена «Энергия», все сгорело бы в радиусе семи километров! Конечно, жаль, что такая уникальная система сегодня практически не востребована.