А за год до того, в мае 1972-го, его отстранили от руководства ЦК КПУ и «взяли на повышение» в Москву
«Черным апрелем» назвал Петр Шелест апрель 1971 года, когда на XXIV съезде КПСС его избрали в Политбюро вместе со Щербицким. Два представителя одной республики в высшем руководстве КПСС -- явление небывалое. Кому-то одному предстояло уйти, причем довольно скоро. И через год, в апреле 1972-го, Шелеста подвергли критике «за недостатки в деле интернационального воспитания трудящихся», а в мае сняли с поста первого секретаря ЦК КПУ. О подробностях этих и других событий того времени Петр Ефимович много лет спустя рассказал документалисту Владимиру Артеменко, который снимал о нем фильм…
Фильм «Петро Шелест. Час i люди» начали снимать в 1989 году, когда бывший лидер ЦК КПУ пребывал практически в забвении. Владимир Артеменко наткнулся в «Аргументах и фактах» на статью, в которой с непонятной иронией сообщалось, что Петр Шелест мечтает возвратиться на Украину, и почувствовал непреодолимое желание услышать об этом от самого Шелеста.
-- Я узнал телефон, позвонил, -- вспоминает кинодокументалист Владимир Артеменко. -- Супруга Петра Ефимовича сообщила, что муж в больнице. Спросила: «А зачем он вам?» -- «Хотелось бы поговорить об Украине». Ираида Павловна дала номер телефона в его палате. Звоню. Представляюсь. «Що конкретно вас цiкавить?» -- «Ваш настрiй». Пауза. Внутренне готовлюсь к отказу. И вдруг неожиданно-панибратское: «Приходь!» На следующий день в больнице путано обрисовываю Шелесту задумку фильма -- ну как объяснишь порыв души?! А Шелест, вижу, думает о своем: «Хотелось бы попасть в Украину, ой, как хотелось бы!» И как будто забыл о моем существовании. Потом встрепенулся: «Оставь координаты, я позвоню».
Однажды утром раздался его звонок. Сначала пригласил на дачу. А потом как-то по-мальчишески спросил: «Ти знаєш пiсню «Ой у лузi»? -- «Конечно!» -- «Починай!» Я затянул, он подхватил, и мы спели всю песню от начала до конца. Я -- в Киеве, он -- в Москве, но какой синхрон получился!
С того дня все наши телефонные разговоры начинались с какой-нибудь украинской народной песни, исполненной «на двоих». Я и представить себе не мог, сколько Петр Ефимович их знает. И ни разу не случалось, чтобы он куплет или строчку забыл, -- даже слова никогда не путал. А какой у него был слух! Мы, как два фаната, петушились друг перед другом: «А оцю знаєш?», «А оцiєї не знаеш -- починаю я, ти пiдспiвуй», «А ви таку чули?» -- «Ще б пак!» Как-то я сказал ему: «Нас, наверное, слушают? Подумают, шифруемся». Он засмеялся: «Конечно, слушают! Меня и раньше подслушивали, думали, что я не знаю».
Эти разговоры по телефону нас с Петром Ефимовичем сблизили, и когда я приехал 1 мая 1989 года к нему на дачу, решил: камеру выключать не будем -- пусть фиксирует все разговоры в кадре и за кадром, все случайные реплики, перемены настроения, все паузы, жесты и даже… слезы (я уже чувствовал этого человека).
-- И какое же он на вас произвел впечатление?
-- Потрясающее! Я увидел настоящего сельского мужика на цветущем островке… Украины. С расположенной рядом современно-европейской дачей Бориса Ельцина -- разительный контраст! На даче Шелеста -- тын, веселые глечики на нем, стройные мальвы, сочная, ухоженная зелень да, как в наших селах, побеленные известкой деревья… И воздух от этого какой-то узнаваемо-родной. Так и казалось, что вот-вот где-нибудь неподалеку петух прокукарекает. А сам хозяин в свободной вязаной кофте дремал в плетеном кресле, и на коленях у него лежала большая соломенная шляпа -- брыль…
И что удивительно: этот маленький кусочек Украины под Москвой Петр Ефимович создал своими руками. Даже длиннющий тын плел сам, и мальвы сам высаживал, а вдоль тына -- подсолнухи!
-- Когда я увидела фильм в музее имени Довженко, то признаюсь, подумала, что «натуру» вы организовали на Украине или что все это просто реквизит. Уж подсолнухи-то весной цвести точно не могут…
-- Шелест так их любил, что когда не пестрели настоящие, он любовался искусственными, которые очень «натурально» вплел в тын… Да и сам он в этом райском уголке был «натуральным» -- бесхитростным и откровенным.
-- Почему же тогда в фильме его откровений немного?
-- Чтобы не травмировать Петра Ефимовича, кое-что из отснятого я оставил у себя дома в яуфе (специальный металлический ящик для хранения кинопленки. -- Авт. ) с надписью «Шелест для потомков».
Крупнейший советский автозавод Петр Шелест предлагал построить в Броварах
-- Что же заставило вас вспомнить о содержимом заветного яуфа?
-- Даты. Вспомнил о «черном апреле» 1971-го. Ровно за год до этого Шелест, как он мне рассказывал, почувствовал недовольство Москвы. «Украина -- такая богатая, а ты все зажимаешь!.. Могли бы куда больше отчислять в союзный бюджет», -- пожурил его Брежнев. «При мне республика отдавала Москве 12%, а при Щербицком -- 27%. Улавливаете разницу? Я хотел автомобильный завод построить в Броварах и настаивал на этом, а в результате уступчивости Щербицкого его построили в Тольятти… Да разве только это? -- сокрушался Шелест. -- В апреле 1972 года меня подвергли критике за «недостатки в деле интернационального воспитания трудящихся и примиренческое отношение к проявлениям национализма», в мае -- сняли с должности первого секретаря ЦК КПУ и перевели в Москву».
А через год Шелеста вывели из состава Политбюро ЦК КПСС и отправили на пенсию, запретив… возвращаться в Украину. Хотя мне Петр Ефимович говорил, что сам подал заявление и о выходе из Политбюро, и об уходе с поста зампредседателя Совмина СССР.
С болью процитировал постановление ЦК КПСС, в котором, как он считал, содержался еще один «приговор»: «Книга П. Е. Шелеста «Україно наша радянська», как и другие его произведения -- «Iсторичне покликання молодi», «Комсомол -- активний боєць партiї», «Iдеї Ленiна перемагають», -- была опубликована им с нарушением установленного порядка, без ведома ЦК КПСС». Но это же нонсенс! Никогда ранее первому лицу республики не требовалось разрешение на публикование своих работ! Значит, прецедент был создан специально «под Шелеста», и он это понял. Поэтому, когда его сняли с поста, не удивился. Хотя и считал случившееся трагедией… для всей Украины.
-- Кого-то конкретно Петр Ефимович в этом винил?
-- Прежде всего Суслова, которого называл «партийным иезуитом» (кстати, тот Шелеста величал «гетманом»). Обижался и на Щербицкого -- за то, что начал нападки на книгу «Україно наша радянська». С горечью рассказывал, как в первичных партийных организациях ее «молотили цiпами», как изымали отовсюду, несмотря на то, что годом раньше ею премировали за трудовые успехи. Однако зла на Щербицкого Шелест не держал. Когда Владимира Васильевича не стало, он позвонил мне среди ночи: «Володю, ти не спиш? Чув новину? Нема вже вашого вождя». В его голосе слышалась неподдельная горечь… Но на съемках уже совсем другим тоном говорил, что поддержку Щербицкого считает своей главной ошибкой. И зачитывал мне крайне нелицеприятные выдержки о нем из личного дневника. Были там строки и о брежневском окружении: «… и этим подхалимам, льстецам, демагогам надо было многие грехи Москвы сбросить на меня».
-- А собственные грехи Петр Шелест осознавал?
-- В 1967-м, когда Москва потребовала осудить роман Олеся Гончара «Собор», он не отказался. Собрал на яхте 11 представителей «українського письменства» и повез их по Киевскому морю на свою дачу в Межигорье: полагал, что роскошный стол, сказочная рыбалка и «правительственный антураж» настолько размягчат собратьев Гончара по перу, что те осудят «неправильный» роман и хотя бы по-отечески пожурят автора. Гостеприимство «Папы» писатели оценили, не отказавшись и от щедрых даров. Их развезли по домам на 11 черных «Волгах», причем каждому был вручен еще и увесистый продуктовый «паек». Но позже из уст в уста они передавали только диалог Шелеста с Гончаром: «Нiхто з нас не застрахований вiд помилок. Навiть я… Що ви мали на увазi пiд собором? Україну? Спустошену, обплутану дротами? Я б такого роману не написав!» -- «А я в цьому й не сумнiваюсь. У вас iнший хист»…
Интересно было узнать, что Петр Ефимович думает об этом эпизоде спустя годы. Мы пили вино «От Тодора Живкова» из 200-литровой бочки, которым Шелесты угощали «самых дорогих гостей», и ждали реакции хозяина на затронутую тему. Но он молчал. Вообще, когда он не хотел отвечать, как правило, опускал голову, замолкал и… густо краснел. Пауза становилась угрожающей, но камеру мы не выключали. Вдруг Шелест поднялся, поцеловал рюмку (он не пил) и сказал: «За вiльну Україну!» И, улыбнувшись, вспомнил, как кто-то из писателей сказал ему тогда: вас, мол, скоро в Москву заберут «на повышение». А затем добавил: «Как в воду смотрели, черти!» Мне показалось, что это было его невысказанным раскаянием.
-- Как известно, впоследствии отношение Шелеста к писателям сильно переменилось. Ведь именно он спас фильм Юрия Ильенко «Белая птица с черной отметиной», который региональные партийные лидеры пытались предать анафеме…
-- Этой своей акцией Петр Ефимович очень гордился, охотно вспоминая, как поставил на место секретаря Ивано-Франковского обкома партии -- зачинателя травли фильма.
-- А какие еще события Петр Шелест переосмыслил?
-- Свою роль в свержении Хрущева. С Никитой Сергеевичем у них существовала, видимо, какая-то кармическая связь. Они были очень похожи, одевались почти одинаково, но друг друга… не любили. Мне рассказывали, как Хрущев, когда Петр Ефимович был секретарем Киевского обкома партии, приезжал на Яготинскую базу охотиться на уток. Там было два озера -- Большой Супой и Малый Супой. И «Первый» охотился на Большом Супое, а Шелеста отправлял на Малый. А когда Хрущев начал «жаловать» Щербицкого, Петр Ефимович был уверен, что того прочат в лидеры КПУ. Однако поставили на это место Шелеста, что для многих так и осталось загадкой, ведь все видели, как часто Хрущев его унижал. Может, именно за эти унижения Шелест и помог убрать Никиту Сергеевича с политической арены: задержал его на несколько дней в Крыму, чтобы в Москве успели «подготовиться» к свержению вождя.
-- Не раскаивался позднее за эту «помощь»?
-- Раскаивался. Но уже после того, как пережил свою трагедию. Вспомнил, как плакал Хрущев, когда ему не дали выступить перед роковым пленумом. Сам же, рассказывала его жена, плакал, узнав, что на пенсию отправлен… без права возвращения в Украину: «Висмикнули мене з України, як морквину з грядки».
-- А по поводу своей причастности к Чехословацким событиям 1968 года сожалел?
-- Он понимал, что сыграл в этой печальной истории едва ли не основную роль. Будучи убежденным, что Дубчек и его Политбюро предают интересы своего народа и контрреволюции в стране не избежать, Шелест искал поддержки у рядовых коммунистов Чехословакии. Но Брежнев был дружен с Дубчеком и заставил Шелеста пригласить в Закарпатье чехословацких лидеров -- якобы на охоту. Те отказались. И Леонид Ильич велел Шелесту пригласить (туда же) бывшего лидера Словакии Василя Биляка, с которым Петр Ефимович был дружен. Пришлось Шелесту в одиночку вести переговоры, и в конце концов Биляк организовал письмо 11 чехословацких коммунистов с просьбой «в случае надобности вмешаться и преградить путь контрреволюции». Это письмо и стало поводом к вторжению советских войск на территорию «мятежного» государства. Пошли в ход и листовки с утверждением, что «Чехословакия хочет присоединить к себе Закарпатскую Украину». На вопрос, кто же был инициатором этих фальшивок, Петр Ефимович сказал только: «Дубчек считал, что я. Но никто тогда не знал, чем это все закончится».
-- Что же помешало Петру Шелесту предвидеть финал таких событий?
-- Его наивность, которая иногда заслоняла от него реалии жизни. Например, он искренне беспокоился о тех женщинах, которых при нем объявляли Героями Соцтруда, об их судьбе: «Як ми їм допомогали -- давали все, що їм треба! I як же тепер вони без нас?!» Или другой пример. На книге, которую он мне подарил, написал: «Я єсть народ, якого правди сила нiким звойована ще не була… » А когда довелось мне побывать в его московской квартире на Малой Бронной, то я понял, почему его называли гетманом: сплошь и рядом -- «булавы Хмельницкого»…
Мне очень жаль, что на премьере фильма Шелеста не было. Он ведь так стремился в Киев. Но в Украину вернулся уже только его прах…