На заре независимости мы почему-то с молодеческой удалью записали главного режиссера страны Бориса Шарварко в отрицательные герои. Дескать, и методы у него советские, и «шароварное искусство» -- отстой и позор, и каждый молодежный герой считал своим долгом проехаться по Шарварко, недвусмысленно намекая, КТО мешает развитию искусства… Сейчас, спустя десять лет, выяснилось, что у нас до сих пор так и не выработана государственная политика в области искусства. И никто из обличителей почему-то не взялся за это кропотливое и неблагодарное дело. И только один Шарварко до сих пор тянет эту лямку -- пытается помочь нищему народному, академическому искусству в забытых всеми городках и селах Украины. Его можно обвинять и с ним можно не соглашаться. Но в нем есть одна черта, которая привлекает во все времена, -- он честно делает свое дело. И пусть бросит камень тот, кто занимается этим дольше… Сегодня Борису Георгиевичу исполняется 72 года. Недавно, по ежегодному опросу Американского биографического института, Борису Шарварко присвоено звание «Человек ХХ века».
-- Я разговаривал с людьми, когда готовился к интервью, и они все говорили: «А-а, Шарварко… Он же вечный!.. » Я подсчитал: одних только генсеков вы пережили пятерых. Или шестерых. Плюс наши…
-- … А министров культуры! Нынешнему министру культуры я сказал: вы у меня семнадцатый. С «семерками» мне вообще везет. Родился я 17-го числа, работаю на 7-м этаже, моя комната -- 707, квартира -- 37, дом -- 37… Даже в паспорте три «семерки» есть…
-- Борис Георгиевич, мне рассказывали абсолютно фантастическую историю о том, что вы хотели провести 2-й всемирный фестиваль молодежи и студентов в Новоград-Волынском! Первый, значит, в 1957 году, в Москве, а второй -- в Новоград-Волынском, правильно?
-- Ну-у… Не совсем. Это мы хотели первый фестиваль у себя, в Новоград-Волынском, провести, а второй -- уже в Москве. (Смеется. ) Нет, я не хотел соревноваться с Москвой. Просто когда я был директором Дома культуры, я всегда хотел делать что-то новое, чего ни у кого не было. В 1957 году должен был состояться первый всемирный фестиваль молодежи и студентов… Для нас это было как откровение: ведь до этого 40 лет был «железный занавес» -- никого никуда не пускали… А тут -- приедут артисты со всего мира. Ну почему бы, подумал я, не провести нам накануне международный фестиваль в масштабах района!.. У нас же негров до этого никогда не видели! И я разослал во все страны приглашения на наш фестиваль. От Мао Цзедуна пришла телеграмма с благодарностью… Я понимал, конечно, что они не приедут, но пришлют делегацию или телеграмму. Телеграммы просто посыпались?! Зарубежных студентов приехал целый автобус! Дети ра-а-азных народов -- и негры, и арабы -- идут по Новоград-Волынскому. Еще в это время проходила эстафета «Европа -- Москва» -- на мотоциклах, всемирная… И мы эту эстафету завернули прямо к нам на стадион, когда там был праздник!
Чтобы приехать к нам, нужно было получить визу -- а на это разрешение ЦК надо! Стали обращаться из Польши, из других стран: «Хотим на фестиваль, в Новоград-Волынский!» Что за фестиваль? Никто ничего понять не может. Звонят в Москву, оттуда -- в Киев, потом -- в Житомир, так на меня и вышли. Конечно же, этот фестиваль был чистой авантюрой -- Новоград-Волынский при всем желании не мог бы принять такое количество гостей. Надо ж условия какие-то, гостиницы…
-- Но народ вы взбудоражили…
-- Ну да! И надо все отменять… Приглашения уже разосланы, скандал! Решили как бы перенести на «следующее» воскресенье, но не уточнять, на какое. А я возьми и составь объявление для газеты «Радянський патрiот». И когда на следующий день в горкоме прочитали в газете, что переносится на такой-то день!.. Вот тут-то поднялась буря! Меня сразу вызвали на бюро, сделали врагом народа, чуть из партии не исключили! Дали строгий выговор и отправили в ссылку… В глухой колхоз, ответственным за хлебосдачу!
Я всегда старался был первым. У меня работал главным бухгалтером Беленький… Очень интеллигентный человек! По национальности еврей. У нас в Новоград-Волынском много живет поляков, евреев… Он ко мне обратился: у нас есть группа солидных людей, давайте создадим еврейский театр и поставим «Тевье-молочника». Я говорю: давай! У нас до войны ведь был украинский театр -- почему нет? И мы создали театр еврейский. Нашли и режиссера, который до войны еще где-то играл… Но я еврейского языка не знаю… У меня был заместитель -- Давид Авербух. Капитан, был ранен на войне… Честнейший человек, скромнейший! Он знал еврейский язык. Он у нас парторгом был. Я говорю: знаешь что, Давид, я за тобой закрепляю этот театр. Приходи на репетиции, ты знаешь язык… Мало ли что? Я ведь не знаю, о чем они на еврейском языке говорят, а ты знаешь… Возьми пьесу…
И вот они уже репетировали. Скоро -- премьера… Вдруг звонок: «Кто вам позволил организовывать еврейский театр?» -- «А почему я не могу?» -- «Вы не понимаете национальной политики». -- «А какая национальная политика? Почему поляки не могут петь песни на своем языке или евреи играть на своем языке? Шолом Алейхем разве запрещен?» -- Да вы ничего не понимаете! (А еще совсем недавно было дело врачей-вредителей. ) Пошли со мной к секретарю. «Вы должны закрыть театр!» -- «Нет, не буду». -- «Тогда мы вас исключим из партии!» -- «Ваше дело… Какие у меня основания закрывать?» -- «Хорошо. Будем рассматривать ваше персональное дело».
Я подхожу к Дому культуры -- все мои евреи прямо на входе стоят. «Мы знаем, что вы в горкоме… » -- «Ничего закрывать не будут. Идите и репетируйте… » А случилось вот что. Мой заместитель, бывший артист, хотел меня подсидеть, и только я уехал, он стразу пошел в горком и на меня наговорил… И когда меня не было, они театр все-таки закрыли. Но они боялись открыто это делать -- хотели моими руками. Они знали, что люди относятся ко мне с уважением… Они боялись, что «Голос Америки» прознает. Так что это был мой первый выговор…
… А елки какие мы устраивали! По Новограду шел карнавал от речки Случь, был фейерверк, все в карнавальных костюмах. Приходили в Дом культуры. Зал был на втором этаже, и когда там танцевали, потолок ходуном ходил. Он мне до сих пор снится: шатается и вот-вот провалится… На сцене сани, елочки стоят, кремлевская башня с часами… А в 12 часов через весь зал с балкона летит шар… Первый спутник, 1957 год. Летит через весь зал прямо на сцену, в сани… А в санях оркестр сидит. Спутник открывается, и оттуда выходит Новый год. Бой часов, «Елочка, расти и зажгись!»… Вдруг на глазах у всех вырастает восьмиметровая елка… И начинает крутиться, загораются лампочки… Все бегали на первый этаж смотреть, откуда елка вырастает. Обыграли все тексты… Все хорошо. Тосты -- за первый советский спутник, за Новый год… И был звездочет -- Афоничкин Юра, начальник цеха завода. Спутник опять должен был лететь. А этот Афоничкин стоял рядом и вдруг на ходу хватается за шар -- хотел с ним полететь туда. Он с такой силой взялся, что трос оборвался. И шар этот -- хорошо, что он не над оркестром летел, -- падает и раскрывается. Зал, конечно, визжит! А Афоничкин поднимается и говорит: товарищи, вот так летают американские спутники!»
-- Вы ведь были знакомы с Фурцевой… Говорят, она была грубая, не разбиралась в искусстве…
-- (Взволнованно. ) Ну, Фурцева, я вам скажу, была лучшим министром культуры Советского Союза. Она болела за работу. И к ней можно было прийти в любое время -- она всегда выслушает, поддержит, поможет… С ней не сравнить Демичева и других -- они все были временные, их посылали, чтобы как-то пересидеть… Я решил пригласить Фурцеву на наш праздник. А у нее была подруга Белла Бековна, заведовала самодеятельностью… И она Фурцеву уговорила приехать к нам. А Фурцева -- член Президиума ЦК партии, член Политбюро. В Житомирском обкоме партии как узнали, схватились за голову. Ведь она должна была ехать из Житомира до Новограда -- а там поля все желтые, заросшие бурьяном…
-- Она увидит -- и все!
-- Расскажет на Политбюро, и секретаря обкома выгонят! И принять-то у нас ее негде. Меня вызывает первый секретарь горкома: «Ти нащо запросив Фурцеву? А в тебе є де покласти її спати? А в тебе є туалет? При готелi нi одного туалету нема! Там стоїть будка на вулицi, бiля рiчки Случ -- вона туди буде ходити?» Потом мы с ней много раз встречались в Москве -- на концертах, фестивалях, на разных праздниках… Последний раз мы с ней были в Ялте, на большом концерте, выступали все звезды Советского Союза -- Богатиков, Гуляев, Магомаев, Синявская… И, конечно, они хотели петь модные, современные песни -- в стиле «е-е-е». А это тогда считалось пошлятиной. Фурцева терпеть не могла песни без слов… «Ла-ла-ла» или еще что-то подобное… Когда закончился концерт, она выходит на сцену, все вокруг нее вьются, а она говорит: «Юра (Гуляеву), что ты пел? Ты?!» (он пел «Семеновну». ) «Ты солист Большого театра, народный артист Советского Союза… А Магомаев какую-то «Свадьбу» пел… » И как пошла-а вразнос… «Юра, я тебя подняла… Я тебя прошу… »
В результате все пели «что надо»: «Он сказал: поехали!», «Подмосковные вечера». Японский великоле-епный мужской квартет пел «Полюшко-поле». Потом все вместе: «Песня советская звучит над земным шаром». Фурцева просто млела от удовольствия! А потом был прием. И Фурцева сказала: «Я хочу поднять тост за того, кто их научил, что надо петь. Я лично хочу с ним выпить». Я выхожу, иду, все замерли… -- «Давай поцелуемся!» Мы с ней расцеловались, а у меня руки, ноги дрожат… (Смеется. ) Вот такое мое знакомство.
-- Ни один юбилейный концерт съездовский не проходил без меня. Я был режиссером всех праздничных концертов -- в Кремлевском дворце съездов, в Большом театре… Один раз я проводил в Большом театре репетицию. Разносы делал -- приехало полторы тысячи человек, а вечером уже концерт, идет прямая трансляция по телевидению, по радио, в зале все Политбюро… Времени нет, а в Большом еще полторы тысячи своих… Люди устали, а мне надо еще раз финал прогнать, потому что еле-еле его слепил! И я боюсь, что они на захотят… А когда они не хотят, начинают бастовать… Стоит сводный хор, и все так гудят потихоньку: у-у-у-у… (Смеется. ) Весь хор не выгонишь! И тут мне говорят: концерт переносится с семи на шесть часов. Потому что Брежнев не может…
-- … подъехать?
-- Не может долго сидеть! Вышел министр культуры, поблагодарил хор и лично (!) попросил еще раз прогнать финал. На балконе все это время сидела большая группа людей. Я потом спрашиваю москвичей: что за люди? Оказалось, что это все режиссеры правительственных концертов -- из Москвы, Ленинграда, крупных городов… Я говорю: вы бы хоть предупредили… И вот концерт. В зале -- члены ЦК, депутаты Верховного Совета… Им разве концерт был нужен? Они знают, что им надо сидеть в таком-то ряду… Все надутые: орденоно-осцы, лауреаты!.. И вот должна выходить Женя…
-- Какая Женя?
-- Мирошниченко. Подходит ко мне, шепчет: у меня голоса нет, петь не могу… »Женечка, да ничего, успокойся! Все пройдет!» -- «Нечем петь… » Выходит на сцену. И как она в конце запела своего «Соловейка»!.. Неповторимо! Это не человеческий голос… Куда делись надутость, напыщенность! Все вскочили, заорали… Да они там в Большом и не слыхали такого! Такие голоса бывают раз в сто лет!
… Кто-то ТАМ, наверху, помогает мне постоянно. Например, проводим первую «Киевскую весну». Погода плохая, надо отменить, люди раздеты, дети… Мы собрали колонну, она должны идти по Крещатику, потом через весь город, и только потом уже концерт… Я говорю: ничего отменять не будем. Будет погода! В шесть часов запланировал проход, ровно без десяти шесть тучи расходятся, появляется солнце… И вся колонна идет. Все таки-ие глаза делают! Такое не один раз было! 1992 год. Остров Хортица. Концерт, посвященный 500-летию казаков. Торжественное шествие, идут казаки, и вдруг над ними появляется огромный, ровный -- точно на параде -- клин журавлей. Все смотрят наверх… Кравчук стоит рядом: «Це у вас по сценарiю заплановано?» Я говорю: «Это души тех людей… » Журавли прилетают где-то в апреле, а уже июнь -- они птенцов высиживают…
-- Борис Георгиевич, через ваши руки прошло большинство украинских звезд. Чего не хватает сейчас украинскому шоу-бизнесу?
-- Единственное, чего у нас не хватает, -- такого отношения, как, допустим, в Москве. Там есть Крутой, есть другие, которые вкладывают деньги в певца, делают из него звезду… и на нем зарабатывают! Я много в чем сейчас завидую Москве. В этом году 10 лет независимости… И где же новые песни, песни, которые пела бы вся страна? Если бы Тарас Петриненко не написал песню об Украине, вообще ничего бы не было. Мы ведь не занимаемся воспитанием нашей молодежи в духе патриотизма. Нужно самим выращивать таких, как Кобзон или Раиса Кириченко. А как же наши слова про возрождение великой Украины? Где те, кто бил себя в грудь, что они патриоты Украины, и кричали «ганьба»? Где они? Детей они поустраивали за границу, получили все те привилегии, которыми возмущались…
-- А могли бы вы подсчитать, сколько мероприятий организовали?
-- Что больше тысячи или полторы -- так точно… Один журналист сказал: «Вы проводите областные отчеты… Деньги тратите… Вот бы эти деньги дать кому-то из наших молодых, талантливых исполнителей… » А Донецку, Харькову, Полтаве кто поможет? Это ведь тоже «наши». Они же сидят у себя в области, никуда не выезжают… Почему не приехал на прошлый отчетный концерт один симфонический оркестр? Привезли самодеятельность. Это хорошо, но где профессиональные коллективы: Оперный театр, симфонический оркестр, капелла «Трембита», известная всему миру, народный ансамбль «Верховина»? Где они? Да просто симфоническому оркестру костюмы пошили десятки лет назад, они прохудились, и им не в чем было приехать!