Через несколько дней солдат, захватив в заложники часового с автоматом, всю ночь держал в напряжении спецподразделение СБУ «Альфа»
Через две недели содержания на гауптвахте дисциплинарной части Александр передал матери записку: «Мама, попросите следователя, пусть он меня переведет из дисбата в СИЗО, или меня тут убьют. Над нами издеваются хуже, как над скотиной». Вскоре после этого семье сообщили, что парень вскрыл себе вены…
Мы стоим с той стороны здания гауптвахты, которая выходит на неогороженную «колючкой» территорию. Рассказывает рядовой роты охраны Андрей Сибилов:
-- Мы уже ложились спать, когда услышали выстрелы. Ответственный по роте распорядился: «Захват караульного помещения на гауптвахте, быстро получайте дубинки». Стало известно, что подследственный Станкевич неизвестно как выбрался из своей камеры, захватил часового, забрал у него автомат и освободил из-под замка осужденного Невзорова. Часового они затолкали в одну из освободившихся камер. Мы забрались на крышу караульного дворика и оттуда начали с ними переговоры. Мы были без оружия. С нами говорил Станкевич. Сначала он просил закурить, потом водки и колбасы, потом -- чтобы приехали мама, сестра и любимая девушка. Требования понемногу удовлетворялись: я лично передавал ему пиво через крышу караульного дворика -- шесть литровых бутылок из офицерского буфета.
-- Они стреляли?
-- Пытаясь выйти наружу, стреляли в замок. Но не смогли его открыть. Потом выстрелы раздавались время от времени. Станкевич угрожал кого-то застрелить, говорил, что покончит жизнь самоубийством. Чувствовалось, что он «на взводе». Когда СБУ пошло на штурм, я сидел на крыше и разговаривал с ним обо всякой ерунде -- отвлекал. До тех пор, пока его не взяли.
… Случаев, когда солдат срочной службы, вооружившись автоматом, в один миг превращается из защитника родины в опасного террориста, в Украине было немало. То в Кировограде сержант захватил часового в заложники, а потом, спасаясь от погони, застрелился. В том же городе, только в соседней части, в караульном помещении часовой застрелил двух сослуживцев и двух офицеров. Прошлым летом по Крыму две недели, наводя панику на окрестных жителей, бегал с автоматом рядовой, расстрелявший в своей части нескольких однополчан. Последнее ЧП, к счастью, без смертельного исхода, произошло в июле этого года в столице. Причем в части, которая должна быть особенно сильна своей дисциплиной, потому что так и называется -- дисциплинарная часть (то бишь бывший дисбат). Четвертый месяц военная прокуратура Северного региона ведет следствие по этому делу.
Посетить дисциплинарную часть сразу после ЧП журналистам запретили. Однако позже руководство сухопутными войсками смягчилось. Мне показали казармы, столовую, комнату для свиданий. Только в здание гауптвахты не пустили -- мол, «не положено по уставу».
По словам командира дисчасти полковника Андрея Шандера, рядовые делятся на две категории: служащие переменного состава -- отбывающие наказание (их никогда не называют «заключенными», разве что «осужденными», и то редко), и служащие постоянного состава -- их охранники. И те, и другие живут в одинаковых казармах, только у переменного состава крыша меньше течет.
Осужденные, кроме занятий военно-строевой подготовкой, восемь часов в день работают на благо общества: отливают шлакоблоки, столярничают, ремонтируют мебель. Денежное довольствие -- 11 гривен в месяц -- им на руки не выдается, зато совет общественности, имеющийся в каждой роте, коллегиально решает, как эти деньги потратить: на мыло и туалетную бумагу, или купить телевизор. Средства, кстати, вполне позволяют купить и то, и другое, и третье, так как в каждой роте около сотни рядовых.
На обед у рядовых дисбата в день моего визита был салат из капусты, гороховый суп, перловка с мясом и блинчики к чаю. Причем повара из осужденных уверяли, что приезд журналистов тут ни при чем -- такое, мол, сытное меню бывает здесь каждый день.
Кое-какие порядки в части -- чисто тюремные: передвижение между корпусами только строем в сопровождении охраны, короткие встречи с родными за «столом переговоров» в присутствии охраны, длительные -- в охраняемом помещении для свиданий. Но, как говорят парни, жить можно. Удручает только вид неба в клетку -- из спальни, из мастерских, из столовой.
90 процентов осужденных освобождаются досрочно, причем большинству из них срок пребывания в дисциплинарной части засчитывается в срок службы. Ни в одном документе факт отбытия наказания не отражается. Провинившемуся дается шанс исправить свою ошибку.
Раньше из дисчасти убегали часто: пытались выехать за ворота на вывозящем мусор грузовике, застревали в вентиляционных трубах завода железобетонных конструкций, где работали. Четыре года назад попытка побега закончилась трагически. Двое осужденных попытались уйти с территории с помощью доски, перекинутой через колючий забор. Часовые пальнули одновременно с двух вышек. Один беглец упал замертво. Второй все же ушел, но через несколько минут был возвращен обратно. С тех пор попыток к бегству никто не предпринимал.
Во время июльских событий полковник Андрей Шандер находился в отпуске. Однако так уж вышло, что всего за несколько дней до отъезда у него произошел длинный разговор с одним из будущих «террористов» -- Невзоровым.
«Михаил Невзоров проходил службу в разведроте 224-го механизированного полка в Белой Церкви. За добросовестную службу был поощрен пятью сутками отпуска. Но, не доехав до дому, в Фастове совершил разбой и грабеж, за что был приговорен к трем годам дисбата.
Александр Станкевич проходил службу в военно-учебном комплексе «Десна», потом был переведен в военную часть в Житомир. Во время следования к новому месту службы на ж/д вокзале Новоград-Волынский отпросился у старшего прапорщика в туалет и назад не вернулся. Ему были выдвинуты обвинения в дезертирстве и в угоне транспортных средств. Дело вел следователь военной прокуратуры Северного региона Александр Москалюк».
(Из сообщения пресс-службы сухопутных войск)
-- До прибытия в часть Невзоров провел пять с половиной месяцев в СИЗО, где научился «блатным» порядкам, -- рассказывает командир дисчасти полковник Андрей Шандер. -- Он настаивал на том, что хочет попасть в «нормальную» тюрьму. Здесь его, мол, «достали» работой. Я объяснял ему, что для того, чтобы отсюда попасть в тюрьму, ему придется совершить новое преступление. После нашего разговора его отправили в наш военный госпиталь, где врачи дали заключение, что он психически здоров. Однако он был все же склонен к суициду. Боялись, что он может просто броситься на колючку. Возможно, он совершил дисциплинарный проступок -- я просто не знаю, так как меня в части тогда не было. В общем, он сам создал предпосылки для того, чтобы ограничить его в перемещениях, в первую очередь, для его же блага. А Станкевич находился у нас в части только потому, что Киевская гауптвахта в то время была закрыта на ремонт. Он находился под следствием. Тоже личность, склонная к суициду.
-- Почему вы так решили?
-- Да он себе вены вскрыл так, что чуть сухожилия не перерезал.
-- Почему?
-- Причина была одна: он не хотел служить в армии, самовольно оставил часть. Уйдя из части, совершил несколько грабежей: грабил машины, воровал велосипеды. Когда Станкевич прибыл сюда, на нем были три статьи. Находясь в госпитале -- после того, как вскрыл себе вены -- он попал в одну палату с Невзоровым. Наверное, они там и договорились.
После операции захвата, блестяще проведенного «Альфой», террористов вновь отправили в госпиталь, на судебно-психиатрическую экспертизу. Оба были признаны вменяемыми -- следовательно, способными отвечать за свои действия перед судом. По закону преступникам, если они будут признаны таковыми, грозит от трех до десяти лет лишения свободы -- за захват оружия и заложника.
Вопрос, почему арестанты гауптвахты решились на бунт, до сих пор остается открытым. Их самих не спросишь -- оба содержатся в следственном изоляторе, и свидания с ними исключены. Осталось послушать маму одного из них, пришедшую со своей бедой в редакцию «ФАКТОВ».
-- В марте этого года у нас умерла бабушка, -- рассказала Таисия Станкевич. -- Я слегла в больницу с гипертонией. Саша просил отпуск в части -- но не получил. Тогда он сбежал. Дома положение было очень тяжелым. В июне умер отец. Сын не мог меня бросить. А в июле Саша сам отправился в военную прокуратуру, чтобы «сдаться в армию». Ему надели наручники и отправили прямиком в дисбат. Четыре раза встречались мы с ним в комнате для свиданий -- через стол, в присутствии охраны. Обнять его было невозможно, он стонал, у него болело все тело. Говорил, что его бьют ремнем с бляхой. Он сидел в одиночной камере. Говорил, что наручников не снимают весь день, приковывая с их помощью к трубе где-то сверху. В туалет выводят очень редко. Ночью то и дело будят и заставляют отжиматься от пола.
После того, как он вскрыл себе вены, его отвезли в госпиталь, там зашили порезы и сразу отправили обратно. (Интересно, почему солдатом-»суицидальником» не заинтересовались военные психиатры? -- Авт. ) В камере гауптвахты раны от грязи, от сырости загноились. Только тогда сына отправили в госпиталь еще раз, на несколько дней.
Меня привезли в часть, когда они захватили гауптвахту. Ребята выдвинули требования -- покушать, хлеба и колбасы. При мне в бутылки с пивом, которые им передавали, впрыскивали что-то шприцами. Думаю, клофелин. Я тогда еще кричала: «Сынок, не пей, там гадость!». Мне показали Сашу на минутку, когда все кончилось -- он был без сознания.
Военная прокуратура Северного региона обещает закончить расследование со дня на день. А пока…
Следователь Олег Муравьев, ведущий дело, разглашать тайны следствия не собирается.
-- Лично я глубоко сочувствую тем офицерам и прапорщикам, которые оказались замешаны в этой истории, -- говорит он.
-- Александр -- молодой человек с крайне неуравновешенной психикой, к тому же перенесший два сотрясения мозга, о чем свидетельствуют медицинские документы, -- считает адвокат Станкевича Игорь Годецкий, приглашенный к участию в этом деле Комитетом солдатских матерей и сочувствующий, как ему и полагается, своему подзащитному. -- Он вообще не должен был служить в армии -- в соответствии с приказом министра обороны. Однако его направили в часть, посылали в караул, давали в руки оружие. Никому не приходило в голову, что это небезопасно. Александр и в дисциплинарном батальоне не должен был находиться. Тем более на гауптвахте дисбата. Ведь он не осужденный. Теперь представьте себе его состояние, когда его после попытки суицида, с едва зашитыми ранами приковали на целый день руками вверх в камере-одиночке? Он, в сущности, решился на сопротивление -- один против огромной военной машины.
Кто в этой истории прав, кто виноват (и насколько) -- решит суд. А я вспоминаю одного военного психиатра, который, как только ему присылали солдата, совершившего попытку самоубийства, тут же комиссовал его на гражданку. И говорил так: «Ну кому он нужен в части? Командиру прикажете по пятам за ним ходить -- чтобы он снова чего-нибудь не удумал? Пускай увольняется. И парню хорошо, и армии дешевле». По-моему, он прав.
«Facty i kommentarii «. 22-Ноябрь-2000. Человек и общество.