За двадцать гастрольных лет по 25 странам мира супругам Жебелевым, ведущим танцовщикам прославленного «Ансамбля танца УССР», пришлось расставаться только дважды. Один раз в 1969 году, когда Оля была беременна и не смогла танцевать в Испании, другой -- в 1984-м, когда Анатолий после операции на коленном суставе был не в состоянии принять участие в гастролях по Латинской Америке. Первая разлука закончилась тем, что Анатолий стал невыездным, вторая сделала его одиноким: Ольга ушла к переводчику. Но винит Анатолий Николаевич не Ольгу, не коварного переводчика и даже не судьбу. В развале семьи он обвиняет… известного всему миру военного преступника -- шпиона и диверсанта Отто Скорцени.
-- Анатолий Николаевич, давайте к этой мине замедленного действия подойдем осторожно. Итак…
-- В том роковом для меня 1969 году нам с Пал Палычем Вирским довелось встретиться с «самым опасным человеком в мире». Было это в Мадриде, в «Палас де спорт». Перед одним из представлений люди из посольства сказали нам: «Танцуйте сегодня особенно хорошо -- на концерте будет важный чиновник из мадридской администрации Пабло Лерно»… Но когда нам из-за кулис переводчик показал его (Пабло сидел в восьмом ряду), мы утратили дар речи: это был тот самый «человек со шрамом», которого знал весь мир. Наши «искусствоведы в штатском» забегали, начали куда-то звонить, а перед антрактом подошли к Вирскому и передали «пожелание» посла -- с этим человеком не встречаться.
Ни они, наши «искусствоведы», ни мы тогда еще не знали, что с 1951 года Скорцени в списке военных преступников уже не числился…
-- И как вы отнеслись к тому, что Скорцени пришел смотреть ваш знаменитый «Гопак»?
-- Танцевать перед знаменитым военным преступником? В страхе были все! Кроме Вирского. Когда Пал Палычу предложили проигнорировать одиозного гостя, он спокойно заметил, что любой зритель имеет право, если захочет, высказать артистам свое впечатление от концерта, артистов же никто не лишал права выслушать человека. Люди из посольства были более спокойны: они надеялись, что такой обмен мнениями просто невозможен. И я так думал. Но когда после первого отделения мы увидели двухметрового человека со шрамом на левой щеке аплодирующим стоя, Пал Палыч спустился к нему в зал, прихватив меня: я к тому времени знал не только немецкий, но и испанский.
-- Не побоялись своих «в штатском»?
-- Это была настолько мгновенная реакция Пал Палыча, что я и подумать ни о чем не успел. Пока они здоровались, жали друг другу руки, я успел разглядеть самого Скорцени, его синий, модный в те времена клубный пиджак с золотыми пуговицами и оценить его спутницу, удивительно похожую на знаменитую Сару Мантьель -- «Королеву Шантеклера». Прозвенел звонок, и мы с Пал Палычем вернулись на свои места: я -- на сцену, он -- за кулисы. Но когда концерт завершился традиционным гопаком и в зале начало твориться что-то невообразимое, Скорцени вдруг легко, как профессиональный танцор, поднялся к нам на сцену.
Все, что успели сделать наши кагебисты, это опустить занавес, отрезав нас от зала. Артистам приказали немедленно очистить сцену. Остались мы с Пал Палычем, пятеро наших «бойцов невидимого фронта» и два посольских работника. Скорцени рассыпался, если это слово применимо к его глыбе, в комплиментах. Я переводил: «Вот вы всегда так -- и на сцене, и на войне: медленно начинаете и мощно, неожиданно быстро завершаете». Было понятно, что его впечатлил наш гопак. Не знаю, он просто выражал свой восторг или узнал во мне взлетающего над сценой казака, но уж очень крепко жал мою руку. Конечно, воспринимал он нас как Россию, ибо начал говорить о ней: «Не знаю русского языка, не люблю Россию -- там холодно. Я это испытал на себе. Но в ваших танцах -- южное солнце… » Потом Скорцени всем сказал почему-то по-испански «Аста маньяна», «Мучас грасиас» и такой же легкой походкой вместе со своей дамой сошел со сцены.
-- Представляю последствия встречи!
-- Да, отчеты в КГБ были настолько «патриотичными», что нас с Пал Палычем начали таскать по «инстанциям» -- едва ли не ежедневно после нашего возвращения на Родину. Каждая «беседа» заканчивалась для нас объяснительными. Помню, я написал их штук двадцать. С нами все были ласковы и предупредительны, однако на два с половиной года меня сделали невыездным, а бедный Пал Палыч слег с инфарктом.
-- Но вернемся к нашим баранам. Эти события касались вас, а не вашей семьи…
-- Не тут-то было! Оказавшись не у дел, я стал думать: почему же это случилось именно со мной? Если бы тогда переводил штатный переводчик, я не вляпался бы в эту историю. А может, сие какой-то знак свыше? Ведь к запретной теме мы с Вирским часто обращались в разговорах. Как-то Пал Палыч проронил: мол, фильм о Скорцени оказался бы похлеще «Гибели богов» Висконти. И этим фильмом, дескать, можно было бы даже открыть в нашем кино новую тему -- о мафии. На Западе тогда много писали о Скорцени именно как о международном мафиози. По Би-би-си я слушал воспоминания Отто о том, как трудно было его людям в России хоронить своих убитых в промерзшей земле, как он приказал сложить трупы у церкви, а потом, чтобы придать мертвецам выражение покоя, им выламывали суставы; об операции по похищению Муссолини…
И я решил сделать фильм. А ведь на дворе были не 90-е, не 80-е, а застойные 70-е годы! Но это меня не остановило, а вот жена Ольга нервничала, беспокоилась о моей дальнейшей судьбе, пыталась уничтожить все газетные вырезки, собранные мною в разных странах, упрекала меня, что, мол, я сумасшедший.
-- И вы действительно верили, что в СССР можно сделать такой фильм? Или же работали, предчувствуя какие-то перемены? Вы что, Нострадамус?
-- Я докопался до многих темных дел «человека со шрамом». Узнал, что Скорцени -- первый в мире -- запустил производство фальшивых долларов, а также поддельных банковских документов. Именно он назвал эти акции «банкнотной войной». Скорцени был вдохновителем и организатором подставных фирм по отмыванию денег во всем мире. Похищение людей для решения проблем -- тоже его идея. Кроме того, Отто наладил серийное производство фальшивых документов. Так, Гиммлеру он сделал военный билет на имя Генриха Хитцингера, Кальтенбрунеру -- немецкий паспорт на имя Артура Шайдлера, Адольфу Эйхману -- на имя Адольфа Барта. После успешно проведенной операции «Ардены», когда Скорцени остановил наступление английских и американских солдат, переодев своих «бойцов»-диверсантов в их форму, переодевание в форму противника стало основным приемом во всех его секретных операциях.
Отто Скорцени принадлежит термин «психологический массаж» -- своеобразный вид шантажа. А доведенное им до немыслимого совершенства шифровальное дело и различные коды взяли на вооружение воины армии Степана Бандеры. По инициативе Скорцени его другу Отто Хорьхеру еще в оккупированном Париже немцы передали известный русский ресторан «Максим». За этот подарок Хорьхер открыл в Мадриде фешенебельный ресторан, назвал его своим именем и сделал местом встреч нацистской элиты после войны…
-- С кем же вы могли поделиться всеми этими открытиями?
-- Только с женой. Я пообещал Ольге, что военных преступлений Скорцени касаться не буду, что хочу написать сценарий об истоках мафии и о том, как ее метастазы проникают в наше общество. Мне показалось, что Ольга успокоилась, иногда она даже просила рассказать что-нибудь новенькое о «моем герое». И я с энтузиазмом, как павлин, распускал хвост…
Особенно понравилась Оле история с Черчиллем. Известно, что Черчилль в свое время симпатизировал Муссолини, до 1944 года переписывался с ним. Когда же после войны надо было привести к власти в Англии консерваторов, Черчилль всполошился и стал разыскивать свои письма, адресованные дуче. Он хорошо понимал: если не найдет их и они попадут на страницы газет, его политической карьере -- конец. Три года подряд Черчилль ездил в Северную Италию, где Муссолини провел свои последние дни и где жила его любовница Кларетта Петасси, у которой якобы и хранились эти судьбоносные бумаги. Но заполучить письма не удалось.
А позже в итальянские газеты попал снимок: на берегу озера Гарда под зонтиком сидит толстяк и пишет пейзаж. В толстяке все узнали Черчилля. И возник вопрос: почему он рисует свои картины в Северной Италии, что за этим кроется? Но что для других вопрос, то для Скорцени -- ответ. Он знал об этих письмах с момента похищения Муссолини. И он достал их! С драгоценными бумагами в руках Скорцени прибыл в Лондон и совершил там «сделку века». В августе 1951 года Черчиллю отдали его письма, и за это ему пришлось пообещать, что в случае победы на выборах он освободит находящихся в Англии нацистских военных преступников. Черчилль победил и сдержал обещание. Фамилия Скорцени вообще была вычеркнута из списков лиц, разыскиваемых полицией ФРГ. Английский генерал Хорокс тут же превратил убийцу в героя, причислив Скорцени к «людям XXI века», то есть к людям действия, которые вскоре должны заменить собой хомо сапиенсов.
-- Тем не менее сценарий так и не родился…
-- Почему? Были готовы уже многие эпизоды. Один из них -- когда люди Скорцени на глазах у охраны выносили из дворца диктатора Хорхи в Будапеште его сына Николаса, завернутого в ковер -- довел Володю Высоцкого, с которым мы в Конотопской гостинице пили горилку, до слез -- так тот смеялся…
А потом у нас родилась дочь Катя. Срок моего бездействия закончился. Пал Палыч тоже не хотел возвращаться к теме, так как в ансамбле обновлялся репертуар. Словом, эта страница в моей жизни была перевернута.
Я думал только о нашей семье. До меня как раз стали доходить слухи, что у Ольги роман с одним из переводчиков, которые ездили с нами в Латинскую Америку. Решение было однозначным -- разойтись. Я безумно любил Ольгу! Но простить ей такой выбор!..
В моей жизни было два главных человека -- она и Пал Палыч Вирский, заменивший мне отца, брата, наставника. Заметив меня, начинающего танцора провинциального шахтерского ансамбля, Пал Палыч взял к себе в коллектив, сделал из меня солиста, воспитал как личность, был для меня образцом ума и смелости. Он, не украинец, сделал столько для Украины, для ее престижа! Ведь наша почти трехчасовая программа состояла исключительно из украинских танцев -- они несли столько тепла в мир, что тот, кто хоть однажды их видел, никогда не забудет.
Обо всем этом я много размышлял: недавно мы отметили 25-ю годовщину дня смерти нашего любимого Пал Палыча.
-- Возвращаясь к семейной теме, хочется спросить: развод с Ольгой был без вендетты?
-- Естественно. Я очень люблю нашу дочь. Ради нее создал все условия, чтобы Ольга и переводчик спокойно поженились. А себе я купил однокомнатную квартиру в этом же доме и перевернул еще одну страницу своей жизни. Теперь, когда я уже в таком возрасте, что пора слушать не сердце, а разум, дружу с Ольгой и ее мужем, мы вместе воспитываем внука Костика, который ко мне очень привязан. Я хожу к ним в гости, помогаю Кате изучить испанский (она переводчик с итальянского. -- Авт. ), и вообще, мне кажется, что мы как бы создаем прообраз семьи будущего. Ну и что, что секс -- врозь? Души-то вместе!
… А не так давно приснился мне Мадрид, «Палас де спорт» и Скорцени, которого я давно возненавидел.
-- Значит, все же не была эта страница перевернута? В подсознании, конечно. Но скажите: прощена Ольга, прощен переводчик… А Скорцени?
-- Скорцени в 1975 году умер, и в этом же году Пал Палыч ушел из жизни -- представить себе невозможно такое совпадение. Мои замыслы подернулись патиной времени, как бы тоже почили в бозе. Да и вообще, этот фильм уже не актуален…
-- Почему?
-- Наша действительность явила нам такие образцы развития идей и начинаний Скорцени, что даже сам их создатель, пожалуй, содрогнулся бы. Достаточно вспомнить только Павла Лазаренко! А ведь прав был Скорцени, когда говорил: «Всегда удается то, что считается невероятным. Самое невозможное -- самое надежное». Разве не это девиз таких, как Лазаренко? Скорцени, например, скупил для немцев всего 70 крупных имений в Ирландии, а наши «новые» -- уже тысячи «хатынок» в Греции, на Кипре, в Канаде и в других экзотических местах. Так что сегодняшняя жизнь превзошла все начинания Скорцени и пошла дальше. Охота копаться в истоках всего этого у меня пропала окончательно.
-- А как Ольга отнеслась к вашему переосмыслению своей жизни?
-- Если бы она осталась со мной, то наверняка чувствовала бы себя несчастной. Но разве несчастный человек может принести счастье другим? Вот я и подумал: пусть Ольга будет счастливой, ей надо дочь любовью напитать, внуку передать эстафету счастья. Только теперь я осознал, что, увлекшись тогда этой сумасшедшей темой, на какой-то период я, по сути, не оставил в своем сердце места для Ольги. А когда женщина обделена вниманием мужа, она чувствует себя одинокой…
«Facty i kommentarii «. 26-Октябрь-2000. Человек и общество.