А оказались пожизненными пленниками тесных «хрущоб»
«Хрущевки» -- так окрестил народ пятиэтажки, которые, как грибы после дождя, росли в годы правления незабвенного Никиты Сергеевича. Нынче их кличут «хрущобами», и они того стоят. Но когда от военной разрухи огромную страну отделяли какие-то 10--15 лет, благодаря этим маленьким, но отдельным (!) квартирам из плена коммуналок смогли вырваться миллионы людей. Свое «освобождение» они связывали с именем Никиты Хрущева, и только в архитектурно-строительных кругах было известно имя человека, разрабатывавшего идеи народного жилья, -- Андрей Буров.
«У нас, у архитекторов, -- писал Андрей Константинович в 1943 году, -- есть долг, священная обязанность перед страной и народами нашей страны, испытавшими невиданные в истории муки вражеского нашествия и разрушения и проявившими невиданный героизм, -- восстановить эти разрушения так, чтобы иметь право именоваться врачами человеческих душ… Нужно, чтобы люди, потерявшие все, получили бы не «жилплощадь», а то, что они потеряли, -- домашний очаг».
Столетие со дня рождения знаменитого архитектора дает мне повод вспомнить об этом удивительном человеке. И я снимаю с полки его дневники…
На эти дневники я наткнулась много лет назад в книжном магазине какого-то заштатного городка. Не имея никакого отношения к архитектуре, стала листать страницы по какому-то наитию. «В Великую эпоху могут быть отдельные архитекторы с плохим вкусом, но Великая эпоха не может обладать плохим вкусом», -- писал Буров. А вокруг множились серые громады типовых клубов, кафе, домов быта… С репутацией у эпохи что-то явно не ладилось, и в лице Бурова я нашла того, с кем можно было об этом поразмышлять.
Андрей Буров был ровесником века. В 1918 году он закончил школу, а в 1921-м в соответствии с декретом правительства об откомандировании из армии студентов был направлен на второй курс архитектурного факультета ВХУТЕМАСа. Страна начала строиться -- и Андрей Буров влился в ряды тех, кому назначено было ей в этом помогать. Назначено самой судьбой, ибо вышел он из архитектурной семьи.
Как отмечают современники Бурова, еще в дипломном проекте -- Центрального вокзала в Москве -- обозначилась его творческая индивидуальность: он смело отказывался от привычных технических приемов и архитектурных форм. Побывав же за границей, утвердился на этом пути. Германия, Франция, Швеция, США… Разные культуры -- разные подходы к человеку и решению проблемы его жилища. Идея жилья комфортного, но без излишеств, весьма занимала Бурова. Поэтому, увидев во французском городке Дранси жилые дома с дешевыми квартирами, он был поражен: «Это апогей нищеты на базе высокой техники или современная техника на службе у капитализма? Куда это годится -- столько знать, столько уметь и замечательным способом делать клетушки?»
«Масштаб архитектурного сооружения определяет место человека -- от гордого до полного ничтожества», -- замечал Андрей Константинович, исследовав самое различное жилье, начиная с квартир для бедных и заканчивая императорскими дворцами. Но как определить, где разумная достаточность граничит с тоскующей бедностью, а где -- с претенциозной роскошью? Буров предлагал отталкиваться от потребностей человека: «Крестьянин, который строит себе дом, знает и материал, и свои возможности. Поэтому дагестанская сакля ближе к Парфенону,.. чем классические произведения наших архитекторов. Основное в жилье должно быть определено, обжато человеческими потребностями… Изучение человеческих потребностей -- это то, без чего оно (жилье. -- Авт. ) не может родиться. Обратим все силы внутрь -- тогда и только тогда вещь будет органически красивой снаружи».
В великолепных произведениях народного творчества главным, считал Буров, было то, что создавалась конкретная вещь определенного назначения. Самовары, рушники, игрушки, рукавицы -- прежде всего они были удобны. Со временем эти предметы приобрели привлекательную «внешность», а потому стали произведениями искусства. Жилища, по мысли Андрея Константиновича, создавались точно так же. И так же, облагороженные вкусом народа, они стали архитектурой. То есть любое жилье должно начинаться как бы изнутри -- с комфортности для живущих в нем людей.
Знание человека Буров ставил во главу угла при решении любых архитектурных задач. И предлагал ориентироваться на итальянских мастеров, умевших «отвечать на задачи, которые ставила перед ними эпоха. Никто никого не копировал, а изучив старое, создавали новое для конкретных исторических условий и живых людей». Отечественная, то есть советская, архитектура, в этом смысле была неуспешной. Потому, считал Андрей Константинович, что ее ее творцы не знали усложнившихся представлений о мире и человеке того времени. Даже странно, как подобный вывод остался безнаказанным в те годы, когда считалось: партия, руководившая всем, и архитектурой в том числе, знает, во что народ верит, о чем мечтает, кого любит, с кем борется, как и где он должен жить. Но Буров, не думая о риске, заявлял: «Наши дома отвечали чему угодно, кроме потребностей человека, в них можно было жить, но это не было жилище».
Сам Андрей Константинович в жилищное строительство пришел с великолепными проектами домов, которые вскоре и появились в столице, продемонстрировав, что нового внес автор в домостроение.
В 40--50-е годы, наряду с опытами в области крупноблочного и панельного строительства, архитектор занимался поиском новых легких, дешевых и прочных стройматериалов. Именно его лаборатории принадлежала идея применения СВАМа -- «стекловолокнистого анизотропного материала, обладающего высокими физикомеханическими свойствами. Андрей Константинович разработал серию жилых типовых домов из этого материала, предполагая «облегчить» здания. Кубический метр «буровского» строения весил в двадцать раз меньше такого же «куска» строения из традиционных материалов, причем все остальные нормативные параметры стопроцентно сохранялись.
Буров также оказался от традиционного «придорожного» расположения домов: «В будущем выяснится, что неизвестно для кого мы разворачиваем ленточки наших фасадов вдоль магистралей. Эти фасады нельзя будет рассмотреть на скорости в 100 км, архитектура повернется вовнутрь квартала, обозреваемого только живущими в нем людьми… » Проектируя целые кварталы и даже жилые микрорайоны, каждое здание он ставил отдельно. Дома простые, а планировка комплекса нехитрая: 32 дома по периметру квартала, в центре -- крест-накрест общественные здания. Возведение таких микрорайонов предполагало массовость -- и Буров наметил типовое проектирование, индустриальное строительство. «В начале прошлого века кареты делались по специальным рисункам архитекторов. Такая карета стоила в 20 раз дороже современного автомобиля… Если мы будем продолжать строить жилище каждый раз по специальному рисунку, у нас не хватит ни архитекторов, ни рабочих, ни материалов, ни средств… », -- писал он.
Но вот индустрия вступила в свои права -- и что же? Известно, что есть простота совершенства, а есть простота примитива. В 60-е годы мы ударились в примитив. Когда Буров говорил, что «однообразные удобства лучше разнообразных неудобств, и однообразная красота лучше разнообразного уродства», вряд ли он предполагал, что в наших городах поселится однообразное… уродство.
А кто знал, что «хрущевки», высотки и прочие типовые застройки вредно повлияют на психику человека? Это сейчас ученые с уверенностью убеждают, что так называемые спальные районы для психического здоровья людей «неэкологичны». Установили даже, что от количества «спальных» районов в городе пропорционально зависит число неуравновешенных, агрессивных людей. Все это выявила с годами практика эксплуатации типовых застроек. Но к этому времени иссяк и их жизненный ресурс.
Вопрос «Что делать с «хрущобами» дальше?» мучает архитекторов на всем пространстве СНГ. Для Украины он тоже крайне актуален, ведь сотни тысяч наших граждан мечтают перебраться из тесных «хрущевок» в более комфортные жилища. Но как? Было соображение все «одряхлевшие» дома снести. Однако построить новые -- на 30% дороже, чем реконструировать старые. Поэтому разрабатываются проекты продления жизни зданий за счет укрепления стен и перепланировки квартир. Так, в Киеве уже в ближайшее время самые ветхие дома, в частности на Нивках, будут разрушены, а более «стойкие» -- обновлены. На время реконструкции каждого здания проживающих в нем людей собираются отселять в так называемые пилотные дома, строительство которых в столице уже ведется. Так что перемены уже на подходе. Кстати, и Буров не единожды замечал, что всякая индустриальная вещь быстро стареет и нужно быть готовыми к появлению новых идей и новых вещей.
Сам Андрей Константинович всегда опережал свое время. Он умер в 1957 году, а через 20 лет (!) в печати появилось сообщение: в Чехословакии возведен жилой дом из подобной СВАМу стройпластмассы, армированной стекловолокном, -- здание предназначалось для международной строительной выставки.
Доживи Буров до того времени, когда началось массовое строительство «хрущевок», и страна, возможно, получила бы более качественный продукт. Архитектор Лев Бумажный, например, вспоминает, как строили дом на Ленинградском проспекте в Москве. Андрею Константиновичу позвонили с завода, где изготовлялись шлакобетонные блоки: дескать, в процессе формовки и пропарки на поверхности выступают темные пятна, различные по форме и цвету. Примчавшись на завод, Буров немедленно принял решение: пятна «организовать» и придать блоку мраморовидную структуру. Несколько дней он вместе с технологами добивался нужной поверхности блоков, а «мраморные» дома стоят до сих пор.
Интересовал архитектора и «экологический» аспект жилищного строительства. Древние зодчие, отмечал он, больше внимания уделяли вопросам гигиены, чем отечественные градостроители. Прежде чем выбрать место для города, они обращались к услугам жрецов -- те смотрели внутренности жертвенных животных и одобряли или отвергали место, предложенное для строительства города. «Посмотрите внутренности людей, -- призывал врачей Буров, -- и скажите, что вы думаете о городе, в жертву которому был принесен человек».
Но может быть, Андрей Константинович не думал о затратах, в которые выливаются красота и гигиена? Его дневники свидетельствуют об обратном. «Большая экономика -- основной принцип социалистического реализма в архитектуре. С этой точки зрения необходимо пересмотреть всю практику от планировки городов до остекления окон в домах и дверных ручек», -- писал он. Но подчеркивал, что «частная экономия», например, материалов, должна… быть подчиненной экономии человеческих сил, индивидуумов и нации в целом. Экономия на транспорте в городе, плотная застройка или экономия на электроэнергии лифта скажется и будет расточительством, так как подрывает силы людей», -- предупреждал Буров. К сожалению, строители жилья для строителей социализма не постигли всей мудрости и глубины этого предостережения.
Да, в мечтах Андрея Константиновича дома для соотечественников были не такими, какими видим их мы с вами, -- из других материалов, в другом пространственном контексте. И задумывал он их лишь как временное жилье, никак не предполагая, что они станут для соотечественников ловушками, из которых люди и через сорок лет не смогут выбраться, рискуя быть погребенными под обвалившимися крышами. Так случилось, однако в том нет вины архитектора Бурова, который всегда чувствовал ответственность перед людьми, для которых трудился.