«ФАКТЫ» предлагают вниманию своих читателей отрывки из новой книги Эдварда Радзинского «Распутин: жизнь и смерть» Продолжение. Начало в «ФАКТАХ» от 29 декабря
И еще одна дама описала распутинских поклонниц. Как и многим другим, ей довелось пройти обряд соблазнения. Она выслушала и записала тот же гипнотический шепот: «Греха в этом нет… Это люди придумали… Посмотри на зверей -- разве они знают грех?.. В простоте -- мудрость… не суши свое сердце… »
Довелось ей услышать и странные разговоры поклонниц Распутина. «Чистейшая» Муня скажет ей загадочное: «Он все святым делает». И от имени всех попросит «не мучить его… и уступить… ибо с ним греха нет».
Франтик -- так называл Распутин эту молодую женщину, жену богатого московского купца Веру Джанумову. Ее имя не раз упоминается в сводках полицейских агентов. Она выпустит в эмиграции свои воспоминания, где также опишет «салон» мужика.
Распутин сидит за столом, окруженный почитательницами. «Все перемешалось за этим столом -- меха, шелк, и темное сукно, и чистейшей воды бриллианты, и тонкие эгретки в волосах, белые косынки сестер милосердия и платочек старушки, рассказывает Джанумова. -- Звонок. Приносят корзину роз и дюжину вышитых шелковых рубашек разных цветов… принесли армяк на парчовой подкладке изумительной работы». Все забирает и уносит в комнаты аккуратная Лаптинская. На столе -- сладости для гостей, сам Распутин, как показывают многочисленные свидетели, сладкого не ест. Об этом напишет и его дочь Матрена в своей книге. До 1913 года он не пил вина и осуждал пьющих.
Из показаний Лохтиной: «Отец Григорий раньше совсем не пил». И Сазонов подтверждает: «В этот период… он ничего не пил». Если на столе и появлялось спиртное, то совсем немного, и это были сладкие вина, те, к которым он привык в монастырях во время странствий.
А дамы все прибывают… Муня бегает на звонки в переднюю открывать дверь -- дочь фрейлины двух императриц и родственница великого князя помогает гостям снимать обувь. Так «отец Григорий» учил своих поклонниц смирению.
«Вот пришла княгиня Ш. (Шаховская. -- Э. Р. )… Княгиня… забросила мужа и детей и четвертый год неотлучно следует за ним.. женщина поразительной красоты, с темными глазами», -- пишет Джанумова. Эта красавица -- одна из первых русских женщин-авиаторов; попала в аварию, но осталась невредима.
Все прибывшие начинают с обряда целования руки.
Из показаний Гущиной: «Я заходила к нему исключительно днем… я увидела много дам, все они относились к нему с крайним почтением и целовали у него руку».
Начинается чаепитие. «На углу стола кипел огромный, ярко начищенный самовар… сервировка была очень странная: рядом с роскошными тортами и великолепными хрустальными вазами с фруктами лежала прямо на скатерти грудка мятных пряников и связки грубых больших баранок, варенье стояло в замазанных банках, рядом с блюдом роскошной заливной осетрины -- ломти черного хлеба… Перед Распутиным на глубокой тарелке лежало десятка два вареных яиц и стояла бутылка кагору… Все руки потянулись к нему, глаза блеснули: «Отец, яичко!» Распутин набрал целую горсть яиц и стал оделять каждую, кладя по яйцу в протянутую ладонь. Вырубова встала и, подойдя к Распутину, подала ему на ломте хлеба два соленых огурца. Перекрестясь, Распутин принялся за еду, откусывая попеременно то хлеба, то огурца. Ел он всегда руками, даже рыбу, и, только слегка обтерев свои сальные пальцы, гладил между едой соседок и при этом говорил «поучения»… А потом вошла… высокая девочка в гимназическом платье (Матрена. -- Э. Р. )… Руки всех протянулись ей навстречу: «Мара, Марочка!»… Очень было любопытно посмотреть, как все эти княгини и графини целовали дочь Распутина, одна даже… поцеловала ее руки», -- вспоминала Жуковская.
Акилина открыла второй этап в жизни Распутина. Именно в то время -- в начале 1914 года -- она начала брать деньги с просителей. «Лаптинская, будучи необыкновенного ума и настойчивости, руководствовалась исключительно материальными соображениями ее одаривали определенными суммами разные лица в случае приезда Распутина или к Распутину. Раза два Распутин выгонял ее за мздоимство и по подозрению в краже тысячных сумм», -- показал Филиппов.
Но уже скоро Распутин махнул рукой на ее жадность -- понял свою выгоду. Теперь ему не надо было ждать подачек от скупой царицы, занимать деньги -- ими его снабжала Лаптинская. Теперь он сам мог быть щедрым, творить благодеяния, давать деньги просителям и просительницам.
Впрочем, толстая Акилина никогда и не боялась его ярости -- ведь она была не только «секретарем». Как и многие простые люди, Распутин любил изобилие женской плоти. И он ревновал ее!
В «Том Деле» Филиппов вспоминает эпизод, относящийся уже к 1915 году, когда бывшая медсестра Акилина стала работать в санитарном поезде императрицы: «Я случайно встретил Лаптинскую перед отъездом ее на фронт, зашел к ней в вагон и подарил ей коробку конфет. Распутин узнал об этом… стал укорять меня долго и гневно, что я «совращал его голубицу, которую он берег для себя, как зеницу ока, долгое время». Я долго не мог понять, о ком идет речь. Оказалось, что этой «голубицей» была Лаптинская -- женщина непомерной дородности. «Голубице», которая часто у меня бывала, был воспрещен вход ко мне».
Распутин, этот охотник за дамами, по мнению Филиппова, был патологически ревнив. Вот еще одна история: в марте 1914 года у него гостила верная обожательница, некая Патушинская -- жена скромного нотариуса из Ялуторовска. Много раз замеченная в Покровском агентами наружного наблюдения, она исчезала в Петербурге. Филиппов так говорил о ней: «Помню Патушинскую, хорошенькую женщину, которая у него проживала по несколько месяцев сряду, никому не показываясь, так как Распутин был не только физически, но и платонически ревнивым… Он, например, не любил, когда говорили: «Ах, какая хорошенькая женщина» (о его поклонницах. -- Э. Р. )…
Пока идет чаепитие, Распутин непрерывно говорит. При этом он время от времени нервно преломляет кусок хлеба и бросает прямо на скатерть, крошит баранки короткими пальцами и сорит вокруг хрустальной вазы. Но гости этого не видят -- они слушают его, внимают проповеди.
Из показаний Гущиной: «Распутин произвел на меня впечатление святого человека, он разговаривал о Боге и душе».
Князь Жевахов вспоминал, как он впервые услышал проповедь Распутина. Его сослуживец Пистолькорс привел его в какую-то квартиру на Васильевском острове, наполненную любопытными. И князь навсегда запомнил вдохновенную речь.
«Как начать богоугодную жизнь обычному оскотинившемуся человеку с его звериными привычками? -- начал Распутин. -- Как вылезти из ямы греховной? Как найти ту тропинку, которая ведет из нашей клоаки на чистый воздух, на Божий свет?.. Такая тропинка есть. И я ее покажу. Спасение -- в Боге. А увидишь ты Бога, только когда вокруг себя ничего видеть не будешь. Потому что все вокруг -- и дело, которое делаешь, и даже комната, где ты сидишь -- все заслоняет от тебя Бога. Что же ты должен сделать, чтобы увидеть Бога? -- вопрошал он в наступившей тишине в каком-то нервном напряжении. -- После службы церковной, помолясь Богу, выйди в воскресный или праздничный день за город, в чисто поле. И иди, иди, пока не увидишь позади себя черную тучу от фабричных труб, висящую над Петербургом, а впереди синеву горизонта. Стань тогда и помысли о себе. Каким маленьким ты покажешься себе и ничтожным, а вся столица… в какой муравейник преобразится она пред твоим мысленным взором. И куда денется тогда твоя гордыня, самолюбие, сознание твоей власти? И вскинешь ты глаза свои на небо… и почувствуешь всем сердцем, всей душой, что один у тебя Отец -- Господь, и что только Ему нужна твоя душа. Он один заступится за тебя и поможет тебе. И найдет на тебя такое умиление. Это первый твой шаг на пути к Богу. Можешь дальше в этот раз и не идти. Возвращайся в мир, становись на прежнее дело, но храни как зеницу ока то, что принес с собой… Бога ты принес с собой. И береги Его, и пропускай теперь через Него всякое дело, которое будешь делать в миру… Только тогда всякое земное дело превратится в Божье Дело… Вот это и есть, как сказал Спаситель, «Царство Божие внутри нас». Найди Бога и живи в Нем и с Ним… »
«Какая благоговейная тишина была вокруг, -- вспоминал Жевахов, -- хотя ничего нового он не говорил. Но некая нервная сила, которая от него исходила, гипнотизировала». Так что можно представить, какое благоговение испытывали те, кто ему поклонялся, когда он говорил с ними. Но часто он вдруг обрывал речь, и раздавался повелительный голос, так поразивший Джанумову: «Пиши!»
Ему не привыкать -- сама царица за ним записывает… Он дает карандаш одной из поклонниц, и она начинает писать. Его поучения часто повторяются -- он знает, как важно все повторять «моим дурам». (Так он назвал в одной из телеграмм своих поклонниц. «Дуры» -- потому что образованные, а простых вещей не понимают… ) Он диктует, как сохранить в душе Любовь, несмотря на все беды и поношения. Прежде всего о Любви к Творцу он говорит этим несчастным женщинам -- вдовам, разведенным, брошенным, разлюбленным. Они -- абсолютное большинство в его «салоне».
«Творец! Научи меня любить! Тогда мне и раны в любви нипочем, и страдания будут приятны». И слова, звучащие как песнь: «Боже, я -- Твой, а Ты -- мой, не отними меня от любви Твоей!» Эту запись за ним сделала царица.
Когда поучения захватывали всех, когда у «дур» начинали светиться лица, они начинали петь. И петербургские дамы хором затягивали старинные духовные песнопения -- вместе с мужиком.
О пении рассказывают и Гущина, и Вырубова, и Головина. «Акилина высоким красивым голосом сопрано запела, остальные подпевали… низкий приятный голос Распутина звучал, как аккомпанемент, оттеняя, выделяя женские голоса. Никогда раньше не слышала этой духовной песни. Красива и грустна. Потом стали петь псалмы», -- вспоминала Джанумова.
И царскую семью он приучил к тому же. Как покажут свидетели, в заточении они часто пели духовные песни
В миг всеобщего высшего подъема, почти экзальтации, Распутин вдруг вскакивал и требовал музыку. И начиналась его знаменитая, какая-то отчаянная пляска! «В его пляске было что- то хлыстовское… Плясал он истово, продолжительно, с особыми нервными и исступленными движениями, подскакивая и по временам вскрикивая «ух!», каким кричит человек, когда его опускают в ледяную воду, он танцевал от пятнадцати минут до часа без перерыва… вдохновляясь до какого-то экстаза, исступления… он говорил, что все религиозные люди должны быть хорошими танцорами, при этом ссылался на царя Давида, скакавшего перед скинией целую дорогу… » -- вспоминал Филиппов.
Но иногда в разгар веселья раздавался звонок, приводивший в священный трепет весь салон. И торжествующий голос Акилины сообщал Распутину: «Из Царского телефон!»
«Стали расходиться, -- писала Джанумова, -- отцу целовали руку, а он всех обнимал и целовал в губы… «Сухариков, отец!» -- просили дамы. Он раздавал всем черные сухари, которые заворачивали в душистые платочки… прятали в сумки… потом шептались с прислугой, выпрашивая грязное белье отца… и чтоб с его потом». Под суровым взглядом Акилины барыни забирали грязное, потное мужицкое белье… И Муня помогала уходившим надевать ботики.
Из показаний Молчанова: «Прощаться старались с ним наедине, для чего уходили в прихожую. Отмечу такую странность у Вырубовой: как-то, простившись в прихожей с Распутиным, она зачем-то вернулась в комнату, но отказалась при этом на прощанье подать мне руку, заявив… что уже простилась с отцом и более ни с кем прощаться не будет».
Так было принято -- уносить с собой тепло священной руки, которая приносила счастье…
Новый знакомец мужика, Сазонов, «угощал» Распутиным своих друзей. Журналист М. Меньшиков вспоминал: «В 1910 году в разгар его славы… ко мне его привел Сазонов… Моложавый мужичок лет за 40, почти безграмотный… некоторые изречения поразили оригинальностью, так говорили оракулы и пифии в мистическом бреду. Что-то вещее раздавалось из загадочных слов… Некоторые суждения о иерархах и высокопоставленных сановниках показались мне тонкими и верными. Но затем очень быстро и со всех сторон зазвучало, что он совращает дам из общества и молодых девушек».
Да, в 1910 году -- уже «со всех сторон зазвучало»…
Но поползли эти темные слухи на полгода раньше. Первым заволновался преданный Распутину Феофан.
В феврале 1909 года он был возведен в сан епископа. Впоследствии Феофан вознегодует, когда пойдут разговоры о том, что епископом его сделал Распутин: «Кандидатура моя в епископы была выставлена иерархами церкви во главе с епископом Гермогеном. Протекцией Распутина я никогда не позволил бы себе воспользоваться… я был известен лично царской семье и раза 4 исповедовал Государыню и один раз Государя… и состоял уже ректором Петербургской Духовной академии».
Разумеется, у Феофана были все заслуги, чтобы стать епископом. Но и то, что он был другом Распутина, конечно же, помогло -- «цари» ценили его преданных друзей. И потому Аликс крайне изумилась, когда уже летом того же 1909 года Феофан вдруг начал сомневаться в святости того, кем так недавно восхищался.
Из показаний Феофана: «До нас в Лавру стали доходить слухи, что при обращении с женским полом Распутин держит себя вольно… гладит их рукою при разговоре. Все это порождало известный соблазн, тем более что при разговоре Распутин ссылался на знакомство со мною и как бы прикрывался моим именем».
Продолжение читайте в следующем номере «ФАКТОВ»