«Доктор, у меня ведь не рак!» Пожилой мужчина в изношенной пижаме заглядывает в глаза врачу. Врач молод. Он неловко пожимает плечами и отводит глаза. Раковая опухоль в стадии распада, операция бесполезна. Пациенту осталось жить от силы месяц. Сказать или не сказать? Лучше не говорить: пускай живет с надеждой…
В хосписном отделении Киевской городской клинической больницы N 2 уже привыкли к высокому показателю смертности среди пациентов. Собственно, hospise в переводе с английского означает приют для безнадежных больных. Но называется он -- «Надежда». Может быть потому, что с надеждой легче идти, пускай даже к концу?
В женской палате воздух спертый. Форточек здесь никогда не открывают -- боятся застудиться. На одной из коек у стены сидит женщина лет шестидесяти. Она охотно вступает в разговор, задирает на груди майку. Одна грудь у нее багрово-красного, почти черного цвета.
-- Посмотри, дочка -- ты, небось, такой опухоли не видывала никогда. Мне говорили, рака нет, а если сделаем операцию -- будет. Конечно, я от операции отказалась. Потом заболела воспалением легких, и какая-то жидкость стала в них скапливаться. Уж не знаю, от чего она. Мне уже три раза ее откачивали, а она все накапливается. И опухоль растет. Но это не рак.
За неимением телевизора и радио женщины коротают время за разговорами, обсуждают свои болезни -- и все мечтают о выздоровлении. Мне показывают на неподвижно лежащую у окна больную, полностью укрытую одеялом. Она здесь дольше всех, пусть и расскажет. Больная, оказывается, не спит, сразу приподнимается на постели. Чистым полотенцем прикрывает правый глаз.
-- Садитесь ко мне на кровать, не стесняйтесь. Вы извините, вижу я как-то странно. Все раздваивается. Левый глаз смотрит сам по себе, и правый тоже. Но это уже ничего! Раньше голова от боли разламывалась -- воспаление тройничного нерва. А меня четыре месяца кидали от врача к врачу. Невропатолог к терапевту, терапевт -- на компьютерную диагностику, оттуда опять к терапевту… Я прямо измучилась. Так хорошо, что в эту больницу попала! Тут мне делают уколы, дают порошочки. Головные боли прошли. Еще бы зрение подправили да отпустили домой. Обещают, что скоро выпишут.
Молодой врач-онколог Алексей Калачов, выйдя из палаты, покачал головой: после ампутации груди, сделанной пациентке три года назад по поводу раковой опухоли, метастазы, несмотря на интенсивную химиотерапию, проникли в головной мозг. Отсюда и проблемы со зрением, и головные боли, которые сейчас глушатся сильным обезболивающим. Та женщина, что показывала мне свою грудь, тоже на последней стадии болезни: из-за проникших в грудную клетку метастаз в легких скапливается жидкость, время от времени ее приходится отсасывать, тогда женщине ненадолго становится легче.
… Дело было несколько лет назад. Муж моей подруги умирал от лимфогрануломатоза. Он знал, что рано или поздно больница от него откажется. Поэтому, пока лежал в клинике, мужчина всякий раз, когда медсестра подходила к нему, выпрашивал лишнюю таблетку болеутоляющего или ампулу снотворного. И Боже мой, как он оказался прав! Его выписали за две недели до смерти. Он кричал от боли -- а из районной поликлиники к нему приходили со спасительным уколом один раз в день. И тогда он достал припрятанный ситцевый мешочек. Родные кормили его таблетками горстями, только чтобы он не чувствовал боли и так не кричал…
-- Увы, практика, когда из стационара выписывают умирающего больного, существует по сей день, -- мы беседуем с главным врачом Киевской горбольницы N 2 Анатолием Ворониным. -- Во-первых, каждая смерть ухудшает показатели клиники. Во-вторых, больной, которого вылечить уже невозможно, занимает койко-место, на котором можно разместить того, кто имеет шанс на выздоровление. Это одна сторона медали. А другая -- то, что тяжелому пациенту необходим медицинский уход до последнего мгновения. Недавно у нас в хосписном отделении умер больной с раком ротоглотки в последней стадии. К распаду опухоли добавилась гнойная инфекция. Его кормили жидкой кашицей через вставленную в горло трубочку, каждый день обрабатывали загноившуюся открытую рану. Разве можно было бы отправлять такого пациента домой на попечение родных?
-- Четыре года назад, задумавшись над этой проблемой, -- продолжает главврач, -- я предложил городскому отделу здравоохранения создать в Киеве если не хоспис, то хотя бы хосписное отделение на базе одного из терапевтических отделений нашей больницы. Горздрав эту идею поддержал. Правда, пока на наших сорок коек мы можем принимать только пациентов с Левого берега столицы -- по направлению из медучреждений. Онкологических больных, с циррозом печени, с тяжелыми формами ишемической болезни сердца, сахарного диабета, пневмонии…
-- Узнав о том, что терапевтическое отделение перепрофилируется под хоспис, несколько медработников -- в основном молоденькие сестры -- сразу уволились: «Не можем выносить трупы». Их никто не осудил, -- к разговору присоединилась заведующая хосписным отделением Ирина Русанова. -- Смертность у нас действительно высокая: из четырехсот пациентов, проходивших лечение в отделении, умерли 48, из них 42 -- онкологические больные.
Многие думают, что если не произносить слово «рак», им будет легче
Онколог Алексей Калачов ведет меня по темноватому коридору. На двери каждой палаты -- табличка: «Хосписное отделение «Надежда». Но не все больные знают, что такое хоспис. А вот слово «надежда» понимают все.
-- Больные спрашивают, сколько им осталось жить?
-- Да, бывает такое. Но мы не имеем права отвечать. В Америке принято, чтобы пациент знал, сколько ему отпущено болезнью. А у нас -- нет. Да у меня и язык бы не повернулся. Можно сказать, например, так: если у вас есть какие-то дела -- квартирные, имущественные, -- приведите их в порядок. На всякий случай…
-- А пациенты -- сами догадываются?
-- Наверное, многие понимают. Но прячутся от самих себя, стараются об этом не думать. Например, никогда не произносят слово «рак» вслух. Хотя это касается не всех. Летом в хосписном отделении лежал молодой парень, Виталик. Ему было 27. Виталик знал, что умирает, знала его жена, проводившая возле него дни и ночи. У парня была саркома голени -- очень злая опухоль, быстро прогрессирующая, особенно у молодых. Год назад он сломал ногу. Кость не срасталась, решили вставлять спицы, сделали рентген -- и обнаружили опухоль. Ногу ампутировали, но метастазы успели пойти по организму. А Виталий так мечтал проводить сынишку в первый класс!.. Он поступил к нам в июне, до сентября оставалось еще три месяца. Медицинская помощь заключалась в том, чтобы время от времени откачивать воду из легких. Больше мы ничего не могли сделать. Он умер в конце июля. Не дотянул… А спустя несколько месяцев я встретил вдову Виталика в трамвае. Она рассказала, что сынишка на море сломал ногу, и с ней случилась истерика. Малыш, поглаживая гипс, удивлялся: ну ничего страшного, почему же так горько плачет мама?
-- Как ведут себя родственники, узнав об истинном положении дел -- ведь им-то вы говорите все?
-- Некоторые, особенно матери, ни за что не хотят верить. Иные сразу везут нотариусов, оформляют завещания, дарственные. Сколько драм разыгрывается на наших глазах! А бывает и такое: пациент лежал два месяца, его не навестила ни одна живая душа. Думали, нет родственников у человека -- похоронили за счет больницы. Через неделю явилась жена, потребовала справку о смерти, необходимую ей для оформления квартиры.
-- Дали?
-- А что мы могли сделать? Потребовали только оплатить расходы на похороны.
Надеясь и не надеясь на врачей, пациенты хосписа прибегают к народным средствам. Пытаются лечиться настойкой чаги -- гриба, нарастающего на березе. Или гремучей смесью холодной воды, подсолнечного масла и водки. Некоторые пьют керосин, или еще того хуже -- отвар из мухоморов.
-- Но это же средства не только бесполезные, но и опасные! -- с жаром говорит молодой онколог. -- Я могу привести массу примеров, когда больные сами запускают болезнь, прибегая к сомнительным рецептам и отказываясь от своевременной помощи врачей. Молодая женщина отказалась от ампутации груди, ссылаясь, что «не будет никому нужна». Бабушка с раком кожи отказалась от лучевой терапии по соображениям типа «Хватит с меня Чернобыля». Мужчина с раком яичка стеснялся показаться врачу. А ведь рак на ранних стадиях лечится, и успешно!
Некоторые идут к экстрасенсам. Те, проведя несколько сеансов, берут плату как за вылеченный рак. А спустя некоторое время эти больные попадают к нам в таком состоянии, когда мы уже не можем бороться с опухолью. Лечим симптомы -- откачиваем жидкость, применяем щадящую химиотерапию во избежание накопления жидкости. Когда пациента начинают мучить боли, даем сначала слабые обезболивающие, затем сильные, потом -- наркотики. С медикаментами, слава Богу, у хосписа проблем нет. Как правило, пациенты лежат у нас дней десять--двенадцать. Если им становится лучше, выписываем домой. Но потом они снова возвращаются…
Раз в неделю в хосписное отделение приходят волонтерки, сестры одной из церквей. Не все пациенты доброжелательно относятся к этим женщинам в черных платках. И далеко не каждый соглашается принять покаяние: «Зачем это? Я умирать не собираюсь… »
Пациенты бывают раздражительны, даже агрессивны. В приступах плохого настроения могут разбить окно, оскорбить врача или сестру. Их выходки терпят. Одна из волонтерок рассказала, как трудно порой бывает найти правильный тон в общении с тяжелобольными:
-- Долго-долго женщины не пускали нас к себе в палату. В конце концов мы предложили им просто помыть ноги. Нагрели воду в кухне, взяли тазик, мыло. Больные согласились. Потом мы принесли для женщин духи, помаду. Даже старенькие бабушки согласились накрасить ногти лаком. Все-таки развлечение. А потом они решили молиться вместе с нами.
Первый в мире хоспис был организован в 1969 году в Лондоне на деньги пациента, скончавшегося от рака. С тех пор эти специальные медицинские учреждения появились почти во всех европейских странах. Первый хоспис на территории Советского Союза был создан в городе Лахте, под Санкт-Петербургом, по инициативе английского журналиста Виктора Зорзы, выходца из России. От рака горла умерла его 25-летняя дочь Джейн -- в хосписе, в окружении семьи, она отошла в мир иной под звуки любимой пластинки. Тогда Виктор дал себе клятву способствовать созданию системы хосписов на территории бывшего СССР. Сейчас в России их действует около тридцати. В Украине хосписов пока четыре -- во Львове, Ивано-Франковске, Белгород-Днестровском и в Донецке. В Киеве есть пока только хосписное отделение на базе городской больницы N 2.
-- Хоспис должен быть в каждом городе, даже маленьком, -- говорит главврач больницы Анатолий Воронин. -- В соседней Польше, например, где проживает около 35 миллионов жителей, 75 хосписов. Меня поразил тамошний уровень комфорта. Одно- и двухкомнатные палаты, оснащенные телевизорами и даже компьютерами, загородные экскурсии. Столовая, где каждый может заказать свое любимое блюдо. Выбор напитков -- бутылочки с виски, мартини, вином. Больным не возбраняется выпить -- зачем себе отказывать, если есть желание? Причем государство дает лишь около сорока процентов на содержание хосписов. Остальное -- церковные средства, пожертвования родственников больных и просто частных граждан.
Два года назад «ФАКТЫ» писали о львовском хосписе. Похоже, там он создан именно таким, каким должен быть. А самым сильным моим впечатлением в киевском хосписном отделении стала… похожесть этой особой больницы на десятки других городских клиник -- таких же серых, с ветхими простынями и темноватыми коридорами. В палатах нет даже радиоточек. Какие компьютеры, какой мартини?..
А может, все равно, где умирать и как? Не знаю. И все же главная заповедь хосписного движения: «Хоспис не дом смерти, но качественная жизнь до конца». Наверное, это правильно.
P. S. Сейчас ведутся разговоры о создании в Киеве настоящего хосписа -- предположительно в Московском районе, где будут принимать больных со всего города. Говорят, здание уже выделено.
«Facty i kommentarii «. 1 февраля 2000. Человек и общество