В опубликованной 29 января с. г. статье «Память Холокоста: боль с правом передачи» «ФАКТЫ» рассказывали нашим читателям о международной конференции по Холокосту, недавно проходившей в Стокгольме. Во всех выступлениях ее участников звучала мысль о том, что нацистские преступления против человечества не имеют срока давности и забвение этой трагедии может привести к новым проявлениям расизма и геноцида.
Мы решили еще раз вернуться к этой теме, рассказав лишь об одной жертве фашистского террора -- в годы войны жительнице Мариуполя Сарре Глейх. Свою историю, полную трагизма и нечеловеческих мук, она скрупулезно записывала в дневник. Сегодня «ФАКТЫ» публикуют фрагменты ее рукописи, сохранившие впечатления о первых днях оккупации города.
«В 12 часов дня 8 октября 1941 года в город вошли немцы, -- писала Сарра Глейх в дневнике. -- Мариуполь отдан без боя. Всех евреев они обязали носить отличительные знаки -- белую шестиконечную звезду. Без этого выходить из дому строго воспрещается. Евреям нельзя переселяться из квартиры на квартиру…
12 октября. По приказу еврейское население должно избрать общину из 300 человек, которая отвечала бы за «хорошее поведение еврейского населения». Евреи должны регистрироваться в пунктах общины, каждый из которых объединяет несколько улиц…
13 октября. Ночью к нам приходили немцы. Угрожая наганом, спрашивали, где масло и сахар, потом стали ломать дверцы шифоньера. К 12 часам ночи мы остались буквально в чем стояли. Грабили без передышки, взяли все, вплоть до мясорубки. Увязав все в скатерть, ушли… Утром мы узнали, что в городе повальные грабежи. После ухода немцев мама плакала: «Нас не считают за людей, мы погибли».
14 октября. Гестапо уже в городе, в полиции -- много русских и украинцев, из местных жителей. Секретарем гестапо работает Арихбаев, бывший секретарь горисполкома.
15 октября. Грабежи продолжаются. Ежедневно налеты советской авиации… Объявлена регистрация членов партии и комсомола. На пунктах общины зарегистрированы 9000 евреев, остальные -- ушли из города или спрятались.
17 октября. Сегодня объявили, что завтра утром зарегистрированные должны явиться на пункты, взяв с собой все ценности. Немцы расклеили объявления, что в подвалах НКВД найдены трупы зверски замученных большевиками евреев. На сегодня назначены похороны, евреев заставили рыть могилы на еврейском кладбище.
18 октября. Сегодня утром пошли на пункт: я, мама, папа, Бася. Сдали три серебряные ложки и кольцо, после сдачи нас не выпускали со двора. Нам объявили, что в течение двух часов мы должны оставить город и нас поселят в ближайшем колхозе -- идти будем пешком. Нужно взять с собой продукты на четыре дня и теплые вещи. Через два часа здесь всем необходимо собраться. Для стариков и женщин с детьми будут машины.
Соседи, как коршуны, ждали, когда мы уйдем из квартиры, да уже и при нас не стеснялись: ссорились из-за вещей на моих глазах, вырывали их друг у друга из рук, тащили подушки, посуду, перины. Бася оставалась в квартире последняя, она заперла квартиру уже почти пустую. Таня, работница Фани, шла за нами следом, просила отдать маленького Владю Рояновым, обещала следить за ним. Но Фаня и слушать этого не хотела.
Дошли до здания полка, где простояли на улице до вечера. На ночь всех согнали в здание, нам досталось место в подвале -- темно, холодно и грязно.
19 октября. Объявили, что завтра с утра будем идти дальше. Сегодня воскресенье, и гестапо отдыхает.
Владе здесь надоело, он просится домой… Нюсе удалось проскользнуть за ворота, и она вернулась обратно расстроенная. Уверяет, что мы не должны были сюда идти, много народа осталось в городе. Завтра в 7 часов утра мы должны оставить наше последнее пристанище в городе.
20 октября. В 7 часов утра община в полном составе выехала, а затем потянулись машины со стариками и женщинами с детьми. Идти нужно 9-10 километров. Мама и папа уехали в 9 часов утра на машине, Фаня с Владей задержались. Поедут следующей… Народ неохотно оставляет здание полка. Говорят, что грузовики с людьми идут под откос. Кто-то высказал предположение, что нас уведут за город и там уничтожат. Если это так, то родители уже мертвы.
Было два часа, когда мы подошли к агробазе имени Петровского. Людей здесь много. Я бросилась искать Фаню и стариков. Фаня меня окликнула, родителей она искала до моего прихода и не нашла. Они, наверное, уже в сараях, куда уводят партиями по 40-50 человек.
Дошла очередь и до нас, и вся картина предстала перед нашими глазами, когда мы пришли за сараи. Здесь уже где-то лежат трупы папы и мамы. Отправив их машиной, я сократила им жизнь на несколько часов. Нас гнали к траншеям, вырытым для обороны города. В этих траншеях нашли свою смерть 9000 евреев, больше ни для чего они не понадобились. Нам велели раздеться до сорочки, потом искали деньги, отобрали документы, гнали по краю траншеи. На протяжении около полукилометра траншея наполнена трупами, людьми, умирающими от ран. Мы шли по трупам. В каждой седой женщине мне виделась мама. Однажды мне показалось, что старик с обнаженным мозгом -- это папа, но подойти ближе не удалось. Мы начали прощаться, успели все поцеловаться. Владя все спрашивал: «Мы будем купаться? Зачем мы разделись? Идем домой, мама, здесь нехорошо». Фаня взяла его на руки и сказала: «С ним я умираю спокойно, знаю, что не оставляю сироту». Это были ее последние слова. И на этом все оборвалось…
Когда я пришла в себя, уже смеркалось. Трупы, лежавшие на мне, вздрагивали -- немцы, уходя, стреляли на всякий случай. Из разговора немцев я поняла, что есть много недобитых. И они не ошиблись. Было очень много заживо погребенных. Где-то под трупами плакали дети. Большинство из них, особенно малыши, которых матери несли на руках (а стреляли им в спину), выскальзывали из рук сраженных пулей матерей, оставались невредимыми и были заживо погребены под убитыми взрослыми.
Я начала выбираться из-под трупов, сорвала ногти с пальцев ноги. Стала звать Фаню в надежде, что она меня услышит. Но лежащий рядом мужчина велел мне замолчать (это был Гродзинский), у него убили мать, он боялся, что своим криком я привлеку немцев. Несколько человек прыгнули в траншею при первых залпах, и это их спасло. У меня же под лопаткой в груди страшно болело, тяжело было двигаться.
Случайно я нагнала Веру Кульман, она отбилась в темноте от группы людей, с которыми шла. И вот мы вдвоем, раздетые, в одних сорочках, окровавленные с ног до головы, начали искать пристанище на ночь и пошли на лай собак. Постучали в одну хату -- никто не откликнулся, потом в другую -- нас прогнали. Постучали в третью -- нам дали какие-то тряпки прикрыться и посоветовали уйти в степь. Что мы и сделали.
23 октября. Вот уже двое суток, как мы в степи, дороги не знаем, Сегодня случайно, когда переходили от стога к стогу, встретили группу мужчин. Мы решили идти днем к заводу Ильича, потому что ночью не можем найти дорогу… Утром 24 октября постучались к Рояновым, меня впустили. Узнав о смерти всех, друзья ужаснулись, помогли мне привести себя в порядок, накормили и уложили спать».
Она вернулась с того света. Но испытания Сарры Глейх на этом не закончились. Как дальше сложилась ее судьба, «ФАКТАМ» рассказал мариупольский писатель, автор книги «Евреи Приазовья» Лев Яруцкий:
-- Я много лет переписывался с Саррой Абрамовной, когда она уже стала москвичкой. В Иерусалиме, в Яд Вашеме, мне рассказали, что институт Холокоста приобрел ее знаменитый дневник, полностью опубликовав его в «Неизвестной черной книге», переведенной на все языки мира.
Впрочем, все по порядку. Тогда, в октябре сорок первого, фашистская пуля, которую Сарра Абрамовна носит в себе вот уже пятьдесят восьмой год, не убила ее. Чудом выжив, она пошла куда глаза глядят и попала в поселок Старый Крым. Проситься ночевать в домах было опасно, она устраивалась в стогах сена. А 29 ноября, через сорок дней после расстрела, под Ростовом она набрела на советскую разведку. Казалось бы, настал конец ее мучениям. На самом же деле все только начиналось. На этот раз расстрелять Сарру хотели свои, советские разведчики. Конечно, молодых красноармейцев можно было понять: задержав женщину без документов, идущую из-за линии фронта и рассказывающую совершенно невероятную историю, они приняли ее за немецкую шпионку. К счастью, начальник, к которому ее привели, оказался человеком спокойным и рассудительным. Он сказал: «Пусть она идет, куда хочет». И ее отпустили.
Вот тут-то начался следующий этап ее мучений -- Новочеркасск, Сталинград, Москва, Харьков, наконец, Мордовия. И всюду она была подозрительным человеком без паспорта, жилья и работы. «Такие, как я, никуда устроиться не могли, -- вспоминает Сарра Абрамовна. -- Стоило рассказать о том, что я вернулась с оккупированной территории, как мне указывали на дверь. Поэтому пришлось туговато, пока я, наконец, не сообразила, что надо молчать».
И Сарра Глейх стала скрывать факты своего расстрела и гибели всей семьи. От кого? От своего государства. И все-таки она продолжала бороться: отослала свой мариупольский дневник Илье Эренбургу. Благодаря усилиям известного писателя личность Сарры Абрамовны Глейх была удостоверена, и ей выдали паспорт.
В одном из своих писем ко мне Сарра Абрамовна просила помочь ей в получении документа, подтверждающего, что ее расстреливали в мариупольском Бабьем Яру. И мне это удалось. Но уже в следующем письме она писала, что справка ей не пригодилась: жертвам фашизма материальная помощь не положена. Трудно не согласиться со словами С. Таранова, написавшего в статье «Расстрелянным пенсия не положена… » в журнале «Глобус»: «За 57 лет государство -- ни сталинское, ни хрущевско-брежневское, ни ельцинское -- не удосужилось доказать правоту Сарры Глейх. Говорите, пуля в легком? Вы сначала докажите, что пуля -- из немецкого автомата».
Ложиться на смертельную операцию ради получения справки Сарра Абрамовна не хотела. Из гордости. Из неверия в то, что после одной справки не потребуются десятки других. Удивительно ли, что в ее глазах любое государство -- неодолимый монстр, тягаться с которым просто нет смысла. Да и хваленое демократическое государство ФРГ сейчас платит компенсацию бывшим узникам гетто и лагерей смерти. А Сарра Глейх в число жертв Холокоста не входит. На запрос немецкие бюрократы беспристрастно ответили цитатой из своего же циркуляра: «Пенсионные пособия для нуждающихся жертв Холокоста предоставляются лицам, которые находились в концлагере не менее шести месяцев, в гетто -- от 18 месяцев». Лиц, побывавших «в расстреле», лишившихся всей семьи, своего дома и состояния, ставших инвалидами, благодеяния немецких властей не затрагивают. Потому, что таких лиц… быть не может.
Сарра Глейх жила в московском доме, выселенном под снос, годы ждала квартиру. Тамошние чиновники не спешили, надеясь на «естественную убыль», которая сама собой решит проблему. В 1996 году московский врач Арон Зусьман (в войну -- малолетний узник концлагеря «Мертвая голова», а ныне председатель движения «Руф», объединяющего жертв Холокоста) достучался до Юрия Лужкова. Мэр Москвы не стал развязывать тугой узел «дела» Сарры Глейх, он одним махом его разрубил. Не прошло и трех дней после визита Арона Зусьмана к Юрию Михайловичу, как Сарра Абрамовна стала хозяйкой отдельной однокомнатной квартиры.
Последняя весточка от Сарры Глейх, хранящаяся в моем архиве, -- это сообщение русской редакции Би-Би-Си от 30 июля 1999 года: «В московской синагоге вчера собрались около 200 евреев, пострадавших от рук нацистов в годы Второй мировой войны, чтобы получить свою первую компенсацию от Швейцарского фонда. Каждому был вручен ваучер на сумму 400 долларов. Деньги поступили из средств спецфонда, созданного частными банками и промышленными предприятиями Швейцарии, а также национальным банком Швейцарии. Позднее, до конца года, каждый получит еще по 600 долларов. Люди, претендующие на компенсацию, должны доказать свое еврейское происхождение и то, что во время войны они жили на оккупированной территории. Фонд предполагает выплатить компенсацию примерно двум тысячам россиян, пострадавших от рук нацистов».
Среди тех, кто получил эту пока символическую компенсацию, была и Сарра Абрамовна Глейх.
«Facty i kommentarii «. 25 февраля 2000. Человек и общество