Академик Российской телевизионной академии, автор, режиссер и господин крупье всеми любимого интеллектуального телеказино «Что? Где? Когда?» Владимир Ворошилов немного мрачноват, как и его юмор. Этот год для Владимира Яковлевича особенный. Во-первых, он юбилейный для его детища «Что? Где? Когда?» (все-таки 25 лет -- это возраст), во-вторых, с этого года программа перешла с ОРТ на НТВ, поскольку у Ворошилова в очередной раз возникли трения с руководством Первого канала, и на этот раз он решил не идти на уступки. К счастью, последнюю серию передач «Что? Где? Когда?» мы еще успели посмотреть на канале «Интер».
-- Говорят, именно вы не возобновили договорные отношения на показ нового цикла на ОРТ.
-- Я не мог их возобновить, потому что руководство ОРТ не захотело со мной встречаться. Я долго звонил секретарям Бориса Березовского и Бадри Патаркацишвили. Результат нулевой. В конце концов я заявил, что больше не буду их беспокоить. Позднее генеральный директор ОРТ Константин Эрнст сказал, что для моей программы у них места в сетке нет. Хотя ранее мне было твердо обещано, что программа будет и дальше жить на ОРТ в своем обычном режиме.
-- Вы говорили много раз, что вы по сути игрок. У вас бывали из-за игры неприятности?
-- Естественно. Всю жизнь. Я бы не хотел, чтобы слово «игрок» воспринималось как что-то особенное. Все мы играем. Я вкладываю в это понятие более широкий смысл.
-- То есть чем азартнее ты играешь, тем дольше живешь.
-- Я боюсь даже говорить на эту тему. Во всяком случае, игра предполагает азарт. Человек не может не играть! Что такое игра? Это жизнь! Только в жизни ты умираешь на самом деле, а в игре -- нет. Есть всякие ходы: женимся, выходим замуж, рожаем ребенка, делаем карьеру -- это все наши ролевые ходы, которые мы делаем в течение игры с определенным концом.
-- Я знаю, что у вас три профессии: вы -- художник-постановщик, художник-портретист и режиссер театра. Единственное, как я понимаю, чему вы никогда не учились, так это как делать программу «Что? Где? Когда?» и как работать на телевидении. Но именно это у вас получается лучше всего.
-- И именно потому, что этому я не учился.
-- Зачем же тогда «грызли гранит науки»?
-- По глупости. Мне казалось, что, заканчивая одно учебное заведение и ничего не почерпнув оттуда, надо поступать в другое. Вот там будет все нормально! Я когда-то подсчитал, что проучился больше 16 лет. И потом столько же лет мне пришлось отучиваться от того, чему меня научили.
-- Когда вы набираете группу как руководитель программы, для вас важно лицо человека?
-- Я бы сказал, не лицо, а поле.
-- В чем разница?
-- Энергия, исходящая от человека, может питать меня, а может отторгать. И тогда не поможет ни талант, ни хорошее, красивое лицо, ни голос. Я просто не смогу с этим человеком работать.
-- А среди знатоков есть люди, вызывающие подобные ощущения?
-- Вы знаете, игра -- это такая штука… Ведь это прямой эфир, в котором я и игроки -- равноправные партнеры. И восприятие человека, который играет с тобой впрямую, совершенно иное, чем в обычной жизни.
-- То есть, грубо говоря, вы к ним по-разному относитесь до и во время эфира?
-- Абсолютно! До эфира я вообще к ним никак не отношусь. Они возникают, как фантомы, за игорным столом. Я их начинаю видеть только там.
-- А вы не общаетесь с ними в обыденной жизни?
-- Почти нет. Я избегаю этого. Мне это неинтересно!
-- Но они такие замечательные, удивительные люди.
-- Ну вот и общайтесь с ними!
-- Не грубите. И все-таки, почему?
-- Когда-то я смотрел спортивные программы (теперь не смотрю), в них были интервью со спортсменами. Одно разочарование! На поле они для меня личности: я вижу, как они мыслят, действуют. Но когда они начинает говорить. Скучно! Поэтому игроки замечательные за столом. А вне стола -- да простят меня игроки -- может быть, они и замечательные, но я этого не замечаю. Да и вообще игроки -- несчастные люди.
-- А где же сострадание?
-- Они же сознательно идут на это. Мы никого не заставляем играть в «Что? Где? Когда?» Это серьезная игра, как мне кажется, говорят, игроки за один час теряют два килограмма.
-- Мне кажется, что сейчас минута, предоставляемая игрокам, используется не для логического поиска ответа на вопрос (как это было раньше, когда не было ставок), а скорее для выбора одного из готовых вариантов ответа.
-- Дело в том, что игрокам не хватает страсти в минуту обсуждения, потому что перед обсуждением идет рулетка со ставками, и игроки выдыхаются. Деньги -- огромное испытание, которого эта игра не выдержала. Пока не выдержала. Тот, кто будет продолжать эту игру, лет еще через 25 увидит, как снова расцветет искусство минуты обсуждения -- наивысший этап игры.
-- Я понимаю, что во время своей передачи вы стараетесь быть объективным судьей. А неприятным вы тоже стараетесь быть, или это у вас само собой получается?
-- Наверное, само собой.
-- Чем вы занимаетесь в паузах между игрой «Что? Где? Когда?»?
-- Я испытываю полное отупение, лежу, как бревно, до следующего эфира.
-- То есть ваша настоящая жизнь -- это эфиры «Что? Где? Когда?»?
-- Безусловно!
-- Я знаю, что в застойные времена вы показывали клипы разных зарубежных ансамблей и везде писали, по-моему, «Ансамбль из ГДР». Таким образом вы впервые показали на нашем телевидении группу «Queen».
-- Я многих показал впервые. В том числе и «Queen».
-- Понятно, что тогда вы обманывали телевизионное начальство, а сейчас вам тоже приходится кого-то обманывать, придумывать какие-то обходные пути?
-- Да, пожалуй, нет. Сейчас все гораздо сложнее. Делу, которым мы все занимаемся, уже пошел 26-й год, а это тяжело. Тяжело все время поддерживать организм в определенном состоянии. Хорошая передача или нет, но она, мне кажется, пока еще не совсем мертвая. Потом, приходится бороться со своим собственным организмом. Мне уже много лет, как говорится, 100 лет в обед. Так что у меня борьбы хватает и без начальства.
-- Владимир Яковлевич, когда у вас появилось чувство игры?
-- Думаю, с первым прямым эфиром. Это просто болезнь, какая-то черная дыра, в которую ты попадаешь, чувствуя, что можешь там остаться. Можно назвать это азартом. Первый прямой эфир, я помню, был в «Аукционе». Была у меня такая программа. Может быть, старые люди ее помнят. Ее закрыли, как и большинство моих программ. В свое время, когда не было прямого эфира (то есть прямой эфир был, но не было больших игровых программ, событийных программ в прямом эфире), я испытал такой страх, ужас, когда какую бы глупость ни сказал, и все это в прямом эфире. От этого нельзя избавиться до гробовой доски. Это просто держит в жизни.
-- А в чем смысл игры?
-- Игра -- это… Ну, вот шампанское играет в бокале. Есть такое выражение, да? Судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Актеры в театре играют. Вот это все игра. Вообще, наша жизнь -- игра. Это для меня совершенно реальные вещи.
-- А у вас в жизни было больше поражений или побед?
-- Поражений.
-- И каждый раз вы к этому относились философски?
-- Нет, не всегда. Были попытки покончить с этой жизнью.
-- Сегодня есть люди, способные вас удивить?
-- В свое время мы все очень обожествляли пару Роднина--Зайцев. Я уже не помню, как они танцевали, но один момент запомнил хорошо. Когда партнер с верхнего положения не удержал Роднину, и она рухнула на лед, растопырив ноги, в некрасивой позе. Прошло много лет, социологи измерили момент популярности. Этот момент помнят все! В том числе и я. Это пример телевидения, который вошел в учебники. Прямое телевидение -- это сети, которые мы забрасываем для того, чтобы удивить. Мы, как рыбаки, ждем: получится -- не получится, выловим -- не выловим.
«Facty i kommentarii «. 21 января 2000. Культура