К счастью, солдаты откопали девушку. С тех пор 13 марта 1961 года -- день Куреневской трагедии -- она считает своим вторым днем рождения
Римма Константиновна Бузиновская (в те годы Суслина) работала тогда дежурным диспетчером на передвижной подстанции N 2 трамвайно-троллейбусного управления, возле депо имени Красина. В то время пустили 18-й троллейбус, мощности Красинской подстанции уже не хватало, в трамвайном вагоне поставили передвижную. Утром 13 марта Римма задержалась на работе совершенно случайно…
-- Накануне, в воскресенье, была чудная солнечная погода, -- вспоминает Римма Константиновна, -- жених назначил мне свидание, мы встретились в городе, долго гуляли, а потом… поссорились. Поссорились так, что, когда я ехала домой, у меня была только одна мысль -- умереть. Так я его любила крепко, что мне показалось -- жизнь закончилась.
В ночь на понедельник мне надо было выходить в ночную смену. Когда в половине двенадцатого я вышла из трамвая у депо им. Красина, вода уже мне была по щиколотку. Я еще удивилась, откуда по улице Фрунзе бежит вода. А я на шпилечках -- тогда модны были шпилечки -- с горем пополам перебралась через этот поток.
Ночь прошла спокойно. В восемь утра меня должна была сменить Тала Мазуркевич. Но она прибежала в половине восьмого: «Римка, пожалуйста, подежурь за меня с полчасика: по Фрунзе бежит такая вода, не могу сына отвести в садик». Я согласилась. Вдруг по внутреннему телефону меня вызвал начальник к себе на подстанцию: «По Фрунзе идет вода, затапливает высоковольтный трансформатор». Приказал мне оставаться на подстанции, сказал, что всех предупредит сам…
В половине девятого возвращается моя сменщица, бежит в нашу передвижку, которая размещалась в вагончике, позвонить домой, чтобы ребенка отвели в садик, закрывается там. Так ее и унесло вместе с этим вагончиком. А минут через пятнадцать прибегает начальник подстанции Витя Панченко, кричит: «Убегайте все!» (мне потом говорили, будто он услышал, что на Сырце был взрыв). И лезет через окно во двор. Моя сотрудница Ольга Тимофеевна Шидловская тоже попыталась выбраться в окно, а оно вдруг закрылось, тогда она побежала в тамбур. Дверь за ней захлопнулась, и я открыть ее уже не смогла. Кричала, тарабанила в дверь: «Ольга Тимофеевна, что вы делаете, откройте мне!» А она в это время была уже мертва.
И тут вижу -- под потолком были два маленьких зарешеченных окна -- высоковольтные кабели на улице горят синим пламенем. Мне так стало страшно, я отбежала подальше от этих окон, но другая дверь тоже захлопнулась. Хотела выбраться по лестнице на чердак и вдруг увидела: трескаются толстые кирпичные стены, и через щели струями бьет коричневая вода. Я заметалась и с ужасом поняла, что на меня надвигается стена. Бросилась под лестницу, закрыла глаза, заорала: «Мама-а!». Больше ничего не помню.
-- Когда я очнулась, -- продолжает Римма Константиновна, -- то не могла пошевелиться. Стала кричать и как-то высвободила руку. Чувствую: на голове песок, стала себя откапывать, копала долго, так, что сорвала ногти. Мне стало холодно -- снизу начала поступать вода. Все выше, выше, доходит до рта, я начинаю ее пить, запрокидываю голову, глотаю всю эту массу, глотаю, глотаю… Вдруг вода прекратилась. Дошла до подбородка и остановилась, будто я ее выпила. Во рту у меня вся эта жижа, масса, я кричать не могу. Мысленно попрощалась с мамой, с Виктором. Снова потеряла сознание. Пришла в себя, слышу, наверху кто-то разговаривает, стала кричать. Ребята говорили потом, что это был не крик, а стон, но они его услышали. Стали искать, и первое, на что наткнулись, -- на мою руку.
Откапывали меня солдаты, дико матерились, я даже попросила их, чтоб не ругались. А один говорит: «Твою мать… сколько можно, я сейчас сам здесь утону… » А я, когда почувствовала чью-то руку, схватилась за нее и уже не выпускала. Мне сделали укол, дали спирт, но выпить его я не могла -- наглоталась воды с песком. Говорю ребятам: «Выпейте его сами». Вытащили меня, обмотав металлическим тросом, иначе ничего не получалось.
Помню, на носилки меня положили, я увидела черное небо, пошел крупный снег. Меня прикрыли телогрейкой и понесли. Очнулась в областной больнице, к тому времени уже заполненной пострадавшими, (обожженных привезли -- сгорел автобус на Куреневке). Мест в палатах не хватало. Поставили носилки в приемном покое. Открываю глаз (один, потому что над другим кожа была просто вырвана, глаз заплыл. До сих пор, когда крашусь, чувствую шрам), вижу: надо мной склонился врач. Няня его спрашивает: «Ну что, ее переодевать?» Он посмотрел: «Не надо, до утра не доживет». А я думаю: «Ну нет, если меня вытащили, я доживу… » Нянечка все-таки меня переодела -- свитер пришлось разрезать ножницами. Мне так было его жалко, такой чудный свитер был. А бусы -- те, что на фотографии, -- видимо, сорвало с меня… Зато пальто мое нашли. Мама потом поехала на Подол -- там был организован стол находок -- и узнала его по брошке. Почистили в химчистке, я еще его потом носила два года -- оно ведь было новое, только сшила…
Сделали рентген, наложили гипс -- на ноги, тазобедренный сустав. И с этим гипсом положили меня… на раскладушку. Выкачали из меня песок -- полведра, наверное. Прочистили настолько, что я три дня не могла есть, живот к позвоночнику прилип. 46 килограммов во мне было, может, это и спасло -- нечего было сдавливать.
А мама думала, что меня уже нет -- молва разнеслась, что в депо имени Красина все погибли. Виктор, мой жених, работал в то время в фотоателье на улице Свердлова. И заведующий послал его сделать панорамные снимки с места трагедии. Когда Виктор увидел, что там ничего не осталось, -- озеро грязи и только крыша торчит -- понял, что я погибла. Вечером он поехал к моей маме, дома уже стоял мой портрет в траурной рамке, собирали деньги на похороны…
И только утром следующего дня маме сообщили, что я жива. Она тут же примчалась в больницу и, когда увидела, что я в гипсе лежу на раскладушке (а мама у меня медик), устроила скандал, меня моментально перевели в палату. Там я пролежала на деревянном щите полтора месяца. Ухаживали за нами прекрасно, кормили хорошо. Правда, газет не давали. Потом меня выписали, в медицинской карточке значилось: сотрясение мозга, сдавление грудной клетки, живота, перелом лобковой кости, множественные переломы ног. Но в истории болезни умолчали о многом. Просто написали: «Поступила по поводу множественных ушибов тела. 13 марта 1961 года».
Со мной в палате лежала 80-летняя бабуля. Что вам сказать! Она жила на Фрунзе, и, когда эта вся лавина грохнула, дом ее накрыло. Дочь и зять погибли, а бабулю вынесло вместе с кроватью! С вертолета увидели, что бабка на кровати плавает. Так пока ее подняли, она обделала весь Подол! У нее были переломы ног -- и больше ни одной царапины. Почему ноги оказались сломанными, непонятно, но бабулю спасли.
Выписали меня под мамину ответственность -- левая нога совершенно не действовала, стопа висела. Уже через два месяца я восстановила ногу. Раны на ногах были страшные, долго не заживали. Так я перевязывала ноги бинтами и ехала сдавать экзамены -- заканчивала техникум городского электротранспорта, летом защитила диплом.
Через год я вернулась в энергохозяйство, но на подстанции уже работать не могла, боялась. Огня боюсь до сих пор. Воды боялась одно время, но потом стала ходить в бассейн, и хожу вот уже 28 лет. Здоровье практически восстановила, на учете у невропатолога не состою. Правда, в 1965 году Куреневская трагедия вновь напомнила о себе -- началось гниение легкого. Ведь тогда у меня все легкие были залиты водой, а что это была за вода… Мне сделали операцию, удалили долю легкого. Потом я поступила в университет на юридический факультет, работала в суде, прокуратуре, юрисконсультом. Сейчас работаю нотариусом.
А Виктор, жених мой, когда узнал, что я жива, примчался в больницу, залез на цокольный этаж, встал в окне во весь рост и кричал, радовался. А я двигаться не могла, и когда наконец сумела написать ему записку, то попросила передать мне маленький кусочек мыла и одеколон. Все записки те у меня хранятся до сих пор… Через два года мы поженились, у нас родилась дочь. А через десять лет благополучно разошлись. Но продолжали дружить семьями -- я второй раз вышла замуж, он тоже был женат, -- и до сих пор дружим.
-- Как сложилась судьба тех, кто выжил?
-- Уже никого из наших почти не осталось. Начальника подстанции, Витю Панченко, нашли через четыре дня. Когда он выпрыгнул в окно, его убило током. Он был весь черный, обуглился. Двух молоденьких девочек, Олечку и Зиночку, обнаружили на вторые сутки. Похоронили их в подвенечных платьях. Шидловскую Ольгу Тимофеевну искали долго, понадобилась даже санкция прокурора. Оказывается, я видела ее последней -- она выскочила в тамбур, там ее и нашли. Она была как живая, говорят, в гробу лежала, будто только что уснула.
А Витю Моспана, ученика вахтера, хоронили дважды. Я узнала об этом от женщины, которая лежала со мной в одной палате. Валентина (фамилию не помню) жила в Троицко-Кирилловском переулке, в частном секторе, работала парикмахером. В тот день она на работу не пошла -- накануне сделала аборт (извините за подробность) и решила остаться дома. Утром Валя услышала грохот, разбудила мужа: «Сходи посмотри, что там за канонада». Муж вышел, а буквально через минуту Валя почувствовала, что дом пошатнулся. Как была, в халате, схватила малыша, и в это время стены разошлись. Упал платяной шкаф, Валю волной сбило с ног. И на этом шкафу поток воды вынес ее вместе с ребенком к стадиону «Спартак». У стадиона шкаф начал тонуть. В это время вдоль забора в сторону областной больницы бежал какой-то парень в трусах. Валя крикнула ему: «Парень, спаси ребенка!» Он повернулся, подобрал палку и протянул им. Валя сказала ребенку: «Держись!» -- и парень вытащил малыша. Поставил его на парапет у забора и… побежал дальше. Валя закричала: «Спаси же меня!» Тогда он вернулся, вытащил и ее. А у стадиона «Спартак» уже стояли машины скорой помощи, и Валентину с ребенком увезли в больницу. У малыша была только царапина на щеке, у Вали сломаны обе ноги, а правая пробита чем-то острым.
Лежим мы день, два, к Вале приходят родственники, а мужа нет. И только через две недели они рассказали Валюше, что он погиб и как все произошло. После трагедии все искали своих близких в больницах, в моргах. К тому времени нашего Витю Моспана положили в морг областной больницы. А ведь нашли Витю на подстанции через сутки, согнутым пополам, и он был еще жив. Когда его распрямили, он умер. Родственники Валентины увидели его в морге -- один к одному Валин муж. Кучерявый, черненький, с золотым зубом… Только возраст -- тому было 30, а Вите еще не исполнилось 18-ти. И они его похоронили как своего. А на седьмые сутки у Подольской больницы нашли Валиного мужа. В руках у него была сумка, а в сумке -- Валин больничный лист… Его перезахоронили и Витю -- тоже.
Сменщица же моя, Тала Мазуркевич, выжила. Она ведь осталась тогда в вагончике. Поток был такой силы, что порвал десять 10-киловольтных кабелей, соединявших Красинскую подстанцию с нашей передвижкой. Вагончик оттащило к 4-й обувной фабрике, на Ново-Константиновскую. Талу солдатики вытащили, живую-здоровую. Но через три года она умерла от рака. И спасся еще Яша Ивахненко, он успел залезть на крышу. Здание рухнуло, а крыша не провалилась. Когда все стихло, Яшка поднялся и прибежал в энергохозяйство на Пархоменко, 7 -- к Лукьяновской тюрьме. На чем и как он добрался туда, никто не знает. Вот уж действительно, в шоковом состоянии не помнишь что делаешь. Потом он сошел с ума. Так что из тех, кто тогда был со мной, уже никого нет в живых. И даже из тех, кто меня откапывал, никого, наверное, не осталось.
А я потихоньку очухалась, стала жить. В энергохозяйстве меня помнят до сих пор, но когда я прихожу туда, у меня всегда мороз по коже. Очень радуюсь жизни, у меня прекрасная дочь, двое внуков. 13 марта друзья меня всегда поздравляют с днем рождения -- так что мне всего 39 лет, ребята, а я ведь 1936 года…
Бабий Яр замывали, чтобы защитить от мародеров останки расстрелянных или уничтожить место сборищ сионистов?
Почему же случилась трагедия? После изучения архивных документов, разговоров с очевидцами вырисовалось примерно следующее. В 50-е, преодолев последствия военной разрухи, Киев стал усиленно развиваться. Надо было строить новые микрорайоны, прокладывать транспортные артерии. Для строительства «хрущевок», которые в те годы помогли решить жилищную проблему, нужен был кирпич. Много кирпича. Петровские кирпичные заводы работали в три смены. Но для увеличения выпуска стройматериалов понадобилось расширять разработку месторождений глины. Она же не всегда залегает на поверхности земли. Прежде чем до нее доберешься, надо снимать приличный слой грунта и песка. Куда это все добро девать? Вывозить за город -- накладно.
Так родилась идея перекачивать «пустую породу» в жидком виде по трубопроводам на Сырец, в отроги Бабьего Яра, где и через годы по ночам мародеры не давали покоя останкам расстрелянных здесь гитлеровцами евреев и военнопленных. На месте массовых захоронений планировалось разбить мемориальный парк и поставить памятник. Во-вторых, требовалось улучшить транспортное сообщение между Лукьяновкой, Сырцом и Куреневкой, т. е. проложить широкие автомагистрали по нынешним улицам Мельникова и Елены Телиги.
Существует также версия, что антисемитски настроенная власть хотела под толстым слоем грунта похоронить даже саму память о Бабьем Яре. И писатель Виктор Некрасов, выступивший на траурном митинге по случаю 25-летия расстрела с заявлением, что погибшим нужен памятник, был обвинен в том, что «организовал массовое сионистское сборище».
Но вместо бетонной дамбы, удерживающей огромную массу отстаивающейся пульпы, насыпали земляную. Дренажные трубы для отвода воды проложили не того диаметра. Сточные колодцы не чистили, а насосную станцию для откачки воды за несколько дней до трагедии и вовсе демонтировали. А завод все качал. Осень 1960-го была дождливой. Глинистое дно и откосы оврага не впитывали влагу. Вода не уходила, накапливалась. Жидкий грунт не твердел. На месте оврага за 10 лет (работы по гидронамыву начались здесь еще в 1950 году) образовалось огромное болото, в котором, по мнению одного бывшего военного моряка, мог поместиться целый линкор!
Руководство города, не раз получавшее сообщения о слишком бурных вешних ручьях на Куреневке, списывало все на таяние снегов. Между тем гигантский нарыв разбухал.
В ночь на 13 марта подморозило. Прудок с дренажной системой, куда должна была стекать поступающая с пульпой вода, замерз. Вода поползла к гребню дамбы. И вот небольшой ручеек устремился с 64-метровой высоты к плотинам, расположенным ниже. В проран хлынула грязь. Бурлящий грохочущий вал несся мимо Павловской больницы и Кирилловской церкви вдоль нынешней улицы Телиги, сметая все на своем пути.
Расследование причин трагедии было поручено следователю по особо важным делам Прокуратуры УССР Степану Олейнику и старшему следователю Киевской городской прокуратуры Леониду Пинскому. Вот что рассказал «ФАКТАМ» Леонид Яковлевич, работающий ныне прокурором-криминалистом Генеральной прокуратуры Украины:
-- Известие о ЧП на Куреневке и многочисленных жертвах было настолько ошеломляющим, что, признаться, вышибло из памяти все остальные подробности жизни в то утро. Наверное, даже на фронте не приходилось испытывать такого ужаса. На войне все было объяснимо. А тут мирное время -- и жертвы. Невинные жертвы. Такое в сознании не укладывалось. За что? Почему?
Мы немедленно выехали на место трагедии. Дальше милицейских кордонов машину не пустили. Да она и не проехала бы: улица Фрунзе превратилась в озеро сероватой грязи.
Мне, чтобы пройти дальше, пришлось взобраться на каменную ограду стадиона «Спартак» и перебираться по ней. Возле стадиона в грязи на боку лежал сгоревший то ли автобус, то ли троллейбус. Внутри -- скрюченные обугленные трупы.
Позже мы пришли к выводу, что жертв могло быть значительно больше. Грязевой вал высотой 5--10 метров пересек улицу Фрунзе и прилегающие к ней примерно в 8. 30, когда основная масса взрослых уже прошла и проехала в транспорте по этому участку на работу. А дети еще не пошли в школу.
Только материальный ущерб составил более трех миллионов рублей. Грязевые массы полностью или частично разрушили 41 жилой дом, здания и сооружения трамвайного депо имени Красина, стройдвора управления капитальных ремонтов горисполкома, управления энергохозяйства «Киевэнерго», рельсосварочного поезда N 5 Юго-Западной железной дороги, других объектов.
Погибли 145 человек. Подсчет велся не один день. Все погибшие были опознаны. Только однажды родственникам выдали не того покойника.
-- Но некоторые источники называют другое количество жертв -- полторы тысячи, пять тысяч…
-- Нет, это преувеличение. Да, радиостанция «Голос Америки» в те дни называла цифру пять тысяч. Она возникла, думаю, очень просто. Когда мы с судмедэкспертами осматривали в морге тела погибших, на пятках покойников химическим карандашом были выведены пятитысячные номера -- по учету, который ведется с начала года. А на дворе -- середина марта. Вот журналист то ли по неведению, то ли умышленно воспользовался этой цифрой. Кстати, земляной пульпой заливались те отроги оврага, где не было захоронений жертв фашистов.
-- Существует предположение, что беду можно было предотвратить, если бы дежуривший в то утро на участке рабочий засыпал ручеек на гребне дамбы. Для этого, говорят, достаточно было несколько раз взмахнуть лопатой…
-- Ой, вряд ли. Действительно, как рассказал на суде рабочий СУ-610 «Гидромеханизация» М. И. Соловей, проходивший по этому делу свидетелем, он пытался заделать маленькую еще промоину, чтобы вода пошла в дренажную систему, но грунт настолько промерз в ту ночь, что лопата его не брала… По силам это оказалось только прибывающей воде. А ее к тому времени в верховьях третьего отрога Бабьего Яра накопилось 25--30 тысяч кубических метров.
Через несколько месяцев состоялся суд. Он приговорил к различным срокам лишения свободы начальника Киевского специализированного управления N 610 «Гидромеханизация» Бориса Цепенюка, главного инженера Дениса Иванченко, начальника Петровского прорабского участка упомянутого КСУ Евгения Ратьковского, главного инженера треста «Укргидроспецстрой» Евсея Ромасько, а также московского специалиста-проектировщика -- главного специалиста отдела горных и земляных работ Московского института «Проектгидромеханизация» Константина Шепеленко и главного инженера Московской проектной конторы «Строймеханизация» Ивана Аникеева. Последний ко времени катастрофы был уже на пенсии.
В те дни там же, на Куреневке, произошла еще одна трагедия. Сразу же после ЧП в милицию обратился с заявлением об исчезновении жены пожилой отставник МВД Пантелеймон Белошицкий. Мы поначалу поверили его предположению, что и ее накрыл грязевой поток. Но в ходе следствия выяснилось, что погибшая исчезла еще 12 марта. А ночью из трубы дома Белошицкого шел черный дым со специфическим запахом. При обыске в печи были найдены обгоревшие кости. В комнате обнаружены пятна крови, волосы, которые принадлежали погибшей.
Оказалось, что жили супруги плохо. Отставной майор бил жену. Она пожаловалась на мужа в партком. Там с ним не церемонились -- исключили из партии. К тому же выяснилось, что, оформляя себе пенсию, бывший начальник исправительно-трудовой колонии предъявил липовые справки. Пенсию, естественно, урезали. Белошицкий и это отнес на счет жены. 12 марта под вечер он убил ее несколькими ударами сапожной лапы. Тело разрубил на куски и сжег.
Выступая государственным обвинителем на суде, я попросил для изверга исключительную меру наказания. Зал зааплодировал. Верховный суд отклонил кассационную жалобу. Убийцу расстреляли.
«Facty i kommentarii «. 11 марта 2000. Человек и общество