Он содержит дочь в ужасных условиях и рассчитывает неплохо заработать, отдав ее замуж
Эта история тянется уже несколько лет. А так хорошо все начиналось… Ирина заканчивала режиссерский факультет. Нужно было ставить дипломный спектакль. Хотелось чего-то современного и необычного. И вот на глаза киевской студентке попалась пьеса о событиях на Ближнем Востоке с лихо закрученным сюжетом, где переплелись политика, война и любовь. Она с энтузиазмом начала подбирать актеров -- в основном студентов. На одну из главных ролей -- палестинского повстанца -- ей порекомендовали араба, учившегося в Киеве на инженера-строителя пятикурсника Мустафу Салеха из Ливана…
Стройный смуглый брюнет почти свободно говорил по-русски, был изысканно вежлив и обходителен, имел тонкую романтическую натуру и обожал поэзию Лермонтова и Есенина. После репетиций мог выпить водки, закусывая нехитрыми студенческими бутербродами с салом, привезенным Ирой от родителей.
Когда наши подшучивали, дескать, ты же мусульманин, а нарушаешь Коран, Мустафа отвечал, нисколько не смущаясь, что не признает никакого другого бога, кроме Ленина, который дал возможность бесплатно учиться бедным студентам.
С ролью Мустафа справился блестяще, покорив и зрителей, и экзаменаторов, которые оценили поставленный Ириной спектакль высшим баллом. А заодно ливанец покорил и сердце молодой дипломантки…
-- Родители, конечно, были не в восторге от моего решения выйти замуж за иностранца, тем более за араба с неспокойного Ближнего Востока, -- рассказывает Ирина. -- Отец счел это чуть ли не изменой Родине, перестал со мной разговаривать. Мама всплакнула и смирилась. К моменту замужества (а произошло это в 1987 году) я уже работала в Доме пионеров одного из городов-спутников Киева. Секретарь комсомольской организации на моей работе перекрестилась: «Слава Богу, что ты вышла из комсомольского возраста, а то у меня были бы неприятности». Да досталось бы и директору Дома пионеров, и председателю профкома. Ведь мы работали в идеологическом учреждении!
-- Мой муж вырос в небогатой семье, -- продолжает свой грустный рассказ Ирина. -- Отец Мустафы, военнослужащий, погиб в автокатастрофе, когда мальчику было три года. Кроме него, у матери было еще двое детей.
После смерти мужа мать Мустафы, Джеврие-ханум, вышла замуж вторично и родила еще шестерых детей. Но вскоре второй муж, не разводясь, женился на другой. Ислам разрешает мужчине жениться четыре раза. В отместку за то, что муж ее бросил (а он был членом прогрессивной социалистической партии, проповедовавшей близкий к европейскому образ жизни) покинутая женщина сама закуталась в паранджу и детей стала воспитывать в истинно исламских традициях.
И вот явились к ним в Ливан мы с Мустафой. Узнав, что я христианка, свекровь чуть не упала в обморок и потребовала, чтобы мы немедленно совершили мусульманский обряд бракосочетания, и чтобы я приняла ислам. Я, конечно же, воспротивилась. Меня еще в трехлетнем возрасте мама крестила в православной церкви. Отречься от веры отцов я не могла. Мустафа поддержал меня, сказав, что Коран учит терпимо относится к другой вере. Тогда мать выгнала нас из дому.
Муж стал жить на работе, а я у его дяди. Слава Богу, его родственники относились ко мне с сочувствием.
Мустафа работал в строительной фирме. Зарплату получал мизерную. А там все платное --- медицина, школы. Через полгода я почувствовала, что у меня будет ребенок. Мы обратились к нашему, советскому врачу, который проконсультировал меня бесплатно. А вот на лекарства, четырех наименований, которые выписал доктор, ушла вся месячная зарплата мужа.
-- Израильтяне бомбили Ливан, пытаясь пресечь деятельность осевших палестинских террористов, -- вспоминает свое житье-бытье в Ливане Ира. -- Но страдало, как всегда в таких случаях, мирное население. Мы постоянно слышали сигналы воздушной тревоги, взрывы, пулеметные очереди. К тому же почти все время стояла 40-градусная жара. Я целыми днями сидела под вентилятором. А душные ночи проводила без сна. Словом, ад кромешный. Слушала по старенькому радиоприемнику «Шарп» передачи московского радио «Родина». Я никогда не думала, что буду так скучать по Украине. Это заметил Мустафа. Когда через полгода я решила ехать домой, он не возражал.
13 января 1988 года в Киеве я родила Наташу. Когда ей исполнилось восемь месяцев, позвонил Мустафа. Сказал, что снял квартиру и просил вернуться. Видели бы вы это жилье! Одна комната с цементным полом, стены покрыты пятнами плесени. Свет был только три часа в день. Воду носили ведрами от соседей. Отопления нет. Обычно в зимние холода ливанцы в одной комнате ставят печь, похожую на нашу буржуйку, и вся семья собирается вокруг. У нас в первую зиму не было даже буржуйки. Когда донимали сырость и холод, я брала ребенка и шла к родственникам. Питались мы не лучше. Чай, хлеб, оливки, какая-то трава…. Словом, после просторного родительского дома с паровым отоплением, ванной и туалетом, телевизором, радио эта квартира казалась мне тюрьмой.
В горном местечке Шхима, где родился отец Мустафы, мой муж начал строить свой дом. Я дала деньги -- около 300 долларов -- на покупку кирпича. Тем временем мы четыре года жили в этой конуре. Хозяин постоянно скандалил и говорил, что не выгоняет нас «только из-за нее», то есть меня. А в это время мать Мустафы сдавала трехкомнатную квартиру в Бейруте чужим людям за 400 долларов в месяц. Я говорила мужу: «Ничего, потерпим. Строй. И у нас будет свой дом».
-- Так из-за чего, все-таки, вы с Мустафой расстались?
-- Дело в том, что, вернувшись на родину, мой муж постепенно преобразился. Когда построил дом, в нем проснулось какое-то гипертрофированное чувство собственника. «Это мой дом!» -- произносил он с таким огнем в глазах, что казалось, еще немного и он зарычит. А возрази -- убьет.
-- Кстати, а что из себя представляет ваш дом?
-- Комната, коридорчик и ванная с туалетом. Ни телефона, ни радио, ни горячей воды… Но, поймите, дело даже не в бытовом комфорте. За несколько лет замужества я привыкла терпеть невзгоды. Произошло духовное отчуждение. Нам с Мустафой просто стало не о чем говорить. Из интересного, интеллигентного юноши он превратился в религиозного фанатика, стал грубым и ограниченным. Когда Наташа подросла и начала учить арабский язык, он, если дочь ошибалась, кричал на нее, называл дурой, тупицей, ослицей. Хотя сам не мог толком объяснить ей грамматику. А Наташа, между тем, и там (в Ливане она пошла в школу в три года), и в Украине училась на «отлично». Словом, в какой-то момент я поняла, что мы с дочерью ему не нужны. И мы уехали.
Дома, в Боярке мы воспряли духом. Наташа ходила в школу, хорошо училась, посещала театральную студию. Мой отец обожал внучку, переписал на нее половину дома. К тому времени он был очень болен -- -- его парализовало. И хотя я видела, что он простил меня, переживает за мою судьбу, я не говорила ему, что мы с Мустафой расстались навсегда. Официально нас развел Киево-Святошинский районный суд. Ливанского гражданства я не принимала, дочь, родившуюся в Украине, суд постановил оставить мне.
Вскоре я узнала, что после нашего отъезда мой бывший муж снова женился. На 36-летней, бездетной женщине. Эту новость я восприняла равнодушно, так как совместного будущего с Мустафой не видела.
На родине у Наташи начались проблемы со здоровьем. Боярка хоть и считается курортом, а все-таки относится к 4-й зоне. Врачи советовали свозить ее в Крым. Вот тогда-то Ира и вспомнила об отце девочки. Зачем ехать в Крым, подумала она, если в Ливане и горный воздух, и волны Средиземного моря? Пусть хоть в этом примет участие!
-- Мне показалось, что Мустафа даже обрадовался моему телефонному звонку, -- говорит Ирина. -- «Да, конечно же, приезжайте, я куплю билеты вам сюда и обратно в Украину!»
Встреча была теплой. Мустафа забрал Наташу к себе. А меня пригласил погостить его дядя.
Но вот однажды к нам прибежала Наташа. Она жаловалась на головную боль, в глазах стоял голодный блеск, она с жадностью, которой я никогда не видела, набросилась на еду. Оказалось, что Мустафа и его жена, уходя на работу, не желали, чтобы Наташа оставалась одна в доме. Я поняла, что ни бывшему мужу, ни, тем более, его жене, девочка не нужна. Думаю, что решение отобрать у меня Наташу исходило от его матери.
Джеврие-ханум хотела, чтобы Мустафа платил ей деньги на содержание ребенка, которого она стала загружать домашней работой. Словом, за моей спиной свекровь оформила в местном суде документы на опеку над Наташей. Оказывается, по местным законам, в случае развода родителей, ребенок, которому исполнилось 10 лет, остается с отцом.
-- Господи, а я-то думала, -- продолжает Ирина, -- почему свекровь, которая с самого начала не питала ко мне никаких дружеских чувств, неожиданно стала такой приветливо-заискивающей? Оказывается, она усыпляла мою бдительность и тайком делала свое черное дело, -- оформляла документы на опекунство, чтобы оставить Наташу в Ливане! Как только оно было сделано, Джеврие-ханум по отношению ко мне резко изменилась. Перестала пускать в дом, не давала видеть дочь. Девочку не звали к телефону, предупредив: «Будешь разговаривать с матерью -- будем бить». Отбирали книги на русском и украинском языках. Благо, в одном из соседних домов живет русская женщина Таня. С ее балкона виден балкон свекрови. Когда я приходила к Татьяне, мы вывешивали на балконе красное платье в горошек. Увидев этот условный сигнал, Наташа выходила на балкон, и мы молча смотрели друг на друга. Но однажды свидетелем нашего свидания стал брат Мустафы, полицейский по профессии. Он выскочил на балкон, швырнул Наташу в комнату и побил. Я слышала крики ребенка. После этого дочь отказалась принимать пищу. Хотела выброситься с балкона.
Однажды я увидела летящие с балкона клочки бумаги. Они были испещрены сердечками и много раз написанным словом «мама». На одном из них Наташа нарисовала лицо плачущей девочки и подписала по-английски «I want my mother!» (»Хочу к маме!»).
Разумеется, я обратилась в суд. В суде Наташа упала на колени перед шейхом (так у них называют судью) и просила отпустить ее к маме. Но у седобородого старца ни один мускул не дрогнул на лице. Бабушка только ухмылялась. Она потребовала у судьи, чтобы я разговаривала с дочерью только на арабском. Мы с Наташей, конечно, знаем этот язык. Но не настолько, чтобы легко изъясняться в тяжелые минуты.
Шейх все же сжалился. И сказал, что по закону ислама мать может видеть ребенка раз в неделю. Затем разрешил нам видеться каждый день. Свекровь, увидев такой поворот, начала скандалить. Тогда шейх удалил ее из зала суда и вынес постановление в котором говорилось, что дочь должна жить в доме отца, ночевать там, и что я могу видеть Наташу когда захочу в доме ее двоюродного дедушки, который относился ко мне с сочувствием.
Увы, муж решению суда не подчинился. Пришлось обратиться в полицию. Там его заставили дать расписку с обязательством выполнять решение суда. Мустафа продолжал упорствовать даже после того как я обратилась с жалобой в Государственный суд -- высшую судебную инстанцию в Ливане. После этого целая команда вооруженных автоматами полицейских привезла его на джипе к свекрови и заставила забрать ребенка к себе.
Но жизнь дочери лучше не стала. Наташа ходила немытая и непричесанная, в грязной одежде, голодная. Мустафа не давал ей денег на завтраки и обеды. Страницы школьного дневника (дочь ходит в местную школу) пестрели записями учителей о том, что девочка не учит уроки. Но как, скажите, ребенок мог учиться, если спал в доме отца в кухне на полу и с половины шестого утра до трех дня ходил голодным?! Я приносила ей еду. Муж и свекровь звонили директору школы, чтобы тот не разрешал нам видеться. Но директор и учителя не только не препятствовали нашим встречам, но и помогали материально, когда у меня закончились деньги.
Сама же школа выглядит ужасно: находится она в подвальных помещениях, стены классов ободраны, пол цементный. Учительских столов нет. Воздух тяжелый. Умывальники без колен, вода льется на пол и стекает прямо на школьный дворик, окруженный глухими бетонными стенами. Бегают крысы.
Однажды Наташа заболела. Температура перевалила за 39. Чтобы не платить местному врачу, папаша повез умирающую девочку к другому, за 30 километров в Бейрут.
Последний раз я видела дочь 26 июня прошлого года -- в день окончания школьных занятий. Потом, сколько ни звонила бывшей свекрови, там вешали трубку. Мустафа и его мать делают все, чтобы Наташа забыла Украину. Сорвали с нее крестик.
Мне пришлось уехать на родину -- закончились деньги. Чтобы не умереть с голоду, я некоторое время убирала местную православную церковь, в которой когда-то проповедовал Христос. Местные русские женщины помогали чем могли. Адвокаты не брали денег. Когда я заболела, жена директора школы нашла бесплатного врача. Там тоже много добрых людей. Но я не могла пользоваться их милостью до бесконечности и решила бороться за дочь у себя на Родине.
-- Скажите, можно понять, допустим, Мустафу и его новую жену -- ребенок для них обуза. Но зачем Наташа -- лишний рот -- Джеврие-ханум, в доме которой несколько детей?
-- Моего ребенка превратили там в домработницу. По законам ислама, через три года ее можно выдать выгодно замуж. И получить калым.
Действительно, в Украине Ирине легче бороться за возвращение дочери. Министерство иностранных дел Украины поручило заняться судьбой ее дочери посольству Украины в Бейруте. Оттуда в компетентные органы Ливана отправлено обращение о возможности пересмотрения решения шариатского суда района Шуф, согласно которому Наташа была оставлена на воспитание отцу. Копии присланных Ириной материалов вместе с решением Киево-Святошинского районного суда о расторжении брака Ирины и Мустафы, и о том, что дочь остается с матерью, переданы местному адвокату Джозефу Асмару, который согласился бесплатно вести дело.
Правда, как сообщил Ирине первый заместитель начальника Консульского управления МИД Украины, «положительное решение данного вопроса усложняется наличием у Вас и ребенка ливанского гражданства». Ее и ребенка ливанское гражданство для Ирины было ошеломляющей новостью. Уже после ее отъезда из Ливана Мустафа и его мать состряпали и это.
«Facty i kommentarii «. 23 мая 2000. Человек и общество