Есть у Горького одна пьеса об интеллигенции, на годы поссорившая писателя с Художественным театром, с Вл. И. Немировичем-Данченко, пьеса, на премьере которой в Петербурге, в театре В. Ф. Комиссаржевской, зал раскололся на два лагеря. Одни кричали «браво!», другие -- их было большинство -- после третьего акта бросали на сцену гнилые яблоки, помидоры, кричали «долой!», «позор!» Горький стоял на сцене, выдержал весь этот крик и помидоры, стоял и смотрел в беснующийся зал.
Коль это так, то, надо признать, что на то время пьеса была архисовременная, поэтому она так задела зрителей за живое, так расколола их на два лагеря, так их эмоционально заразила положительными и отрицательными энергетическими зарядами.
Название этой пьесы -- «Дачники». Сюжет ее сразу и не перескажешь. Собрались в одном поселке около столицы на разных дачах интеллигенты-дачники и разговаривают, спорят о своем житье-бытье, о политике, конфликтуют, ссорятся, мирятся… Словом, жизнь идет.
Но МХАТ, поставивший до этого с огромным успехом «Мещан» и «На дне», очень надеявшийся на эту пьесу, не только не принял ее к постановке, но внутренне отстранился от Горького. Почему?
Горький в пьесе был очень резок к интеллигенции. Главные ее герои -- почти все, и мужчины, и женщины -- выведены людьми мелкими, циничными, откровенными себялюбцами, завистниками, пошляками, без идей, без Бога в душе, без убеждений -- ДАЧНИКИ в своей стране. Не созидатели -- разрушители, ДАЧНИКИ, после которых на земле остаются лишь сор да грязь. Они неестественны, суетятся, мельтешат, рисуются. Они притворяются хорошими, честными, известными. Они роли взяли, как говорит о них один из дворников, и все время кого-то изображают, прикидываются.
По Горькому, понятие «интеллигенты» сродни понятию «скоморохи». По ходу действия герои разыгрывают любительский спектакль, своеобразный спектакль в спектакле, где они уже изгаляются окончательно.
Немирович-Данченко летом тысяча девятьсот четвертого года обратился к Горькому с известным пространным письмом, где подробно проанализировал вторичность многих персонажей, их некоторую неприемлемую для художественников однозначность, неоригинальность. Очень убедительно все это в письме. Но главного Немирович прямо не написал: его и артистов шокировала сама позиция писателя по отношению к интеллигенции, ее идейный заряд.
Ну как могли они, например, разделить мысль одного из героев пьесы, инженера Суслова, о том, что он и ему подобные наволновались и наголодались в юности; естественно, в зрелом возрасте им хочется много и вкусно есть, пить, хочется отдохнуть, «… вообще наградить себя с избытком за беспокойную и голодную жизнь юных дней… Вот такая психология. Она вполне естественна и другой быть не может. Прежде всего, человек, а потом все прочие глупости… Меня бесполезно учить, я рядовой русский человек, обыватель. Я -- обыватель, и больше ничего. Мне нравится быть обывателем. И наплевать мне: на принципы, идеи… »
Здесь мхатовцев шокировало каждое утверждение, каждое слово. Они создавали Художественный общедоступный театр, они пытались сеять разумное, доброе, вечное и, естественно, считали и надеялись, что за все это им сердечное спасибо скажет русский народ. И вдруг один из главных героев пьесы заявляет, что он обыватель, что ему наплевать и на народ, и на прогресс, что ему бы напиться и наесться, и еще, конечно, женщину… Кстати, женат он на молодой красавице Юлии Филипповне, которая тоже лжет, безбожно и нагло ему изменяет с не менее наглым молодым помощником адвоката. Однако от Суслова она не уходит, потому что тоже хочет вкусно есть, пить и еще хорошо одеваться, будучи первой модницей.
Конечно, МХАТ этого не мог принять -- гимн безыдейности, обывательщине. Не мог его убедить и чисто публицистический протест иных -- хороших персонажей. Очень уж они были похожи на функции. И стихотворение, что бросает интеллигентам-дачникам в лицо Влас, -- «Маленькие жалкие людишки бродят по земле моей отчизны, бродят и все жалуются, стонут… » -- тоже ничего не решало.
Откуда это взялось у Горького, который только-только прикоснулся к миру столицы, такое столь радикальное неприятие интеллигенции, даже ненависть к ней? Очевидно, он увидел зияющую пустоту и неправду в их речах и делах, очевидно, он почувствовал сердцем человека непредвзятого и в какой-то мере человека со стороны их фальшь и поддельность…
Немирович справедливо указал на художественные просчеты в пьесе, но он не понял, не ощутил, да и не мог ощутить, что Горький писал ее в горячке, что ему надо было выговориться, что в нем клокотал протест против болтунов, прячущихся за красивую фразу, за которой не стояло ничего, кроме фразеологии. Он проницательно подметил пустоту души ДАЧНИКОВ.
Разбор Немировича был идеальным и несколько идеалистичным. Он не заметил этого явления в русской жизни. Оно не казалось ему ни жизненным, ни существенным.
Приходится с сожалением признать, что исторически в споре этом прав оказался не МХАТ, не Немирович, а Горький. Он учуял, усмотрел, почувствовал то типическое в русской интеллигенции -- ну, в большой ее части, скажем, -- направление «Чего изволите?» Ее приспособленчество, чудовищный эгоизм и мимикрию, ее готовность отдаться и предаться любой власти, что и доказали последующие десятилетия.
Племя ДАЧНИКОВ с поразительной скоростью расползлось по всей нашей земле и заполонило разные -- многие -- ячейки нашего общества.
И пьеса вот уже век совершает победное шествие не только в нашей стране, но и в Америке, Германии, где лет десять-пятнадцать тому назад Петер Штайн поставил грандиозный спектакль о пигмеях и приспособленцах в стране белых берез. Противопоставление чистой прекрасной природы и мелких людишек было главным достоинством этой нашумевшей постановки.
Горький уловил нечто типическое в сфере интеллигенции -- пропасть между словом и делом.
«Горький первый в России, да и вообще в мире, заговорил с презрением и отвращением о мещанстве. Оно, как плотина на реке, всегда служило только для застоя». Это не мои слова. Это слова Антона Павловича Чехова.
Горький первый попытался различить «образованщину» и что за ней стоит, и подлинную высокоинтеллигентность, что является уделом немногих.
Горький как бы пытался кричать: смотрите -- есть Короленко, есть Чехов, но есть и легион «образованцев», ничего общего не имеющих с духовной сферой. Горький прямо поставил вопрос о том, что само по себе образование -- это еще не есть интеллигентность, что интеллигентность -- это «дум высокое стремленье», и доступна она далеко не каждому.
Я подметил одну любопытную особенность в сценической жизни этой пьесы. Очень часто ее ставят молодые режиссеры. Недавно в Москве нашумел спектакль одного из учеников П. Фоменко, в тридцатые годы, в ленинградском БДТ, «Дачников» поставил молодой тогда Борис Бабочкин. И когда в шестьдесят пятом году директор Театра Леси Украинки Леонид Тимофеевич Куропатенко поставил передо мной вопрос о классике, я выбрал «Дачников». Потому что знал, про что ставить, потому что, учась в Ленинграде, вдоволь наслушался пустых слов и навидался фарисейства от театра, от литературы, хлебнул псевдоинтеллигентщины. В спектакле этом были несомненные актерские удачи -- Рушковский, Мажуга, Решетников, Смолярова, Иванов.
В начале века артисты МХАТа обиделись. Как это так? Как посмел Горький так измарать интеллигенцию, почему он увидел в ней лишь мерзость человеческую, а где же «души прекрасные порывы… »?
Зигзаги Горького поразительны. Только что устами одного из героев «На дне» он провозглашал: «Человек -- это звучит гордо, это великолепно… » И тут же из «Дачников» можно сделать иной вывод: человек -- может звучать гадко, оскорбительно, пошло…
По Горькому, ДАЧНИКИ -- это все, кто не занимается настоящим делом ради людей, ради общества, ради процветания своей страны. Все, кто свои мелкие, корыстные интересы ставит выше всего на свете и прикрывает низменные, своекорыстные, эгоистические делишки высокими словами о благе человеческом. Все, кто пускает пыль в глаза и на лозунгах о всеобщей справедливости хочет строить личное благополучие. По Горькому, ДАЧНИКИ -- ловкие имитаторы. Они имитируют и дела, и чувства.
Но попробуем возвратиться в наше время, в наш почти апокалиптический промежуток между прошлым и будущим. Спросим себя, положа руку на сердце: что, пьеса Алексея Максимовича вся в прошлом, что сегодня, нынче мы не встретим ДАЧНИКОВ в наших палестинах?..
А может быть, рискнем себе, хоть в подушку, задать и такой вопрос: а в нас, в каждом из нас, не есть ли что-то от ДАЧНИКА, с чем стоило бы бороться? Вопрос, кстати, не праздный и даже не обидный. Идеальных людей нет. В человеке постоянно борются две бездны. Порой полезно это уяснить, и если хватит сил, побороться с самим собой за лучшее в себе. Непросто, ох, непросто бывает укротить в себе разнообразнейшие порывы ego -- порывы эгоистические.
Горький уловил еще одну достаточно характерную черту сегодняшней образованщины -- подсознательное стремление казаться лучше, чем есть, то есть играть некую роль героя, что ли, положительного, иногда не от мира сего, иногда обличителя нравов, борца за идею, за нравственность. Но подчас в основе, в фундаменте этого стремления -- элементарная «отработка» денег, беспринципная работа на хозяина.
Особенно явно просматривается это во многих наших печатных изданиях. Вот господин Х вчера работал на одного хозяина и исповедовал, скажем, христианство. Сегодня перешел к другому, -- и он уже истинный мусульманин. А каков пафос! Какие обороты речи! Какова патетика развенчания «свинцовых мерзостей» идеологических противников хозяина! Какое, в сущности, иезуитство!
Ну, отрабатываются денежки. Но можно делать это как-то поаккуратнее, не так агрессивно, словно ты с цепи сорвался.
Горький, заговорив об интеллигентствующем мещанстве, указал на одну отличительную его особенность -- полное и окончательное отсутствие такой человеческой категории, как СОВЕСТЬ.
Прочитав иных критиков, иные политические разборки и домыслы нынешних новейших ДАЧНИКОВ, у неосведомленного читателя создается впечатление, что только они, авторы статей, и их хозяева -- а хозяев они превозносят до небес, хорошие, ну только что ангельские крылышки еще приделать, и они взлетят, -- все же остальное на нашей земле грязь и мерзость.
У нынешнего ДАЧНИКА, как у инженера Суслова, всегда в агрессии перебор, всегда двадцать два.
Неловко и стыдно читать беззастенчивую, лживую апологетику и такое же беззастенчивое очернительство. Есть у нас неплохой ансамбль клоунов «Мимикричи». Но они хороши в жанре искусства. А когда видится, что «мимикричи», мимикрия, политическая клоунада -- стиль жизни, поневоле вспоминаешь Рюмина, Калерию, Басова, Шалимова, того же Суслова -- бессмертных уже героев Горького.
При всей их -- ДАЧНИКОВ -- единой сущности, они так разнятся. ДАЧНИКИ от политики, к примеру, совсем не похожи на ДАЧНИКОВ от науки, а ДАЧНИКИ от театра -- на ДАЧНИКОВ в жэке. И все-таки в них есть нечто, их объединяющее, -- отсутствие потребности делать дело.
Заходишь в кабинет к начальнику, вершителю судеб, пытаешься добиться у него решения вопросов насущных, ну, к примеру, чтобы искусство наше хоть как-то выжило, а он начинает отделываться ничего не значащими фразами, жаловаться на свою несчастную жизнь или анекдоты рассказывать. Ему только бы отделаться, потянуть время, авось все само по себе рассосется. Мысли его где-то в другом месте, и потом -- зачем брать на себя ответственность. Он -- ДАЧНИК.
Заходишь в поликлинику к врачу. Он даже не смотрит на тебя, задает ничего не значащие вопросы, что-то записывает в истории болезни, что-то автоматически выписывает: ДАЧНИК он.
Забегаешь в магазин и встречаешься со скучающей физиономией продавца, которому все равно, что ты есть, что тебя нет, купишь ли ты или не купишь. Слова цедит сквозь зубы, лениво достает то, что просишь. Он отсутствует -- он ДАЧНИК.
Доклад на важном совещании. Людей собрали со всей Украины -- деньги затратили, в гостинице поселили, суточные дали. А в докладе -- сплошная вода, общие слова, обкатанные определения. Полчаса, час говорил и ничего не сказал. Но… мероприятие проведено. На скольких подобных сборищах мы сиживали?.. ДАЧНИКИ!
ДАЧНИКИ вездесущи. Они, как Фигаро, там, здесь… В одной из пьес Зорина руководитель некоего управления, прикрывшись газетой, постоянно спал в своем кабинете. Когда его окликали, он, едва проснувшись, изрекал: «Задумался». Но когда его уж вовсе добудиться не могли, звали, звали, а он все спал, то, очнувшись, добавлял: «Сильно задумался». Ну чем не ДАЧНИК?
В советское время очень распространен был ДАЧНИК от идеологии. Нынче у него отобрали власть, отобрали это священное право -- «разрешеньице или запрещеньице» спектакля. А тогда… Это была особая порода защитников режима. Их ничем не проймешь. Железобетон. Они -- даже не горьковский Суслов. Они не взорвутся. Они промолчат. И на челе их высоком не отражалось ничего, когда они смотрели спектакль. Это было особое умение — значительно молчать, хмыкать, отводить глаза в сторону, многозначительно задумываться, а мозг в то же самое время лихорадочно работал: если разрешу, что мне грозит, моей карьере, моей Феофании, моей служебной машине… Нет, лучше запретить. А то -- себе дороже! И запрещали. Но тоже не вдруг. «Доработать… Подумать над замечаниями.. Точнее расставить акценты… » И так до бесконечности.
Иные из них изощрялись в метафоричности. Помню обсуждение в Министерстве культуры одного из лучших моих спектаклей «Победительница» А. Арбузова, когда один чиновник, ласково улыбаясь, глядя мне прямо в глаза, заявил, что я, выражаясь спортивной терминологией, «пролетел под планкой». Тогда партийные органы уже скомандовали -- «Фас! Запретить!» «И с цепи, стало быть, спустили… »
А сколько ДАЧНИКОВ в театре, с их вечными претензиями, болтовней, ничегонеделанием, с их стремлением к сколачиванию групп и группировок, с их изощренным натравливанием одних на других…
ДАЧНИКИ -- временные люди. Они наехали, потоптали траву, оставили после себя сор и исчезли. Они ни за что не отвечают. С них спросу нет. Что с них взять -- ДАЧНИКИ! Они -- казнь египетская нашего времени. И не надо заблуждаться: мол, дачники где-то там, а вот я, я -- по другую сторону баррикад.
Надо признаться, надо честно уяснить самому себе, что болезнь под названием «ДАЧНИК» -- опасная и коварная инфекция. Подкрадывается она порой незаметно даже к самым стойким. Причинами ее могут быть и усталость от жизни, и разочарование в деле, профессии, в личных отношениях, и депрессия от равнодушия и тупости властей, когда кажется, что всякая созидательная деятельность бессмысленна, и она уже никому ничем не поможет. И ты незаметно для себя в чем-то начинаешь дрейфовать к архипелагу ДАЧНИКОВ. Здесь самое время зажечь самому себе красный сигнал «стоп», остановиться, оглянуться…
«Facty i kommentarii «. 13 ноября 1999. Культура