22 года назад, 22 октября 1987-го, Шведская академия объявила имя очередного Нобелевского лауреата в области литературы. Им стал живший в США русский поэт Иосиф Бродский. Пятый в ряду отмеченных этой премией советских художников слова. Четвертый из них, кто не мог получить эту награду в своей стране. Третий, кто получил ее находясь вдалеке от родины. Бродскому вручали Нобелевскую премию не за судьбу, а за изящную поэтическую словесность; но все прекрасно понимали, что значит быть творцом высокой поэзии, побывав в советских застенках.
26 лет назад, 23 октября 1963 года завотделом комсомольского оперотряда Ленинграда Г. Иванова попросила «подготовить материалы и провести общественный суд над Бродским». Это было началом изгнания поэта из СССР. Спустя месяц в газете «Вечерний Ленинград» появился фельетон «Окололитературный трутень» следующего содержания: «Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. Что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало. Не хватало знаний, культуры. Да и какие могут быть знания у недоучки, у человека, не окончившего даже среднюю школу? Этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Бродский… не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине… Очевидно, надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде».
Тунеядцем назван тот, кто написал уже 100 стихотворений и 4 поэмы. Тунеядством в СССР именовалась литературная работа, которую судившая поэта Система расценила как правонарушение, особенно серьезное в молодом возрасте.
Только имя и фамилия в этом фельетоне были правильными. Все остальное — сплошное перекручивание и просто ложь. Бродский написал опровержение. Разумеется, его не опубликовали, а за самим поэтом началась слежка. Следили «бойцы» 12-й народной дружины Дзержинского района Ленинграда, одним из предводителей которой был завхоз института «Гипрошахт» Яков Лернер. В деле Бродского он оставил заметный след. Как-то появившись в издательстве «Художественная литература», Лернер продемонстрировал директору порнографические фотографии и заявил, что на них изображен печатавшийся в издательстве Бродский. Перепуганный директор дал указание немедленно расторгнуть недавно заключенный с поэтом договор. Когда же несколько позже он встретился с Бродским, то страшно удивился, увидев совершенно другого человека. Но было уже поздно.
А 8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал еще один материал -- «Тунеядцам не место в нашем городе». Заканчивался он так: «Никакие попытки уйти от суда общественности не помогут Бродскому и его защитникам. Наша замечательная молодежь говорит им: хватит! Довольно Бродскому быть трутнем, живущим за счет общества. Пусть берется за дело. А не хочет работать -- пусть пеняет на себя». Следует заметить, что как раз в это время милиция отобрала у Бродского трудовую книжку и устроиться на работу он не мог. Спустя месяц, 13 февраля 1963 года, Бродский был арестован и помещен в одиночную камеру Дзержинского райуправления милиции в Ленинграде. Позже ему «объяснили», что арестован он в соответствии с решением… Народного суда. А через десять дней после задержания, 18 февраля 1964 года, в Дзержинском райсуде начался процесс над злостным тунеядцем Иосифом Бродским. Писатель, а тогда просто журналист «Литературной газеты» Фрида Вигдорова пришла на суд и почти слово в слово записывала все, что там происходило. Эта «контрабандная» стенограмма, позже опубликованная в первых выпусках самиздата, в комментариях не нуждается.
Судья: Чем вы занимаетесь?
Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…
Судья: Никаких «я полагаю». У вас есть постоянная работа?
Бродский: Я думал, что это постоянная работа.
Судья: Отвечайте, почему вы не работали?
Бродский: Я работал. Я писал стихи.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал, что это дается образованием. Я думаю, это от Бога…
Посовещавшись судьи после первого заседания вынесли постановление: «Направить на судебно-психиатрическую экспертизу, перед которой поставить вопрос, страдает ли Бродский каким-нибудь психическим заболеванием и препятствует ли это заболевание направлению Бродского в отдаленные местности для принудительного труда. Учитывая, что из истории болезни видно, что Бродский уклонялся от госпитализации, предложить отделению милиции доставить его для прохождения судебно-психиатрической экспертизы».
Судья: Есть у вас вопросы?
Бродский: У меня просьба -- дать мне в камеру бумагу и перо…
В коридорах и на лестницах здания, где проходило судилище над поэтом, собралось огромное количество людей, особенно молодежи.
Судья: Сколько народу! Я не думала, что соберется столько народу!
Из толпы: Не каждый день судят поэта!
Судья: А нам все равно -- поэт или не поэт!
Бродского судили дважды. Между процессами была еще и психиатрическая экспертиза. Много позже, уже в Америке, поэт скажет, что в ссылке он провел самые прекрасные дни своей жизни, а в «психушке» — самые страшные: три дня «буйного» отделения (без всякого для того повода), ледяные ванны, самоубийство соседа по койке. Поэт выдержал и это. Психиатры сделали заключение: «В наличии психопатические черты характера, но трудоспособен. Поэтому могут быть применены меры административного порядка». И снова -- суд, но уже показательный. Не в комнате в 25 квадратных метров, а в зале клуба ремонтно-строительного управления. Идущих на процесс встречало объявление: «Суд над тунеядцем Бродским».
Судья: Что вы делали полезного для родины?
Бродский: Я писал стихи. Это моя работа. Я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу и не только сейчас, но и будущим поколениям.
Судья: Есть люди, которые работают на заводе и пишут стихи. Что вам мешало так поступать?
Бродский: Но ведь люди не похожи друг на друга. Даже цветом волос, выражением лица.
Судья: Это не ваше открытие. Это всем известно. А лучше объясните, как расценить ваше участие в нашем великом поступательном движении к коммунизму?
Бродский: Строительство коммунизма это не только стояние у станка и пахота земли. Это и интеллигентный труд, который…
Судья: Оставьте высокие фразы.
Для пущей убедительности на втором суде над Бродским было организовано практически единогласное осуждение поэта общественностью.
Свидетель обвинения, начальник Дома обороны Смирнов: «Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать, что если бы все граждане относились к накоплению материальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм долго не построить. Разум -- оружие опасное для его владельца».
Свидетель Денисов (трубоукладчик УНР-20): «Я Бродского лично не знаю… Я выступаю как гражданин и представитель общественности. Я после выступления газеты возмущен работой Бродского. Говорят, что Бродский представляет собою что-то как поэт… Энгельс считает, что труд создал человека. А Бродского эта формулировка не удовлетворяет… Почему он не работает»?
Свидетель Николаев (пенсионер): «Я лично с Бродским не знаком. Бродский не просто тунеядец. Он -- воинствующий тунеядец. С людьми, подобными Бродскому, надо действовать без пощады».
Защита пыталась обратить внимание присутствующих на то, что судят-то поэта люди, совершенно не знающие ни его самого, ни его стихов, судят, в основном, по каким-то нелепым фактам, приведенным в не отвечающих действительности газетных статьях. Общественный обвинитель называл Бродского хамом, тунеядцем, антисоветским элементом, оскорблял и вступившихся за него Маршака, Чуковского.
Казалось, доводы защиты были трудно опровергнуть, ведь адвокаты пришли к следующим выводам: «Ответственность Бродского не установлена. Он не тунеядец, и меры административного воздействия применять к нему нельзя. Поэт был необоснованно задержан и лишен возможности представить доказательства своей невиновности. Однако и представленных доказательств того, что было сказано в суде, достаточно, чтобы сделать вывод о том, что Бродский не тунеядец».
После этого заключения присутствовавшие на суде были почти уверены, что все обвинения сочтут беспочвенными, и поэта отпустят на свободу. Но судья Соловьева зачитала приговор: «Бродский систематически не выполняет обязанностей советского человека по производству материальных ценностей и личной обеспеченности. Предупреждался органами МГБ в 1961 году и в 1962 году -- милицией. Обещал поступить на постоянную работу, но выводов не сделал, продолжал не работать, писал и читал на вечерах свои упадочнические стихи. Из справки Комиссии по работе с молодыми писателями видно, что Бродский не является поэтом. Его осудили читатели газеты «Вечерний Ленинград». Поэтому суд постановляет: сослать Бродского в отдаленные местности сроком на пять лет с применением обязательного труда».
На следующий день газета «Смена» опубликовала статью «Тунеядцу воздается должное»: «О самом Иосифе Бродском говорить уже противно. Паразитическая сущность и антиобщественное поведение Бродского, о котором достаточно много рассказывалось уже на страницах ленинградских газет, ясны каждому человеку, имеющему здравый ум и помнящему о святых обязанностях гражданина нашего социалистического общества. Нет же, нашлись у Бродского и защитники. Но постановление суда было встречено горячими аплодисментами людей с честными рабочими руками».
Поэт был отправлен по этапу в село Норинское Коношского района Архангельской области. Там Иосиф Бродский выполнял самую разную физическую работу: лопатил зерно на зернохранилище, чтоб не грелось, чистил коровники… Делал все добросовестно и молча. Никому из местных даже в голову не могло прийти, что этот вежливый и спокойный «тунеядец» занесет их деревню в историю мировой литературы.
А тем временем Ахматова, Чуковский, Паустовский, Маршак, Шостакович и многие другие известные люди того времени боролись за освобождение поэта. Через полтора года после приговора он был амнистирован. По возвращении в Ленинград Бродский попытался вернуться к нормальной жизни, каковой для него являлось полноценное творчество. Не дали. Поэту предложили сотрудничать — доносить на тех иностранцев, которые к нему приезжали (мол, не все же являются друзьями советской власти, нужно быть бдительным). Конечно же, отказался, даже несмотря на то, что цена за сотрудничество была назначена высокая: «стать нормально печатаемым в Советском Союзе автором». И тогда Система решила избавиться от поэта навсегда.
16 мая 1972 года его вызвали в ОВИР и предложили «помощь». Полковник (!) выдал анкеты на выезд за рубеж и «попросил» их быстренько заполнить. На вопрос, что произойдет в случае отказа, поэту ответили: «Тогда, Бродский, у вас в чрезвычайно обозримом будущем наступит весьма горячее время».
Вызов был из Израиля, от Иври Якова, что означало, вероятно, просто еврея Якова. Степень родства полковник предложил написать «внучатый племянник». И деньгами обещал помочь. Дело было в пятницу, а в понедельник утром Бродскому по телефону сообщили: «Иосиф Александрович, по вашему заявлению на выезд в Израиль принято положительное решение. Зайдите оформить документы на выезд и принесите свой паспорт».
Перед отъездом в аэропорт поэт Бродский написал письмо генсеку Брежневу: «Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все сделанное мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому.
Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге. Я хочу верить и в то, и в другое. От зла, от гнева, от ненависти -- пусть именуемых праведными -- никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению… даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится».
4 июня 1972 года 32-летний поэт Иосиф Бродский с одним чемоданом в руке и с апельсином в кармане (мама дала на дорогу) уехал в Америку. Он стал знаменит, почитаем, имел возможность творить. Можно сказать, что его судьба, по сравнению с долей Пастернака, Гумилева, Ахматовой, сложилась вполне благополучно. Можно, если не вспоминать о том, что он пережил три инфаркта и операции на сердце. Что даже после операции и официального письма из клиники родителям Бродского в посещении США для ухода за больным сыном было отказано. После отъезда из СССР поэт ни разу не встречался со своими родителями. И его не было рядом, когда их опускали в землю… Иосиф Бродский умер на 56-м году жизни. Его смерть вряд ли можно назвать естественной. Репрессивная машина КГБ в свое время исправно потрудилась над тем, чтобы свести поэта в могилу. Жизнь поэта оборвалась через два дня после вступления России в Совет Европы…
В 1925 году создано Телеграфное агентство Советского Союза (ТАСС).
В 1929 году начался «круговой» перелет Михаила Громова на пассажирском самолете «Крылья Советов» по столицами Европы.
1927 -- В Украине принято постановление о создании приморских заповедников на берегах Черного и Азовского морей.
В 1933 году началась арктическая экспедиция на ледоколе «Челюскин», которую возглавил академик О. Шмидт.
В 1937 году сдан в эксплуатацию 128-километровый канал имени Москвы (до 1947 года канал «Москва — Волга»).
В 1933 году после окончания строительства Днепрогэса и ликвидации порогов на Днепре от Киева до Херсона вышел в первый рейс пассажирский пароход.
*** Диктор Центрального телевидения сообщает: — Дорогие товарищи телезрители! Сегодня в 21. 30 по первой продовольственной программе будет показан бутерброд с копченой колбасой.
*** Встречаются русский и американец. Американец берет в руку камень, сжимает в кулаке и из камня капает вода. Показывает корочку: «ЦРУ США». Наш достает трехлитровую банку, лимон, сжимает лимон в кулаке и выдавливает полную банку сока. Показывает корочку: «ЦСУ СССР».
*** В СССР самая высокая секретность. Во Франции на одном заводе не знают, что делают на другом в той же фирме. В Англии в одной лаборатории не знают, что делают в другой, в соседней. В США сотрудник не знает, что делают за другим столом. У нас сотрудник сам не знает, что он делает.
*** Американский профсоюзный деятель посетил НИИ. В комнатах за столами почти никого не было. В коридоре сотрудники стояли кучками, курили и рассказывали анекдоты. На подоконнике двое играли в шахматы. Одна женщина демонстрировала другой новую кофточку. Уходя, гость сказал: — Желаю вам успеха в вашей забастовке!
*** Рабинович умер, черти тащат его в ад. — Неужели после такой жизни я и рая не заслужил. — После такой жизни тебе и ад покажется раем.
«Facty i kommentarii «. 23 октября 1999. Жизнь