45 лет назад легендарный космонавт совершил первый в истории человечества выход в открытый космос. Алексей Архипович побывал в Киеве, чтобы отпраздновать юбилей с украинскими друзьями
В свои 75 лет легендарный космонавт дважды Герой Советского Союза Алексей Леонов держится молодцом — подтянут, походка бодрая, взгляд задорный, голос по-военному четкий. Словно и не было недавних инфаркта, операции на сердце. На прошлой неделе Алексей Архипович побывал в Киеве по приглашению Национального технического университета «КПИ», чтобы отметить в кругу украинских друзей и коллег 45-летие первого в истории выхода человека в открытый космос. Вместе с Леоновым приехала его жена Светлана Павловна, родившаяся и выросшая в Кременчуге. Познакомились они в конце 1950-х годов, когда будущий космонавт служил в летной воинской части, находившейся недалеко от этого украинского города. «Мы с друзьями прогуливались по улице, — рассказал Леонов. — Навстречу — девчата. Я в шутку подставил одной из них ногу — думал, что перепрыгнет, а она упала… Вот так и познакомился со Светой. Вместе мы уже 50 лет. Каждый год приезжаем в гости к ее родственникам в Кременчуг».
График двухдневного визита космонавта в Киев был невероятно плотным. Так что эксклюзивное интервью «ФАКТАМ» Леонов дал в микроавтобусе по дороге в Институт электросварки имени Патона.
- Приходилось слышать, что перед вашим с Павлом Беляевым полетом в космос сначала отправили манекен, на орбите отработали различные нюансы выхода человека в космос.
- Действительно, корабль «Восход» запускали с моим, так сказать, двойником. Имитацию выхода человека в открытый космос провели успешно. «Восходом» управляли дистанционно с Земли. Но при возвращении автоматика дала ошибочную команду на самоуничтожение, и корабль с манекеном взорвался. Генеральный конструктор Сергей Павлович Королев и президент Академии наук СССР Мстислав Всеволодович Келдыш объяснили нам, космонавтам, что задача выполнена, но в руках у нас нет ничего. «Давайте принимать решение, — обратился Королев ко мне и командиру экипажа Павлу Беляеву. — Или вы летите сейчас, или на вашем корабле вновь запустим манекен, а вы отправитесь в космос только через девять месяцев, когда будет подготовлен новый «Восход». Мы с Павлом четко заявили, что готовы лететь. Аргументировали свое решение тем, что наш экипаж отработал действия при возникновении трех тысяч аварийных ситуаций. «Но может возникнуть и 3001-я», — парировал Генеральный. Он оказался прав — в космосе была и 3002-я, и 3005-я нештатные ситуации. Полет Королев нам разрешил, потому что понимал: риск оправдан.
Вскоре после выхода корабля на орбиту я стал готовиться к выходу в космос. Когда открылся люк, мы были над Африкой. Двигались со скоростью восемь километров в секунду. Пролетели над Средиземным морем, Турцией. И вот наконец долгожданная команда: «Покинуть корабль». Выплыл, смотрю на Землю — и вижу характерную линию Днепра, Черное море, в другой стороне — Белоруссию, Прибалтику, Балтийское море. Поворачиваю голову — в поле зрения попадает Кавказ. Радиус моего обзора составлял 2750 километров.
А как в открытом космосе тихо! Я даже биение собственного сердца слышал. И вдруг громкий голос: «Внимание, внимание! Впервые в истории человек вышел… » Я, признаться, опешил. Ведь это не могло быть советское радио — знал: пока операция не завершится, ничего сообщать не будут. Думаю, что же за ерунда! Затем в наушниках прозвучало: «Как меня слышишь, Алексей?» Голос до боли знакомый, только не соображу чей. Понял, кто говорит, после слов: «Мы, члены Политбюро, смотрим, как ты «кувыркаешься». Возвращайся домой, мы тебя ждем, обнимаем». Знаете, мне так приятно стало. Это же глава государства Леонид Ильич Брежнев говорит мне: «Возвращайся домой»! Появилась уверенность, что все сложится хорошо. Хотя, честно сказать, опасения были. Мало того что это первый в истории выход в открытый космос, так нас еще «занесло» на гораздо большую высоту, чем требовалось: планировали на 350 километров, а вышло 495. Чем выше — тем больше радиационный фон. Еще пять километров — и мы очутились бы там, где фон 500 рентген!
Я был привязан к «Восходу» фалом длиной пять с половиной метров, за плечами — ранец с запасом кислорода. От радиации, высоких и низких температур защищал скафандр. Именно с ним возникла проблема. Когда после 12-минутного пребывания за пределами корабля я направлялся обратно в шлюзовую камеру, скафандр раздулся, сильно увеличившись в размерах. Руки выскочили из перчаток, и я не мог удержать кинокамеру. Я завис внутри скафандра. Мне стало очень жарко, обливался потом. На переговоры с Землей времени, по сути, не было. Решил действовать не советуясь: вдвое снизил давление в скафандре — и он уменьшился в размерах. Я стал втискиваться в люк головой вперед.
- Но на этом «приключения» не закончились: при посадке на Землю отказала система автоматического управления спуском, — продолжает Алексей Леонов. — Пришлось Павлу сажать нашу «капсулу» в ручном режиме. Подобного в реальном полете никто прежде не делал. Приземлились далеко от расчетной точки — в глухой пермской тайге. Но узнали мы это не сразу — оба люка зажало деревьями. Один из них — выходной — так и не удалось открыть. А вот посадочный поддался. Вначале мы попытались открыть его, как положено — подав электросигнал на пиропатроны, но это не помогло. Пришлось расшатывать, пока люк не выпал. В наш «шарик» хлынул поток свежего, очень холодного воздуха — на улице было 25 градусов мороза. А у меня в скафандре пота собралось до колен. Ведь при спуске перегрузки оказались ужасными. Температура тела подскочила на 1,8 градуса! Так что первым делом разделись, выкрутили вещи. Пока вновь одевались, одежда затвердела. Пришлось срезать обшивку внутри спускаемого аппарата — там был один особый материал, в который мы завернулись. Остальную часть обшивки бросили на снег — получилась своего рода площадка. Тишина стояла сказочная, ни одна веточка не шевелилась, только назойливо гудел вентилятор внутри спускаемого аппарата. Выключатель для него не предусмотрен. Дело в том, что он должен работать постоянно. В случае, если космонавты потеряют сознание, вентилятор не даст им задохнуться, будет подавать воздух. Пришлось взять палку, сунуть ее между лопастей.
Кстати, с дровишками, как ни парадоксально, у нас было туго. Кругом тайга, а веток для костра насобирать сложно — снег мешал. Его слой достигал двух метров. Причем он был ужасно рыхлый — ходить невозможно. Приходилось передвигаться по-пластунски. А дров понадобилось много — мы ведь всю ночь не сомкнули глаз, грелись у костра.
Нас учили, как в чрезвычайных ситуациях использовать парашют (он гигантский, площадью 1500 квадратных метров), на котором приземлился спускаемый аппарат. В парашют можно завернуться и спать — не замерзнешь. Однако он застрял на ветках деревьев.
К счастью, рация осталась неповрежденной. Сигнал азбукой Морзе давал я. Отбивал ключом две буквы — «В» и «Н». Это означало «все нормально». Наш сигнал зафиксировали за восемь тысяч километров в Петропавловске-Камчатском, а также в Алма-Ате и в Германии, в Бохомской обсерватории возле Бонна. Сообщение мы передали через два часа после начала посадки спускаемого корабля. Все это время в Центре управления полетами не знали, живы ли мы, куда приземлились.
Какой-то дурак (другого слова не подберешь) пустил по всесоюзному радио реквием. А ведь эту музыку давали перед тем, как сообщить о какой-либо трагедии. Нашим родным пришлось напереживаться за эти два часа!
- А на следующее утро мы услышали выстрелы, — продолжает космонавт. — Это поисковая группа, прорвавшаяся к нам на лыжах, подавала сигналы. В девяти километрах от места приземления спускаемого аппарата они десантировались с вертолета.
С их приходом наш быт стал налаживаться. Ребята поставили добротный шалаш из бревен. Напоили нас горячим чаем, накормили, дали сухую одежду. Вскоре на вертолете спустили котел для приготовления пищи. Мы набросали в него снега, нагрели воды и… решили попариться. Сидим, косточки греем, и я вспомнил популярный в те годы кинофильм «Волочаевские дни». Там есть сцена, в которой актер Свердлин в роли японского полковника моется в похожем котле и произносит с сильным акцентом, коверкая русские слова: «И дыма отечества нам сладока и приятана». Говорю Паше: «Мы с тобой, как тот японец, в котел залезли».
До прихода спасателей мы ничего не ели. Дело в том, что перед спуском с орбиты я выбросил из коробки неприкосновенный запас продуктов и заполнил ее патронами. Рассудил так: без еды можно и неделю, и две продержаться. Воды на Земле вдоволь — зима же, снега полно. А вот боеприпасы в случае непредвиденных обстоятельств нужнее всего — выстрелом можно сигнал подать, дичь подстрелить. Уже потом для космонавтов я придумал трехствольный пистолет — два ствола для дроби или заряда сигнальной ракеты, а третий — для мощного боевого патрона, которым можно лося, кабана, медведя подстрелить. И с этим пистолетом космонавты летали на орбиту.
- Вы потом еще и на Луну готовились слетать?
- Если бы Королев не умер в 1966 году, то мы полетели бы на спутник Земли. К сожалению, после смерти Сергея Павловича не нашлось руководителя, который пошел бы на оправданный риск и дал добро на полет корабля «Л-1» с космонавтами. Ведь беспилотный вариант этой машины шесть раз летал к Луне и возвращался на Землю. Только один из этих полетов закончился аварией.
Готовясь к экспедиции на Луну, мы прежде всего учились корректировать полет корабля на случай, если откажет автоматика. Для этого нужно было хорошо знать звездное небо, причем не только нашего, Северного, полушария, но и Южного. Изучали его в Московском планетарии, а для выполнения контрольных заданий нас возили в Сомали, в одну из пустынь этой африканской страны — она ведь находится в Южном полушарии.
Кроме того, мы должны были уметь скорректировать корабль при заходе на посадку на Луну. Выполнять эту операцию тренировались во вращающейся центрифуге — чтобы научиться работать при перегрузках, которые нас могли ожидать в полете. Мне пришлось пережить на этом тренажере такие перегрузки, которых не выдерживает корпус боевого самолета Су-27! Вообще, на моем счету 176 тренировок на центрифуге — больше всех в мире!