28 августа старшему из братьев Стругацких, Аркадию, исполнилось бы 85 лет
«Я продолжаю пилить толстое бревно фантастики двуручной пилой, но в одиночку», — сказал Борис Стругацкий сразу после смерти брата, который был старше на восемь лет. Произведения Стругацких издавались на 42 языках в 33 странах мира. За 32 года совместной работы братья написали множество бестселлеров — «Трудно быть Богом», «Улитка на склоне», «Пикник на обочине», «Понедельник начинается в субботу». Некоторые произведения экранизированы (фильмы «Чародеи», «Сталкер», «Обитаемый остров»).
- Борис Натанович, правда, что вы с братом стали писать фантастику на спор?
- Во время одного из бесчисленных разговоров о современной фантастике (дело было в Ленинграде, году этак в 1955-м) жена АНа (так Борис Стругацкий называет брата, Аркадия Натановича. — Авт. ) Лена, которой надоело слушать одно и то же (»Имярек пишет бездарно… Имярек-Второй пишет кошмарно… Да разве так надо писать фантастику?.. ») вспылила: «Если вы знаете, как надо писать, что же не пишете, а только языком болтаете? Слабо написать роман?» И пари было заключено немедленно. На бутылку шампанского. Как сейчас помню: около Аничкова моста, рядом с четвертым «Конем Клодта». Так мы стали писать. К сожалению, одной из первых проблем, которые мы ощутили на своей шкуре, была цензура…
- Именно «благодаря» цензуре произведения Стругацких не издавались почти десять лет. А в 70-х, когда в Японии состоялся Всемирный конгресс фантастов, вас с братом туда нагло не пустили.
- Начальство нас не любило и совершенно не доверяло, а из желающих поехать в Японию, вполне проверенных, добропорядочных и «своих», очередь стояла. Вот они и поехали. Напоминаю: это было время, когда поездка за границу рассматривалась (всеми сторонами) как поощрение, знак высокой благосклонности, награда. А мы, помнится, узнали о приглашении с большим опозданием и совершенно случайно: у АНа оказался знакомый в Иностранной комиссии Союза писателей. Естественно, нас это разозлило. Но лезть в драку мы не стали. АН был человек настроения. Вывести его из себя могло все, что угодно, например, муха в супе. Но как раз цензура его из себя не выводила — она лишь равномерно питала его ненависть к власти жлобов и бездарей.
- Известно, что Аркадий Натанович дружил с Высоцким. Что их связывало?
- Больше всего на свете (если не считать работы) АНу нравилось неспешно беседовать в приятной ему компании за столом. На столе — немудреная закуска (он не был чревоугодником), достаточное количество откупоренных крепких напитков, готовых к немедленному употреблению… Чтобы вокруг были славные знакомые лица, чтобы славные знакомые голоса произносили СПОРНОЕ, и — славное чувство защищенности со всех четырех сторон света. А еще ощущение свободы и радостная возможность тут же, с рюмкой в руке, открыть шлюзы воображения и походя создать новый небольшой мирок, чтобы все рты пооткрывали от удивления… Высоцкий в этом плане был для АНа едва ли не идеальным собеседником. Владимир Семенович тонко чувствовал прозу. Красиво говорил. Прекрасно пел. В свою очередь Высоцкий даже сына назвал в честь АНа.
- Как складывались отношения с Тарковским, снимавшим «Сталкера» по вашей повести?
- Тарковский подошел к АНу в ресторане Дома писателей, представился и изложил свою идею: снять фильм по «Пикнику на обочине». Так (или примерно так) написал мне позже в письме АН. В дальнейшем это знакомство вылилось в прекрасный творческий союз. Вместе с братом мы писали сценарий к кинофильму «Сталкер».
- Когда-то Аркадий встретился с писателем Станиславом Лемом. Какие у него остались впечатления от встречи?
- По-моему, встреча эта состоялась в Праге, на конференции, посвященной юбилею Карела Чапека. Они там пару раз побеседовали «за рюмкой чая». Лем был блестящим рассказчиком, превосходно говорил по-русски — АН получил большое удовольствие от беседы. Но вообще-то поклонником Лема он никогда не был. Лем-ученый, Лем-философ, Лем-выдумщик вызывал у АНа искреннее уважение, переходящее в некое даже почтение. Но Лем — собственно писатель, «волшебник слова», строитель сюжетных конструкций, мастер рождать в читателе сопереживание, — не был АНу близок, это был «не его» писатель: вызывал восхищение, но оставлял «холодным».
- Ходят слухи, что, несмотря на то, что ваш брат пользовался бешеной популярностью у женщин, он их боялся.
- АН был красавец, кавалергард, ласковый великан! Он умел быть неотразимым и был им — в соответствующих ситуациях. Впрочем, я мало знаю об этой стороне его жизни: у нас не принято было на эти темы говорить. Расхожая же фраза о женщинах и страхе родилась из одного интервью, когда АНа спросили, что он думает о женщинах. Он ответил, что женщины и мужчины — два разных вида разумных существ и он, АН, представителей этого чужого вида боится, потому что понять их не способен и, как правило, не понимает… Это была такая красивая метафора, и не более того. Хотя и не менее.
А история о том, как наш дядя хотел женить АНа, достойна пера самого Бабеля! Действие происходит в Москве конца сороковых. Курсант ВИИЯКА (Военный институт иностранных языков Красной Армии. — Авт. ) Стругацкий, неухоженный, вечно голодный, шляется (в увольнительных) по родственникам в Москве, благо их там, как говорится, «было». Дядя Коля, дядя Гриня, дядя Кузя, дядя Фаня, дядя Саша и главный благодетель — тетя Маня, старшая в обширном семействе Литвинчевых (девичья фамилия матери Стругацких. — Авт. ). Так вот, самый жесткий и самый практичный из дядьев, дядя Саша (человек начитанный, с собственной неплохой библиотекой), утомился наконец наблюдать «похождения молодого Вертера». А был он, ни много ни мало, одним из руководителей Гильдии московских мясников, человеком по тогдашним меркам весьма богатым и чертовски влиятельным. Он принял решение пристроить молодого дурака по-человечески, а именно: отдать его в мужья хорошей девушке, дочери близкого приятеля, доброго мясника и серьезного человека. Сказано — сделано. Дипломатическая работа проведена была быстро и успешно, все вроде бы согласились, а голодный курсант уже мечтал о новой счастливой жизни. И машина завертелась. Организованы были титанические смотрины: сто человек гостей (мясники и их супруги); космических размеров стол, заваленный сказочными яствами и заставленный бутылками с иностранными наклейками; невеста (»смотримая») прекрасна и скромна; жених (»смотримый») — блистает: поет песни, произносит тосты и не пропускает ни одного круга, не пьянея в той мере, какая была принята в обществе тех лет… Все было очень хорошо, но этим все и закончилось. Продолжения не последовало. Дядя Саша свирепо играл желваками и молчал, отводя глаза. А через некоторое время сообщил, что племянник — молодец, но из затеи этой ничего не получится. Синклит, оказывается, собрался еще на прошлой неделе и вынес приговор: «Нет. Парень всем хорош, НО — ЕВРЕЙ!» С дружбой народов у нас уже и тогда был «полный о'кей».
- Аркадий Натанович, по свидетельству людей, хорошо его знавших, проявлял задатки неплохого актера.
- Ваш брат обожал оружие и разбирался в нем. Он любил охоту?
- АН действительно любил оружие — легкое, конечно, стрелковое. С удовольствием играл с ним — щелкал, клацал, прицеливался, но знатоком этого дела не был никогда. А вот охоту — любую — терпеть не мог, даже рыбалку.
- Жюль Верн говорил, что фантаст не может не верить в Бога. Аркадий Натанович был исключением?
- Он был последовательным атеистом. Религия как орудие спасения души его мало интересовала. При этом, помню, Евангелие он читал с наслаждением. По его мнению, это был прекрасный, очень своеобразный, воистину впечатляющий роман о замечательном Человеке, о Доброте, о Власти, об Одиночестве… Кроме христианства, он интересовался и буддизмом, и мусульманством, но — совсем уж отрывочно, только когда это требовалось для работы.