Девять дней назад ушла из жизни известная украинская правозащитница, литературовед Михайлина Коцюбинская
Однажды за поминальным столом Михайлина Коцюбинская прочитала вслух поэтические строки, созвучные ее чувствам: «О милых спутниках, которые наш свет своим сопутствием для нас животворили, не говори с тоской: «Их нет», но с благодарностию: «Были!»
В тот день, когда на Байковом кладбище прощались с самой Коцюбинской, люди благодарили ее за то, что она была в их жизни.
— Сегодня снова невольно подумала: надо позвонить Михайлине, — признается Атена Пашко. — Мы ведь созванивались практически ежедневно. Она частенько советовала, что в первую очередь нужно почитать — память у нее была великолепная, светлый ум. Ей бы еще пожить… Отец ее был из долгожителей. Михайлина показывала мне семейную фотографию: пожилой мужчина, такой высокий, крепкий, и рядом — совсем крохотная девочка выглядывает из-за куста георгин…
Фоме Михайловичу Коцюбинскому, родному брату знаменитого писателя, было за 60, когда в семье появилась дочка. Девочка родилась в том же доме и в той же комнате, где появился на свет автор «Теней забытых предков». И назвали ее в честь писателя — Михайлиной. Павло Тычина поздравил родителей с рождением дочери телеграммой: «Михайлина своє знає, крiпне i росте».
* В семье Коцюбинских эту фотографию в шутку называли «Михайлина з татом у жоржиновому лiсi»
«И всю свою жизнь, — спустя годы писала Михайлина Коцюбинская, — что бы ни делала, над чем бы ни работала, какие бы непростые моральные дилеммы ни вставали передо мной, — я старалась имени этого не обесчестить… »
После акции протеста против арестов среди украинской интеллигенции, состоявшейся на премьере фильма Параджанова «Тени забытых предков» в 1965 году, Коцюбинскую исключили из партии. Процесс растянулся на восемь месяцев — «мешало» имя. «На комиссии старых большевиков обкома партии у меня уточняли, действительно ли я племянница Михаила Коцюбинского, — рассказывала в интервью «ФАКТАМ» Михайлина Фоминична. — Кто-то спросил: «Что вы почувствуете завтра, кладя на стол партбилет?» Я ответила: «Когда вступала в партию, еще очень молодой и зеленой, то верила в идеалы. Но если приходится выбирать между идеалами и партбилетом, то я оставлю идеалы себе, а вам отдам партбилет». Из Института литературы, где Коцюбинская блестяще защитила кандидатскую диссертацию, ее уволили. Когда пыталась устроиться корректором в техническом журнале, от нее шарахались — из-за имени. А на руках была маленькая дочка…
Выручало братство друзей-шестидесятников. «Мы любили друг друга, — писала Михайлина Коцюбинская, — поддерживало нас сознание, что мы не одиноки, что тебе помогут и поддержат».
Как-то в гости к Михайлине Коцюбинской зашел Вячеслав Чорновил. Рассказывал об Атене Пашко, оставил ее стихи. А вскоре женщины встретились и душевно породнились.
— После ареста Вячеслава в 1972 году я привезла к Михайлине в Киев свою дочку Ирину и оставила на время вступительных экзаменов в университет, — рассказывает Атена Пашко. — Мы догадывались, что Иру «срежут» (так и случилось), ведь в десятом классе ее исключили из комсомола — за то, что отказалась отречься от меня. Но дочка готовилась к поступлению. И в это время во Львове арестовывают меня и сестру Вячеслава Валентину. Нас продержали в следственном изоляторе трое суток. Таким образом пытались воздействовать на Вячеслава, нам с ним даже устроили «случайную» встречу в тюремном коридоре. Что будет дальше, никто не знал. Меня успокаивало только то, что дочка находится у моей подруги. Михайлина тогда сказала моей Иринке: «Не бойся, у тебя есть мама и я». С тех пор Иринка называла ее только так: «Мама Михайлина» (сейчас Ирина Волицкая — известный театровед и режиссер самобытного львовского «Театра в кошику». — Авт. ). И с Таней, дочерью Михайлины, они как родные сестры.
- Михайлина Фоминична говорила, что дочь ее сама нашла…
— Да. Когда решила воспитывать ребенка-сироту, то пришла в детский дом, и тут к ней бросилась маленькая девочка с криком: «Мама!» Это была Таня… Она сама выбрала маму. И самоотверженно помогала ей все годы.
Мы вместе переживали невзгоды. Помню, когда Вячеслава уже в ссылке арестовали по сфабрикованному делу, я ехала к нему на суд в Якутию и по дороге с каждой остановки посылала Михайлине телеграмму. А она провожала и встречала меня в аэропорту.
- Но были и радостные совместные поездки?
— Когда Михайлине удавалось на день-другой вырваться из Киева, мы отправлялась в Олесский замок, Креховский монастырь. А там — и в Косов, Криворивню. Побывали в селе Дземброня — высоко в горах, по дороге на Буркут. В этом селе была хата-мастерская у художника Григория Якутовича.
* Михайлина Коцюбинская (вторая слева) и Атена Пашко были очень близкими подругами, а их дочери Таня (крайняя справа) и Ирина считали себя сестрами
Из каждого путешествия Михайлина Коцюбинская посылала открытки с коротеньким текстом друзьям, находившимся в лагерях и ссылке. И регулярно отправляла письма. Для людей за колючей проволокой переписка была жизненно необходима. Но посылать корреспонденцию в зону отваживались очень немногие.
На допросах в КГБ, вспоминала Михайлина Фоминична Коцюбинская, «меня пытались запугать, шантажировали тем, что отберут у меня ребенка, так как я недостойна его воспитывать». Зачитывали какие-то свидетельства против нее (трудно было понять, настоящие или фальшивые) разных людей… Однажды она не выдержала и сказала: «Наверное, уже достаточно. Отпустите меня домой — мне нужно вымыть руки».
Во время обысков дома у Коцюбинской изымали каждый листок. Поэтому все, что удавалось написать, она сразу заворачивала в целлофан и прятала под старый соседский шкаф в коридоре коммунальной квартиры… Больше двух десятилетий она не могла заниматься научной работой. Вернулась в Институт литературы только в конце 80-х годов. И первым делом взялась за подготовку многотомного собрания произведений Василя Стуса. Затем вышли письма Вячеслава Чорновола, Ивана Свитлычного. С ее легкой руки увидели свет многие книги, в их числе и первый поэтический сборник Атены Пашко.
— Михайлина трудилась постоянно, — говорит Атена Пашко. — Но никогда не говорила «мне некогда», «я занята» человеку, который нуждался в общении с ней. Даже если очень плохо себя чувствовала, то не жаловалась. Заметит: «Кости болят» — и тут же расскажет анекдот. Хотя страдала от болей в позвоночнике, с трудом передвигалась. На Рождество, 7 января, мы с дочерью сидели за столом, и вдруг звонок от Тани: «Мама умерла». Я оцепенела… Потом, прощаясь с Михайлиной, увидела, какое спокойное у нее лицо. И какое красивое! Наверное, в последний миг боль ее отпустила…
P. S. Михайлина Фоминична говорила, что училась у Коцюбинского относиться к жизни, как к произведению искусства. Однажды я поинтересовалась: как бы она определила жанр своей жизни? Очевидно, как драму? «Нет, — ответила она. — Как стихотворение в прозе. В широком смысле слова». В последний раз мы разговаривали 3 января в ее маленькой чистой комнатке, заполненной книгами. Она вручила отрывок из своей рукописи и улыбнулась на прощание: «Когда прочитаете, пришлете мне в письме… »