В реанимации Луганской городской больницы от двухсторонней пневмонии скончалась 27-летняя Лариса Кирилина. Медики обвиняют пациентку в том, что она поздно обратилась к ним за помощью, но мать погибшей уверена, что ее дочь убили бездушие и непрофессионализм врачей
«Моя девочка была доброй и заботливой, жила для других. Хотела выйти замуж, очень любила детей. Лариса осталась бы жива, если бы ей просто вовремя поставили капельницу… » Такое пронзительное sms-сообщение пришло на днях на мой мобильный телефон. Написала его Валентина Кирилина из Луганска. Она до сих пор не может опомниться после похорон дочери. Ведь когда Ларисе стало плохо, мать молодой женщины била во все колокола, по очереди вызывала то скорую помощь, то дежурного врача. Стремительно прогрессирующее двухстороннее воспаление легких никто… не заметил. Одни медики утверждали, что у девушки гастрит, вторые обзывали больную наркоманкой и пьяницей. Люди в белых халатах спохватились только тогда, когда давление Ларисы стало критическим и она едва могла стоять на ногах. Но было уже слишком поздно…
— 24 сентября моей Ларисе исполнилось двадцать семь, — начинает свой рассказ Валентина Михайловна. — У меня в серванте до сих пор лежат засохшие розочки с праздника. Это воспоминание о последних радостных и беззаботных днях. Потом на нашу семью навалилась беда. Первого октября зверски убили мою племянницу. Ее пытался изнасиловать какой-то изверг, она защищалась, и тот просто удушил бедняжку. Тело нам отдали только шестого числа. Мы с дочерью ездили на похороны в село Передельск, это пятнадцать километров от Луганска. Бедняжке исполнилось тридцать семь лет, детей она родить не успела, сама была единственным ребенком моей младшей сестры. Если бы я знала, что всего через пять дней сама почувствую, что это такое — потерять доченьку… — Валентина Кирилина с трудом сдерживает подступившие слезы. — Подумайте только, ведь и я с сестрой, и наш брат, который в свои 58 лет так и не женился, остались без детей, без внуков. Род прервался. Такое ощущение, что жизнь закончилась…
На кладбище в Передельске Лариса почувствовала небольшую слабость, но списала все на нервное перенапряжение. Однако Валентина Михайловна отправила дочь домой отогреться и отлежаться, а сама осталась, чтобы поддержать убитую горем сестру. Девятого числа молодая женщина еще вышла на работу (Лариса была менеджером в магазине, продающем кожаные изделия). Но в середине дня снова ощутила недомогание и ушла домой. На следующий день в Луганск вернулась Валентина Михайловна. Придя утром домой с рабочей смены, она увидела дочь, которая ходила из угла в угол и постанывала.
— Ларисе действительно было плохо, — вздыхает мать. — Она жаловалась на пронизывающую боль в спине — от копчика до шеи. И еще на сильные позывы к рвоте. Померили температуру — 36,8. Я предложила ей лечь в постель, а потом уже вызвать «скорую». Но Лариса успокоила меня, сказала, что пока не нужно. И попросила фруктов — ей очень захотелось апельсинов и бананов. Я сходила на рынок, а когда вернулась, поняла, что доченьке совсем нехорошо. Набрала «103». Фельдшер, прослушав Ларису, сказала, что пневмонии нет. Давление она дочке не померила, заявила, что у той… свитер неудобный, рукава слишком узкие. Хотите, говорит, сделайте завтра флюорографию или рентген легких. А сейчас пусть выпьет валерьянки, 30 капель пустырника, ромашки, потом — рисового бульона без зажарки и таблетку ранитидина, потому что у нее… обострение гастрита. Я пыталась объяснить, что проблем с желудком у моей дочки никогда не было, но фельдшер только язвительно заохала: «Боже-боже, какие счастливые женщины! Гастрита у них нет! Все бывает в первый раз». И ушла! Даже бумажки никакой не оставила с рецептом. Главное, когда я уже после смерти дочери кинулась на станцию скорой помощи и потребовала задним числом дать мне справку о том, что поставлен диагноз «гастрит», мне выдали бумажку, на которой написано, что у Ларисы было… ОРВИ!
После отъезда фельдшера скорой помощи Валентина Михайловна позвонила в Луганскую городскую больницу № 2 и вызвала дежурного врача. Надо сказать, вызвала не без труда: в регистратуре долго возмущались, почему взрослый человек, у которого не инфаркт, не аллергический шок, а обычный гастрит, тревожит их в воскресенье. Пришедшая по вызову дежурная терапевт тоже не утрудила себя измерением температуры и давления больной. Прослушав Ларису, поставила диагноз пневмония (правда, с вопросительным знаком) и, предложив вновь вызывать «скорую», ушла. Почему она сама не вызвала бригаду скорой помощи (как должна была сделать по инструкции) и не отправила Кирилину-младшую в больницу, неизвестно. Но в половине шестого вечера девушку все-таки доставили в приемное отделение.
— Ларисе сделали рентген легких и сказали, что никакой пневмонии нет, — вспоминает события того дня Валентина Кирилина. — «У вашей дочери наркотическая ломка, вот ее и корчит!» Я дара речи лишилась. Моя девочка никогда даже не пробовала этой гадости. О какой ломке мог идти разговор? Но меня никто не слушал. Три врача стояли, переговаривались между собой, принимали больных, а на нас не обращали никакого внимания. Мы прождали два часа! Когда Лариса начала от боли метаться по кушетке и громко стонать, одна из медиков набросилась на нее: «Как ты себя ведешь? Почему ты так дышишь? Ты же пьяная!» Ну как можно так издеваться над страдающим человеком? И это молодые девушки-врачи! Я снова попыталась доказать им, что они ошибаются, просила помочь, но в ответ слышала: «Вы старая, ничего не понимаете. Ваша дочь — наркоманка, вам ее водой надо отпаивать». Одна врачиха вытащила у меня из кулька с вещами (я же думала, что дочку положат в стационар, собрала ее) двухлитровую бутылку воды и заставила вливать ее в Ларису. Та, бедняжка, смогла только стаканчик выпить. Меня сначала отправили в аптеку покупать резиновые перчатки и капельницу, а потом вообще заявили, чтобы я уезжала домой и забирала свою наркоманку с собой. Ларисочка тоже не выдержала, стала просить меня: «Мама, вызывай такси, поехали, здесь нам никто не поможет».
В это время в приемное отделение зашел доктор лет сорока. Подошел к столу, увидел рентгеновский снимок Ларисы Кирилиной и спросил, чей это. Когда ему показали на скрюченную от боли Ларису, он сразу сказал: «Это наша пациентка. У нее воспаление легких». Девушку оформили в терапию, но, поскольку мест в палатах не было, поселили в коридоре.
— К тому времени у моей девочки уже болел живот, а не спина, — рассказывает Валентина Михайловна. — Да так сильно, что она попросила у медсестер обезболивающее. Когда ее начали обследовать, было около девяти вечера. Два врача принесли портативный аппарат, чтобы измерить давление и пульс Ларисы. Надели ей на палец специальный датчик и увидели, что вместо показателей на экране сплошные красные линии — давление было критически низким, прибор зашкаливало. Оба доктора как ошпаренные вскочили, положили Ларису на каталку и увезли в реанимацию. По дороге у меня из рук забрали ту самую купленную капельницу, вещи Ларисы и сказали прийти утром, когда будет ясна картина болезни дочери.
Надо ли говорить, что я не спала? Всю ночь стояла на коленях перед иконой Николая Чудотворца, молилась. Примчалась вместе с братом в больницу — еще восьми утра не было. Ко мне подошел заведующий реанимацией, спросил, кто я. Узнав фамилию, пригласил зайти в кабинет. Я хотела через него передать Ларисе записку: «Доченька, любимая, не волнуйся, все будет хорошо! Главное, чтобы ты вылечилась», — Валентина Михайловна начинает рыдать. — А доктор этот на ходу, так невзначай, даже не повернувшись ко мне лицом, не предложив присесть, бросил: «Ваша дочь умерла». У меня подкосились ноги, и я рухнула на диван в его кабинете. Он как ни в чем ни бывало продолжает: «Когда я приехал в пять утра, подключил ее к аппарату искусственного дыхания, было уже поздно». Сказал это — и вышел. Позже он еще удивлялся: «Надо же! Я пытаюсь реанимировать пациентку, вижу, что зрачки на свет не реагируют, сердце не бьется, зову ее, бью по щекам, а она — мертвая — улыбается!» Когда заведующий реанимацией вышел, в кабинет влетели два милиционера и давай меня расспрашивать, в котором часу я «скорую» вызывала, да когда обратилась, да что, да как. Можете себе представить мое состояние во время этого допроса?!
А ведь я уже сталкивалась с подобным равнодушием врачей к смерти моего ребенка двадцать восемь лет назад. Я тогда родила хорошего здорового мальчика, — от волнений у моей собеседницы срывается голос. — Муж был терапевтом, за малышом наблюдал его однокурсник. У младенца обнаружили грыжу и почему-то решили его, новорожденного, оперировать. А потом… оставили в боксе одного. У сыночка случилось кровоизлияние, и он умер, так и не докричавшись ни до кого из врачей. Тогда мне так же безразлично сообщили: «У вас тут сын умер. Вы ему хоть имя успели придумать? А то хоронить безымянного нехорошо как-то*» Я не хочу вспоминать, что я тогда пережила. Но в советское время было невозможно добиться правды и наказать бездушных медиков. Теперь я не собираюсь допускать той же ошибки.
Добиться желаемого Валентине Кирилиной будет непросто. В день похорон дочери женщина пошла в областное бюро судебно-медицинских экспертиз. Там уже был готов эпикриз (заключительная выписка из истории болезни) Ларисы. На руки ей бумагу не дали, хотя она и требовала. Зачитали вслух. В заключении среди причин смерти указывалось одновременно отравление неизвестным ядом, пневмония, прием самодельного наркотика и бесконтрольное применение валерьянки и пустырника.
— Это нонсенс, — прокомментировал один из ведущих судмедэкспертов Луганской области, попросивший не называть его фамилию. — Даже если вы съедите тридцать таблеток валерьянки, с вами ничего не случится. Ведь это трава! То же самое касается пустырника. От этого не умирают. Прием наркотических веществ больной также не подтвердился.
— Я целый месяц изо дня в день ходила в бюро судмедэкспертиз, как на работу, — горько усмехается Валентина Михайловна. — Просила их, чтобы они мне дали на руки заключение. На словах мне подтвердили, что Лариса погибла от двухсторонней пневмонии, из-за которой отказали печень и почка. Конечно, пневмонию подтвердило и вскрытие, а наркологический анализ доказал отсутствие в ее крови алкоголя и наркотических веществ. Также со слов мне удалось выяснить, что в реанимации не сделали тех процедур, которые должны были: моей девочке не подключили искусственную почку, не провели гемодиализ, не ввели необходимые медикаменты и только утром, когда было уже слишком поздно, подключили к аппарату вентиляции легких. Но письменного подтверждения у меня нет! Я как ненормальная вот уже четыре месяца пишу жалобы и заявления в прокуратуру, бюро судмедэкспертиз, больницу, Президенту Украины и Генеральному прокурору — ноль! Ощущение, что я стала невидимкой, меня все игнорируют. В прокуратуре не дают копий документов — дескать, они не обязаны. Пишут, чтобы я требовала справки и заключения в медучреждениях, а там объясняют, что все изъяла прокуратура. Замкнутый круг!
На официальный запрос «ФАКТОВ» в прокуратуру Жовтневого района Луганска довольно быстро пришел ответ, гласящий, что по данному вопросу проведена служебная проверка, а также назначено комплексное комиссионное исследование обстоятельств оказания Ларисе Кирилиной медицинской помощи. Результатов пока нет, соответственно, принять решение прокуратура не в состоянии.
— Я все это слышала, — вздыхает Валентина Михайловна. — Луганский горздрав назначил профильную комиссию. Эта комиссия установила, что при лечении моей дочери медиками был допущен ряд ошибок. Каких именно — непонятно. В результате принято решение отправить фельдшера станции скорой помощи, которая неправильно поставила Ларисе диагноз, на досрочные курсы повышения квалификации, а к врачам горбольницы Ь 2 применить меры дисциплинарного воздействия. Только к каким врачам и какие меры? Также комиссия установила, что моя дочь умерла от гнойной пневмонии вследствие позднего обращения и ее смерть была неотвратимой, хотя ей и оказали всю необходимую помощь! Но это же ложь! По закону я как мать погибшей имею полное право знать о ходе расследования причин смерти дочери, знакомиться с выводами относительно принятых и непринятых мер и обжаловать эти выводы в суде! Право это грубо нарушается. У меня полное ощущение, что в больнице и горздраве рука руку моет, а меня просто водят за нос.
Мнения экспертов, врачей и сотрудников управления здравоохранения действительно поразительным образом сходятся.
— У Кирилиной была тяжелая гнойная пневмония с абсцедированием, — заявила заместитель главного врача Луганской горбольницы № 2 Татьяна Лобачевская. — Она очень поздно обратилась. До этого лечилась дома сама. Ко всему прочему, она что-то принимала, коноплю какую-то курила…
— Да, больная поступила в очень тяжелом состоянии, потому что поздно обратилась к врачам, — объясняла руководитель клинико-экспертной комиссии Управления здравоохранения Луганского горсовета Людмила Кострюкова, проводившая проверку трагического случая. — На всех этапах лечения медицинская помощь оказывалась в полном объеме. Те недостатки, которые были допущены, не повлияли на исход заболевания.
О каких именно недостатках шла речь, глава комиссии ответить отказалась.
— Я так понимаю, вы обращаетесь к нам по совету этой мамочки? И вы не на нашей стороне, а на ее! — в крайнем раздражении ответила на просьбу об интервью заместитель главного врача городской больницы № 2 Ирина Бабурина, с которой «ФАКТЫ» связались по телефону. — Я никаких комментариев давать не буду! Да из нас вообще каких-то монстров делают! Показывают по телевизору, как люди в белых халатах проходят мимо корчащейся в судорогах больной и не обращают на нее внимания. За эту режиссерскую задумку в суд надо подавать! Мы что, звери? Мы что, хотели, чтобы она умерла?
- Вы не могли бы уточнить, какие именно методы экстренного лечения применялись к Ларисе Кирилиной в реанимации? — спрашиваю я. — Всюду указано, что медицинская помощь ей была оказана в полном объеме. А что это значит?
— Вам это совершенно не нужно, — прозвучало в ответ. — Журналистские расследования нам ни к чему.
— Я не передам словами ту боль, которую испытываю, потеряв свою девочку, — тихо говорит Валентина Михайловна. — Она была очень желанным ребенком. Все девять месяцев беременности муж гладил меня по животу и называл… Ларисочкой. Никаких УЗИ тогда не делали, но мы твердо знали, что родим Ларису. У меня дома была настоящая группа продленки. Вся детвора, у которой родители допоздна работали, толклась у нас. И мамы знали, что детишки будут досмотрены и накормлены. Дочка была моей жизнью, моим воздухом. Она никогда не болела, мы врачей поликлиники за эти годы даже в глаза не видели. А сейчас ее нет. Просто потому, что в тот день, когда она поступала в больницу, кому-то не захотелось работать. На похороны пришло полгорода молодежи. Я не знала, что говорить, от чего умерла моя девочка. А теперь, когда врачи поливают ее грязью, все друзья и знакомые пишут, звонят, приходят: «Мы соберемся и пойдем доказывать в суде, что Лариса не была наркоманкой». Чего я добиваюсь? Самое главное — восстановить честное имя моей дочери, которую, увы, уже не вернуть. А в остальном пусть решает закон.