На экраны вышла лента известного режиссера «Утомленные солнцем-2: Предстояние»
За время, предшествовавшее премьере фильма «Утомленные солнцем-2: Предстояние», режиссер, соавтор сценария и исполнитель главной роли Никита Михалков успел в многочисленных интервью рассказать о фильме, да и не только о нем, казалось бы, все. Тем не менее вопросы остались…
- Сами-то верили, Никита Сергеевич, что добьете эпохалку?
- Надеялся. Глаза боятся, руки делают. А вы сомневались?
- Честно? Да. Очень уж долго работали над продолжением первого фильма.
- Двенадцать лет, если считать от замысла. Уже рассказывал, что идея снять картину о Великой Отечественной родилась у меня, когда в Париже, где монтировал в тот момент «Сибирского цирюльника», посмотрел «Спасти рядового Райана». Замечательный фильм, все сделано очень качественно. Но я удивился словам молодых французов, выходивших из кинотеатра. Они совершенно искренне считали, будто Гитлера победили союзники. Это же не совсем так. Точнее, совсем не так! Не касаюсь политики, не собираюсь рассуждать, кто и с какой целью сознательно исказил историю. Но ответить, объяснив правду, захотелось.
- А переплюнуть?
- Спилберга? Не путайте меня с тезкой Хрущевым, это он хотел догнать и перегнать Америку. Даже мыслей подобных не было! Решил сказать собственное слово, которое прежде никто не произносил. Убежден, такой войны, как в нашей картине, еще не было на экране. Нет, пушки, танки и самолеты мы видели десятки, если не сотни раз. Но тут ведь очень важен взгляд, угол зрения, под которым смотришь на, казалось бы, хорошо известные факты. То, что у американцев называется point of view. Мне трудно абстрагироваться и быть беспристрастным, я вовлечен в процесс, тем не менее готов утверждать: это не ряженая война, как во многих других фильмах. С чем бы сравнить? Как сосиски из сои. По вкусу похоже на мясо и даже запах тот же, а по факту — сплошное надувательство. У нас все по-настоящему. Ручная работа. Надеюсь, мы сумели добиться некоего подобия хроникальности. Думаю, далеко не каждый режиссер блокбастера может позволить себе запустить сразу пять переодетых в военную форму операторов, чтобы те бежали с массовкой в атаку и снимали все подряд. В фокусе, не в фокусе — значения не имеет, нужное выберем потом. Это и приносило ощущение достоверности. Мы тяжело работали в условиях, максимально приближенных к боевым. Даже одевались, как настоящие штрафники. В том числе зимой. Позволили себе лишь теплое белье и китайские нашлепки на почки. Все! Помню, после очередного съемочного дня ехал на дачу, представлял, как сейчас помоюсь, попарюсь, поужинаю, выпью сто граммов… И вдруг как прозрение: а ведь Котов остался там, в заснеженном окопе!.. Понимаете, о чем я?
- Пока не особенно.
- Картина так мне дорога, что считаю ее для себя чем-то большим, чем просто кино. Подчеркиваю: это мое личное ощущение. Первое. И второе: мы стремились, чтобы люди, которые посмотрят фильм, выйдя из кинозала, признали правоту Льва Толстого, сказавшего, что счастье жизни в самой жизни.
- А чувства, что можете увязнуть в громадье кинопланов, не возникало?
- Вы ведь о Великой Отечественной прежде кино не делали.
- Почему? Моя дипломная работа называлась «Спокойный день в конце войны».
- Я про полный метр.
- Раньше мне нечего было сказать на эту тему.
- Теперь, значит, слова и мысли нашлись?
- Дело не столько в моей персоне. Изменился современный человек и его отношение к войне. У меня возникло серьезное опасение потери национального иммунитета. Когда в учебнике истории высадке союзников в 1944 году посвящены две страницы, а Сталинградской битве — пять строк.
- Решили сделать обществу прививку памяти?
- Не собираюсь никого учить, тем более поучать, хотя сейчас это модно — поправлять предков. Дескать, не так они жили, неправильно. Для меня совершенно очевидно: прошлое надо не только помнить, но и чтить. Оно того заслуживает. И еще тезис, по сути, аксиома, вытекающая из сказанного ранее: ни один народ не может считаться воевавшим, если он не бился с внешним неприятелем на своей земле. Война — это не только солдаты, а все, что накрывает нацию. Война касается всего — пейзажа, речки, скамейки во дворе, неба над головой, родных и близких. Когда твои города бомбят вражеские самолеты, по ночам комендантский час и нельзя выйти на улицу, когда продукты отпускаются по карточкам, а в хозяйской постели спит чужой человек, говорящий на незнакомом языке… Такое генетическое ощущение беды может быть развито лишь у тех, кто воевал на родине. В нашей семье никто не погиб. Счастье великое, да? Но мама с детьми — моими старшим братом и сестрой — уехала в эвакуацию, отец был на фронте, дядя в 41-м попал в плен и четыре года мотался по фашистским концлагерям… Когда дядя Миша вспоминал войну и начинал о ней рассказывать, он почти всегда плакал.
- По «Предстоянию» не понять, как вы, Никита Сергеевич, относитесь к Сталину.
- «Нравится — не нравится» — не те категории, которыми можно оперировать, говоря об этой личности. Вот картинка с натуры. Ближняя дача в Кунцево, съемочная группа ждет на крыльце, пока загримируют Суханова (исполнитель роли Иосифа Сталина. — Ред. ). Выходит Максим. Разговор мигом прекращается, и все встают. Все! Почему люди поднялись — и молодые, и старые? Испуг, страх, генетика? У меня нет объяснения. Как и тому, чем руководствовались телезрители, голосуя за Сталина в конкурсе «Имя — Россия». Он ведь долго лидировал, пока не потеснили Александр Невский и Петр Столыпин. Что, люди по лагерям соскучились, по репрессиям?
- Почему, кстати, премьеру вы поставили на 22 апреля, день рождения другого вождя — Ульянова-Ленина?
- Дату не я назначал, а компания, занимающаяся прокатом картины. Был нужен длинный уик-энд перед майскими праздниками. Это специфика кинорынка.
- Но вы гнали, чтобы успеть к юбилею?
- Нас попросили дать картину в программу празднования 65-летия Победы. Я был очень рад. Но в первой части речь идет о самых трудных месяцах войны, премьера 9 Мая могла быть не вполне уместна. Нашли другую дату. Все! Более того, знающие люди советовали не выходить перед Днем Победы. Мол, сейчас будет масса фильмов о войне, есть риск затеряться. Но я никогда не боялся конкуренции.
- И в Канне?
- Для нас всех, особенно для нашего международного прокатчика компании Wild Bunch, очень важно показать картину на крупном фестивале. Канн — в первую очередь мировой кинорынок, на который слетаются покупатели со всей планеты. Если, конечно, исландский вулкан даст возможность прилететь…
- Хотите сказать, что согласны довольствоваться участием в конкурсе?
- Я давно перегорел трепетным ожиданием призов. Минимум дважды слышал, мол, главная награда — твоя. Сначала так говорили про «Очи черные», затем о первых «Утомленных солнцем».
- И что?
- Да ничего! Живу без «Золотой пальмовой ветви», работаю, как видите.
- А сорок миллионов евро, потраченных на дилогию, отбить рассчитываете?
- Сложный вопрос. Но это не означает, что масштабное кино не надо снимать.
- Вот сколько, к примеру, стоила ваша «Неоконченная пьеса для механического пианино»?
- Как считать… Думаю, в те времена миллиона полтора долларов. Может, меньше.
- Значит, дело не в сумме со многими нулями.
- Тогда все было иначе. Работала отлаженная машина, исключавшая ситуацию, при которой картина осталась бы незавершенной. И все фильмы гарантированно окупались. В СССР кино приносило доходы, уступавшие лишь выручке от продажи табака и водки. К всесоюзной премьере готовили три тысячи копий и в первый же уик-энд с лихвой перекрывали затраты на производство. В стране было восемь тысяч кинотеатров. А сейчас у меня более тысячи копий на две тысячи современных экранов, и я страшно горд, поскольку по сравнению с «Сибирским цирюльником» сделан колоссальный шаг вперед. Тогда на всю страну напечатали тридцать копий, а экранов было тридцать шесть. Но даже с ними мы сумели набрать в прокате два миллиона шестьсот тысяч долларов. Я понял, что народ хочет смотреть кино про себя, наевшись фильмов про других. И про гламурных красавцев с белозубыми длинноногими блондинками, обитающих в огромных квартирах и рассекающих на дорогущих иномарках, и про пьющую мерзоту, гадящую в подъездах, насилующую собственных детей и говорящую на матерной фене.
- Теперь у вас, Никита Сергеевич, будет возможность контролировать процесс.
- Какой и каким образом?
- Через фонд, не переврать бы название, социальной и экономической поддержки отечественной кинематографии, от которого вам перепало восемь миллионов долларов.
- Средства распределяются между восемью мейджорами, и пока мы их не получили. Этой суммы хватит на производство одного большого фильма или трех маленьких. В любом случае речь не о деньгах персонально для Никиты Михалкова. У нас есть планы, портфель идей, мы готовы работать. Уже снимается «Шпионский роман» по Акунину, надеюсь, скоро начнутся съемки картины о великом хоккеисте Харламове. Бог даст, я смогу экранизировать «Солнечный удар» Бунина или вернусь к давнишней идее фильма о Грибоедове. Это масштабный, серьезный проект, требующий солидных затрат. Первую половину жизни ты работаешь на имя, а вторую — оно на тебя. Деньги придется искать, рассчитываю найти, но разговор у нас сейчас об ином. Средства, которые выделяет фонд, не поднимут индустрию, а механизм запускать надо. Я ведь бьюсь не за себя, несмотря на то, что говорят мои оппоненты. Ослепленным завистью ничего не объяснишь и не докажешь, нечего даже пытаться. Я предлагаю говорить о будущем кино, а меня опять втягивают в кухонную свару. Это проще, чем объяснить, почему из огромного количества запущенных картин так мало доходит до экрана или откуда взялась невероятная дебиторская задолженность у финансирующих кино? Значит, кому-то выделялись государственные деньги, а их тратили не по назначению. В результате за десять лет недополучено продукции на сотню миллионов долларов. Впрочем, это не моего ума дело. Я знаю другое: кино — это индустрия, которую надо запускать, как и любую другую. Автомобилестроение, например.
- Уже даже Путин стонет, мол, Михалков всю плешь проел с этими деньгами.
- Чтобы процесс пошел, и пятидесяти, и ста миллионов долларов мало. Без вложений нет отдачи. Киноиндустрия — это не только производство фильмов, но и количество современных кинотеатров, и электронный билет, и возможность рекламировать продукцию. Другой разговор, к кому эти деньги попадут и как их будут тратить… Думаю, если действительно хотим, чтобы кино себя окупало и приносило прибыль, нужно думать не о том, как на берегу распорядиться полученными средствами, а на чем плыть до конечной цели.
- Кстати, о плавание. Слышал, переезжаете с Патриарших?
- К сожалению, здание, которое занимала студия «ТРИТЭ», пришло в негодность. Когда-то оно принадлежало композитору Алябьеву. Мы счастливо прожили здесь двадцать лет и сделали много хорошего. А сейчас нашли инвестора, готового снести убогую старую постройку и возвести на его месте новое здание. Если бы не финансовый кризис, давно все стояло бы. Пришлось корректировать планы. Нам отдадут первые два этажа, мы получим ту же площадь, которую имеем сегодня.
- Ну да, понятно: чужого нам не надо, а свое не отдадим… А на штурм «Цитадели» когда пойдете, Никита Сергеевич?
- Вы о заключительной части? Может, покажем ее 23 февраля или все же 9 Мая, но через год. Не думал пока об этом. Поживем — увидим…