Раскатов грома наши предки боялись не меньше, чем чумы и холеры
В старину к грому относились серьезно. Его вещий смысл пытались разгадать по специальным гадательным книгам-громникам. Считалось, что громовые раскаты не к добру. По народным верованиям, гром — это гнев пророка Ильи, зорко следящего за всем, что делается на земле. Карал он жестоко — смертоносным ударом молнии. Помощи горожане искали у милосердных святых, и особенно у святой Варвары, оберегавшей от внезапных напастей и скоропостижной смерти. У гроба великомученицы в Михайловском соборе запасались ладаном, которым принято было окуривать себя во время грома.
Ладан «от грома» входил в состав бытовой аптечки начала XIX века, потому что грозы с молниями случались тогда довольно часто и причиняли горожанам немало бед. Природные условия стали заметно меняться уже в конце XVIII века, а в 1830-1840-е годы в Европе наступил период глобальных климатических изменений, продолжающийся и в наши дни. Эти два десятилетия отличались особо резкими переменами погоды — скачками температуры, частыми грозами с молниями.
На непогоду жаловалась и киевская пресса тех лет. «Весна текущего года, — писали «Киевские губернские ведомости», — была весьма замечательна по своим физическим явлениям. После постоянно холодных дней, продолжавшихся до середины минувшего апреля, вдруг наступили сильные жары, следствием коих было чрезмерное накопление в атмосфере электричества, разражавшегося проливными дождями, градом и частыми ударами грома, раскаты которого иногда не прерывались в течение часа и более».
Бурные состояния природы, грозы, вихри были излюбленными мотивами поэтов-романтиков. Восторженно писали о грозах и киевские писатели, считая, что они у нас особенные.
«Здешние грозы неимоверно хороши, — утверждала писательница Людмила Ярцова. — Какое величие в этом огне, переливающемся от одного края неба до другого, когда, сверх того, по нему, как по какому-то золотому грунту, сыплются и другие огненные искры. В эти минуты все блестит ослепительным светом. Конечно, подобная гроза подала мысль Брюлову осветить свою картину «Последний день Помпеи» блеском молнии. Оттого она неподражаема, как непонятна здешняя гроза тому, кто не видел ее. А раскаты грома, сливаясь в один непрерывный гул и то усиливаясь, то ослабевая, какое чувство благоговения возбуждают к тому, кто сотворил все это, и кому подвластны все стихии!»
Акварели друга Тараса Шевченко — Михаила Сажина — невозможно представить без небес с величественными рядами туч, дышащими мраком надвигающейся грозы.
Мода тех лет также реагировала на климат грозовых десятилетий. На гуляньях в Государевом саду (нынешний Мариинский парк) можно было видеть модников и модниц с замысловатыми парижскими зонтиками, украшенными маленькими громоотводами и длинными металлическими цепочками, волочащимися по земле.
В отличие от писателей и художников, люди, далекие от романтических страстей эпохи, не видели в бурных прихотях природы ничего хорошего. Летние грозы их пугали, а ходившие по городу слухи о сожженных молниями усадьбах приводили в ужас. Пресса писала о людях, пораженных разрядами «небесного электричества»: «В мае месяце убито громом в Киевской губернии — восемь человек, в Волынской — шесть, в Подольской — 10».
В те времена пострадавших от молнии зарывали в землю по голову. Позже закапывали только ноги, и это якобы тоже помогало. «14 июня во втором часу пополудни, — писал «Киевлянин», — в Дворцовой части Киева громовой удар поразил через отворенную шибку (форточку. — Авт. ) в окне дома дворянина Врасского так, что Врасский потерял движение в ногах и упал на пол. Пораженный был немедленно зарыт ногами в сырую землю, а потом перенесен обратно в комнату, где доктором Гюббенетом было дано ему с успехом медицинское пособие».
Перед яростью грозового неба в старину трепетали не меньше чем перед чумой и холерой. Страх перед громом прививался детям с раннего возраста. Каждое падение барометра навеивало на впечатлительных людей ужас. При первом же ударе грома во многих городских домах начиналась паника. И не дай Бог, если гроза заставала кого-нибудь среди поля или в лесу.
В ХIX веке существовало множество рекомендаций по спасению от гроз и молний. Некоторые были известны со времен Древнего Рима, другие подсказаны наукой (например, громоотвод, изобретенный американцем Бенджамином Франклином в 1752 году). И старые, и новые «способы» пользовались в быту одинаковым успехом. Все вписывалось в единый «антигрозовой» сценарий, превращавший на время жилища горожан в некое подобие сумасшедшего дома.
Как только в небе появлялись черные тучи, в мещанских домах перед иконами зажигались лампады. Окна наглухо запирались, опускались шторы и гардины. Хозяева ложились на кровати, под которые подкладывались стеклянные подставки, и укрывались одеялом с головой. Ходить по дому, шуметь и разговаривать во время грозы запрещалось. Это могло «привлечь» молнию.
Подобные приемы практиковались и в дворянской среде. В больших залах богатых домов ставились стеклянные домики, в которые на время перебиралась вся семья. Если хозяин или хозяйка жили одиноко, их кресло со всех сторон окружалось стеклянными щитами. Домашних животных уносили из комнат в подвал, поскольку их шерсть могла наэлектризоваться и притягивать грозовые разряды. Прислуга же одевалась в шелковые платья, ходила по всему дому, шумела, кричала и пела, чтобы отпугнуть молнию и уберечь от гибели своих господ.
Страшная буря, прогремевшая над Киевом 19 июня 1849 года, налетела на город среди ясного дня. «При внезапно появившемся сильном юго-западном ветре, — писали местные «Губернские ведомости», — образовалось море пыли, заслонившее не только облака, но и самые близкие предметы. Эта страшная, не виденная здесь до сих пор картина, продолжалась до 25 минут. Мало-помалу ветер начал утихать, загрохотал гром, полился сильный дождь, и сквозь черные облака засверкала молния. После дождя термометр упал вдруг с 25 градусов на 10». Буря согнула кресты на Великой лаврской церкви, Военном Николаевском соборе и Троицкой церкви, другие храмы (Софийский собор, церкви Трехсвятительская, Андреевская, Вознесенская и Николая Доброго) лишились их вовсе. Со многих зданий города, в том числе и с университета, были сорваны крыши, а в окнах выбиты стекла. На улицах повалены заборы и деревья. У Подола затонуло несколько барж…
Много писали в XIX веке и о так называемых «киевских воробьиных ночах» — величественном явлении природы, когда в небе часами грохочет гром, а ночная тьма озаряется вспышками молний. Такие ночи бывали в конце лета и осенью в Киеве и других городах Украины довольно часто (в России о них знали лишь понаслышке). «Воробьиными» они назывались потому, что их жертвами, по народному поверью, становились прежде всего воробьи, которых Илья-громовержец истреблял в начале осени в великом множестве за их нежелание переселяться в Ирий, предназначенный Богом для зимовки птиц. Можно предположить, что после каждой такой ночи киевские сады были завалены мертвыми птицами. Ничего подобного — вместо птиц страдали богобоязненные горожане, проводившие целые ночи без сна в страхе и тревоге.
Слухи о странных и страшных киевских ночах порождали разговоры и толки в самых отдаленных уголках империи. Вспоминает о них в своих знаменитых «Письмах русского офицера» и писатель Федор Глинка. В начале XIX века он служил адъютантом при киевском генерал-губернаторе Милорадовиче, украинский язык знал понаслышке и потому перепутал два созвучных слова, переведя «горобину нiч» на русский язык как «рябиновая ночь». Комментатор нового московского издания «Писем» Глинки (1990 г. ), похоже, вообще ничего не слышал о киевских воробьиных ночах и вслед за автором утверждает, что это просто «душная ночь с зарницами в период цветения рябины», то есть в середине мая. Впрочем, москвичу такая ошибка простительна. Даже многие киевляне в наши дни уже не помнят об этом удивительном явлении природы. Очевидно, вскоре воробьиные ночи и вовсе исчезнут. А когда-нибудь горожане забудут и о самом страхе перед громом и молнией.