Ровно 50 лет назад начались съемки ленты, в которой актер, отпраздновавший на днях 70-летие, сыграл роль Ихтиандра
На счету известного актера Владимира Коренева 41 роль в кино, среди которых фильмы «Много шума из ничего», «Криминальный талант», «Дети Арбата». Но всенародную славу и любовь ему принесла роль Ихтиандра в фильме «Человек-амфибия» по одноименному роману Александра Беляева. С этим произведением судьба столкнула Коренева еще в детстве, когда к ним в гости приехал слепой дядя из Читы, которого поселили в комнате с юным Володей. Когда по ночам выключался свет, дядя по своей книжке с выдавленными буквами читал племяннику захватывающий роман. Разве мог тогда маленький мальчик знать, что именно ему судьба уготовила сыграть роль влюбленного романтика Ихтиандра. И что эта роль станет главной в его жизни.
- Владимир Борисович, с Днем рожде-ния вас! Как отпраздновали юбилей?
- Вечером в моем родном Театре имени Станиславского, где служу вот уже почти 50 лет, я вышел на сцену в спектакле «Куба — любовь моя», где играю бомжа (улыбается). Затем посидели дома с родными и друзьями. Жена Алла и дочь Ирина накрыли стол, а я принимал поздравления. Мой 15-летний внук Егор сказал мне много хороших слов. В общем, все по-домашнему.
- Что-то в последнее время на экране вас нечасто увидишь. Неужто профессия наскучила?
- Нет! Просто сейчас я больше играю в театре, чем снимаюсь в кино. Не могу сказать, что моя профессия лучшая на Земле. Она такая же, как и любая другая. Но лично для меня хороша. Мне в ней комфортно! Она по мне! Быть может, потому, что добрая. Театр ведь — замечательная штука. Он старше христианства на тысячу лет!
- Вы из семьи офицера, а у военных принято, чтобы сын шел по отцовским стопам. Родители не были против вашей будущей профессии?
- Да, мой папа был морским офицером. Конечно, родные вначале хотели, чтобы я продолжил традицию. Я обожал море, но что-то меня не тянуло делать флотскую карьеру. Когда отца перевели в Таллинн, на Балтийский флот, я учился в пятом классе. В школе, куда меня определили, был замечательный драмкружок, который вел артист Сталинского театра Иван Самахин. Он настолько сумел влюбить нас в театр, в профессию, что 12 членов школьного драмкружка стали актерами!.. Например, Лариса Лужина. Мы с ней за одной партой сидели. По сути, у меня не было вариантов. Я знал, что буду поступать в театральный. И с первого захода прошел. Кстати, конкурс в ГИТИС тогда был огро-о-омный — 250 человек на одно место.
- У вас, если не ошибаюсь, и украинские корни есть?
- Фамилия моей матери Орличенко, она крымчанка. Так что я наполовину украинец. Родился в Севастополе накануне войны. Когда она началась, мы с мамой уехали в эвакуацию, а папа остался воевать в Крыму. За время войны отец получил 16 осколочных ранений, три пулевых и две контузии. Окончив несколько военных академий, дослужился до адмирала! После Великой Отечественной, когда мы снова вернулись на полуостров, некоторое время жили в Ялте. Потом отца перевели в Измаил на Дунайскую флотилию.
- С Крымом ведь связана и ваша самая главная роль?
- Да, в районе Фороса, в бухте Ласпи, снимался фильм «Человек-амфибия».
- Роль Ихтиандра вам досталась, когда еще были студентом?
- Да-а, мне было 20 лет, я учился в театральном и в дипломном спектакле «Ночь ошибок» исполнял роль главного героя, этакого персонажа английских анекдотов, смешного человека. Этот спектакль увидела ассистент по актерам из Ленинградской киностудии. Как мне потом рассказали, ей настолько понравилась наивность, искренность моего героя, что меня пригласили на пробы.
- И все прошло удачно?
- Как только была сделана моя проба, режиссеры картины Геннадий Казанский и Владимир Чеботарев перестали искать главного героя.
- «Человека-амфибию» долго снимали?
- Непосредственно съемки длились около года, потому что вся подводная часть достаточно сложна. Техника, которая была в то время, не подходила для таких съемок: камеры постоянно протекали, со светом возникала сложность — могло закоротить. Бесконечно приходилось что-то изобретать. В частности, наш оператор Эдуард Розовский, профессионал, который потом много снимал, к примеру, «Белое солнце пустыни», придумал интересное приспособление. Поскольку живности в Черном море немного, он соорудил раструб, который надевался на объектив подводной камеры. Этот раструб наполняли рыбой. Во время панорамных съемок создавалось впечатление, что рыбы в воде целые косяки. Изначально был вариант ехать в Саргассово море — там очень интересная подводная растительность и живность, но это оказалось не по карману Ленинградской киностудии. Однако в результате неплохой получился фильм.
- Отличный! Вчера пересматривал в очередной раз и понял, что эта картина прошла испытание временем.
- Наверное, потому что все делалось с душой. Мы молодые, энергичные, переживали за общее дело, к тому же фильм был далек от всякой политики. Правда, за это его ругали некоторые критики. А потом, картина вышла в тот период, когда подобных лент на нашем экране просто не было.
- Заграницу снимали в Баку. На домах развешивали рекламные щиты на иностранном языке. Поскольку дело происходило в 30-х годах, все стилизовали под это время. Для сцен в городе специально искали старые машины. Единственное, что выписали из-за рубежа, — старая рыболовецкая шхуна, которую обозвали в фильме «Медузой». Ее пригнали из Финляндии. А еще знаю, что режиссер накануне съемок связывался с самим Жаком-Ивом Кусто, советовался по многим вопросам.
- Правда, что кто-то из съемочной группы, изображая акулу, плавал с прицепленным к спине плавником?
- Нет, акула была настоящая черноморская — катран. Просто ее снимали специальным широкоугольным объективом, поэтому она кажется очень большой, хотя на самом деле была всего полметра. Дельфинов должны были привезти из Новороссийска, для них даже вольер в бухте Ласпи под водой соорудили. Однако денег на перевозку животных не хватило, поэтому несколько мелких дельфинов купили у местных рыбаков.
- Несмотря на отсутствие компьютерной графики и спецэффектов, декорации получились более чем реалистичные. Впечатляет даже сейчас, по прошествии стольких лет.
- Ровно 50! Картину начали снимать летом 1960 года. Многочисленные декорации, в том числе подводные лианы, были изготовлены искусственно, многие крупные кораллы тоже делали в мастерских студии. Специально для съемок искали большие раковины. Они хоть и настоящие, но не морские, а океанские. А вот ракушки, из которых я доставал жемчужины, впрочем, как и сам жемчуг, были искусственные. В Черном море ведь нет жемчужниц.
- А как с нарядом Ихтиандра?
- О, это очень дорогой костюм — ручной работы. На эластичный материал типа лайкры вручную, леской, а не ниткой, чтобы не гнила в воде, нашивали чешуйки из белой пленки. Работа ювелирная! Всего для съемок было сшито несколько таких костюмов.
- Вам, начинающему тогда актеру, посчастливилось поработать на площадке с прекрасными партнерами.
- О, да! Поскольку это была моя первая картина, ко мне все относились очень доброжелательно. В этой атмосфере было приятно и легко работать. Моего отца-профессора играл Николай Симонов. Это действительно легендарный актер! В жизни он оказался простым человеком и относился ко мне, как к сыну. Его в театре называли Голубь, потому что он никогда не лез ни в какие разборки, не был замешан в закулисной грязи, в интригах, не занимался политиканством. Был беспартийным, глубоко верующим человеком и прекрасным художником. Все свободное от съемок время Симонов уходил с мольбертом писать крымские пейзажи.
- Говорят, с Анастасией Вертинской у вас и в самом деле случился роман.
- Не-ет, это все выдумки. Раньше, если актеры играли любовные отношения, им сразу приписывали роман. Вертинская тогда была еще школьницей — в девятом классе училась, а я уже заканчивал институт. К тому же был женат (в будущем году актер со своей супругой Аллой отпразднуют золотую свадьбу. — Авт. ). Вертинскую с занятий отпустили с тем условием, что она будет прикреплена к одной из бакинских школ, где должна сдавать экзамены. Я, кстати, за нее сочинение по литературе писал (улыбается). Прежде чем приступить к съемкам, мы вместе с Настей учились плавать в бассейне Института физкультуры в Ленинграде.
- Вы же выросли на море!
- Я, конечно, плавать мог, но не так хорошо, чтобы сниматься в роли Ихтиандра. Надо было плавать красивым стилем — дельфином, которому меня учили. Ласты были огро-о-омные и очень дли-и-инные. Их делали по заказу. Они тяжеленные, внутри вставлены стальные пружины для жесткости. Одно движение — и меня выбрасывало вперед метров на 15! В бассейне мы с Настей занимались по ночам. Днем снимались в павильонах, а когда из бассейна уходили последние студенты, нас привозили, и мы плавали с тренером. После в Крыму тренировались на море. Допустим, лодка плывет, а я за ней. И так несколько километров.
- Экстремальные ситуации случались?
- Было несколько неприятных моментов. С водой, морем шутить нельзя! Например, в фильме есть сцена, где на меня надевают металлический пояс, от которого идет большая цепь, и заставляют нырять за жемчугом. Так вот, эта цепь была метров 60, наверное. Тяжелая ОЧЕНЬ. Ее держал на палубе матрос, накрутив на руку конец цепи. Я прыгаю в воду, где меня ждет оператор. И как-то так получилось, что я прыгнул, а матрос выпустил цепь. Глубина довольно большая — метров 40. Естественно, цепь стала падать в воду. Хорошо, оператор увидел это, бросил камеру и успел ухватить цепь. Если бы меня на глубину утащило, точно бы уже не достали.
Для того чтобы Ихтиандра спрятать от отца, меня привязывают к якорю и опускают на дно. Снимали на натуре, без дублера. Привязали к якорю и опустили под воду. Время от времени ко мне подплывал водолаз и давал загубник подышать. Но за время съемок воздух в моем акваланге кончился, и мой страховщик отдал свой акваланг, а сам вынырнул… У него из-за быстрого всплытия даже баротравма случилась — кессонная болезнь. Слава Богу, все обошлось! Съемки в основном проходили на глубине более десяти метров, чтобы не видно было потолка воды.
- Да, нелегко приходилось!
- Три месяца каждый день по четыре часа под водой — это утомительно. Одно дело, когда просто купаешься. Надоело — вышел из воды. А нам надо было работать в воде, причем на глубине, где даже летом холодно. Я тогда на съемках так перемерз, что до сих пор помню этот холод. Я и сейчас больше люблю смотреть на море, загорать, слушать, как чайки кричат, нежели лезть в воду.
- На своей первой картине вы, наверное, приличные деньги заработали?
- Даже должен остался студии — мне переплатили 35 рублей. Пришлось их по почте отправлять обратно. Гонорары были небольшие, за фильм получил 1300 рублей.
- Зато слава какая свалилась!
- Это — да, грех жаловаться. Успех был ошеломляющий. Хотя чиновников моя популярность раздражала, зато в быту мне, конечно, было легче, чем другим.
- Небось, письма с признаниями в любви мешками получали?
- Десятки тысяч писем. Кстати, они до сих пор приходят. Фильм шел во многих странах мира, и письма порой присылали из самых экзотических мест! Помню, московские собиратели марок ходили за мной табунами, чтобы добыть для своей коллекции что-нибудь эксклюзивное.
- Представляю, как вас влюбленные фанатки одолевали.
- Поклонницы до шестого этажа расписывали губной помадой подъезд моего дома, не стесняясь и не скупясь на откровения типа: «Я хочу от вас ребенка!» Но одна история была действительно очень забавной. Мы купили холодильник ЗИЛ, занесли его на кухню, а ящик оставили на лестничной площадке. И я туда складывал письма, которые получал. Когда ящик оказался полный, я в него залез и стал прессовать корреспонденцию ногами, чтобы отдать ребятам, собиравшим макулатуру. Тут мое внимание привлек конверт, лежащий сверху. Не стандартный, а склеенный вручную. Он был разрисован птичками, листочками, в надписях типа: «Лети с приветом, вернись с ответом». Я его открыл. Там было написано следующее: «Товарищ Коренев, я знаю, что вы писем не читаете и тем более на них не отвечаете, но мои письма вы прочтете. Их будет ровно десять. Я сфотографировалась голой, разрезала фотографию на десять частей и буду в каждом письме присылать одну десятую часть». Девушка просила, чтобы я ей прислал фотокарточку с автографом. Я отослал ей письмо: «Никому не пишу, но тебе отвечаю — за изобретательность. И отправляю фотографию с автографом. Извини, что не голый!»