Ровно 35 лет назад известный артист впервые вышел на театральную сцену
Роман Виктюк до сих пор называет Ефима Шифрина своим любимым учеником. Известный режиссер был первым, кто вывел Ефима на театральную сцену студенческого театра МГУ. Это произошло ровно 35 лет назад. Со временем Шифрин стал не только известным актером, но и популярным юмористом. Правда, в последнее время Ефим Залманович все реже появляется на телевидении с юмористическими рассказами. Чаще участвует в театральных постановках. «ФАКТЫ» решили по телефону поздравить актера с профессиональным юбилеем, а заодно поговорить «за жисть».
— Ой, вы только говорите погромче, а то Киев далеко, и мне, старику, трудно разобрать, — шутит Ефим Шифрин.
— Так лучше слышно?
— Ой, ну это другое дело, просто сказка, я даже не рассчитывал.
— Ефим, рано вы себя в старики записываете, в ваши-то 55. Неужто о пенсии подумываете?
— Это такое актерское баловство — рассуждать о возрасте. На самом деле артиста очень трудно выгнать из гримерки. Вот, например, в театре имени Вахтангова до сих пор выходит на сцену Евгений Евгеньевич Федоров, которому почти 90. И я не знаю, с какой радости он бы это счастье променял на пенсионное. На днях снимались в передаче «100 вопросов к взрослому» с Владимиром Зельдиным, которому в январе 97 исполнится! Болтали за кулисами, и я подумал: мне бы такую ясность ума и живость. У меня на этот счет мысли идут вразрез с привычным мнением — я за увеличение пенсионного возраста.
— Не думали, чем бы занимались, если б не актерство?
— Если бы судьба лишила меня голоса или случилась какая-то другая беда, отнявшая у меня профессию, я смог бы преподавать и писать. Мне есть что вспомнить. И не потому, что много чего происходило в жизни, а из-за того, что посчастливилось работать с выдающимися режиссерами, великими актерами. Они все время просятся на бумагу… Что касается преподавательства, я, к сожалению, не владею какими-то методиками обучения, хотя сам много учился. И на курсе у Виктюка в ГИТИСе, и во время работы с режиссерами. Но мне кажется, я бы мог передать и рассказать о том, что у меня иногда получается хорошо.
— Какие-то необычные профессии в жизни на себя примеряли?
— У нас во время гастролей постоянно что-то случается: дают порулить теплоходом или сажают на минуточку за штурвал самолета. Окружающие приобщают к тому, чем занимаются сами. Такой знак гостеприимства, очевидно. Раньше вообще считалось в порядке вещей, когда актера, который летит на гастроли, командир экипажа приглашал к себе в кабину и давал в руки штурвал. Мне много раз приходилось бывать в кабинах пилотов, только недавно все кончилось — в целях безопасности. Хотя понятно же, что никто из актеров, сидевших в кабине, ничего там по-настоящему не делал. У актеров привилегированное положение, раздражающее иногда других. И это вполне объяснимо — мы быстрее договариваемся с инспекторами ГАИ, нам не приходилось стоять в очередях…
— Неужели не встречаются противные блюстители порядка, которые не идут на уступки?
— Конечно, встречаются. Причем они не просто противные, а совсем злющие. Для таких известная личность — самая желанная жертва. Они не упустят случая показать свое превосходство. Это их звездный час — поиздеваться над человеком, который от них в данную секунду зависит.
— Вы много путешествуете, гастролируете. Уже весь земной шар, наверное, объездили?
— Я никогда не был в Латинской Америке, и мне так туда надо по делу, срочно. Остапу Бендеру и то больше повезло, он все время говорил о Рио-де-Жанейро, а я его даже не видел. Меня потрясла не Великая китайская стена, не Тадж-Махал, не все эти роскошные снимки из глянцевого журнала, а какие-то детальки. Иногда случается, что сентиментальность играет со мной злую шутку, я могу прослезиться, просто глядя на пейзаж. Но чаще всего это не экзотическая картинка, а тема, которую я уже видел во сне, или она выплыла из подсознания — с полочки, где хранится детский альбом. Вот если я что-то такое вижу (это может быть грязная лужица с осколками льда или жухлый листок, или запах кушанья, которого я двести лет уже не пробовал), могу выйти из состояния равновесия. А вы мой рассказ от руки записываете?
— Нет, на диктофон.
— Подождите, тогда мне надо говорить чуть ниже. Я хочу звучать уверенно. Сделайте меня на бумаге баритоном.
— Постараюсь. Ефим, а сны вам часто снятся?
— Часто, а знаешь, почему? Ой, я на «ты» перешел, по голосу ты моложе, и мне так легче.
— Не проблема.
— Жизнь артиста не такая, как у всех — в 23.00 лег, в 9 проснулся. Мы спим в дороге, разных гостиницах. Поэтому лично мне сны запоминаются. Мой сон всегда прерывает будильник, звонок горничной или ласковое поглаживание стюардессы по плечу. Я не успеваю досмотреть кино, участником которого только что был. Поэтому сны вижу многосерийные. Проснулся в самолете, выпил, съел дохлую курицу и опять спишь. Признаюсь честно, не нравлюсь себе на экране, но смотреть нужно, чтобы учиться, анализировать ошибки. Со снами гораздо проще, в них мне больше везет, я там бесстрашнее, мужественнее, чудес больше происходит, чем в жизни. А я так тоскую по чудесам.
— Эротические сны тоже случаются?
— (Стушевавшись.) Хорошо, когда эротические сны сбываются. Я не большой любитель беседовать на эти темы. Когда говоришь об этом с человеком, которому доверяешь, можно дать себе волю… Но если свидетелями разговора становятся тысячи, отпадает охота в эту область вторгаться.
— Ваше отношение к теме про ЭТО — природная скромность?
— Нет, думаю, издержки воспитания. Я родился в семье довольно взрослых родителей: маме был 41 год, папе — 46. У нас не было никаких особенных строгостей, но все, что касалось интимных отношений, не обсуждалось. К тому же в советское время и книги были иными. Вы у Достоевского много эротических сцен видели? Но эротики в отношениях Настасьи Филипповны и Рогожина не меньше, чем в любом бульварном романе. И она интенсивнее и горячее, чем в нынешних книгах. А почему? Потому что прячется за вуалью хорошей литературы. Меня не пугает нынешняя открытость. Но для меня интим — отношения двоих. А там, где «групешник», — уже порнушка.
— По-прежнему серьезно занимаетесь в спортзале над усовершенствованием своего тела?
— Только что из зала. Находясь в Москве, занимаюсь не меньше трех раз в неделю. Все уже знают, что в обед я всегда на тренировке. Это стало частью моей профессии. Во-первых, у меня должно хватать сил на мою работу — она физически тоже непростая. Во-вторых, активные занятия спортом отодвигают границы опасного возраста. А в-третьих, спорт расширяет круг ролей, которые мне предлагают в театре. Если бы однажды я не пошел в зал, до сих пор играл бы каких-нибудь чумных идиотиков, в образе которых вышел на сцену в далекие 70-е. Смелее стал в профессии после того, как у меня появилась физическая сила.
— В последнее время вас все чаще можно увидеть не в юмористических шоу, а на театральных подмостках. Сейчас с Татьяной Васильевой в спектакле «Торговцы резиной» играете.
— С этим спектаклем едем 12 декабря в Одессу и 13-го — в Киев. Васильеву считаю идеальной партнершей. Она исключительная. К тому же у нас очень много общего. Она, как и я, вне быта, мало чего понимает в коммунальных делах. Вспомнил смешную историю. У меня дома однажды сорвался в душе этот, ну как его…
— Смеситель?
— Да, он самый. Отлетел шланг с душем, а я даже не подумал, что надо закрыть кран и начал все это прилаживать при открытой воде. Забрызгал все, потом пытался заткнуть фонтан большим пальцем, а ведь надо было просто выключить воду.
— Судьба свела вас с Романом Виктюком, у которого сыграли в восьми спектаклях.
— Когда Виктюк пришел во ВГИКе к нам на курс, слова «великий», «гениальный» тогда еще не очень были в ходу. Ромочка замечательный преподаватель, которого мы очень любили.
— Вы его Ромочкой называете?
— Подожди… (Пауза). А чего-то я его никак не называю. За глаза по-всякому зову, например, Дед, как все в театре. Но это только, когда он не слышит.
— Роман Григорьевич не только талантливый режиссер, он невероятный знаток русской речи. Особенно ненормативной лексики.
— У него нет слов для внутреннего пользования и внешнего. Я иногда поражаюсь, что в телевизионных эфирах он себе в ненормативной лексике отказывает, чтобы его не запипикивали. На самом деле крутые словечки — часть его словаря, с ними становится понятнее актерская задача.
— Несмотря на свою кочевую профессию, вы домосед?
— Стал с годами, хотя это слово мне очень не нравится. В моем сознании домосед — это бездельник. Но я ни секунды не сижу без дела, не валяюсь перед телевизором с пивом и рыбой. Страшно себя казню, когда совсем ничего не делаю.
— Вы ведь живете в знаменитой сталинской высотке на Котельнической набережной?
— Да, вот сейчас как раз подхожу к окну — они у меня выходят во двор, слава Богу. Не знаю в Москве дома, в котором можно спать при открытых окнах. У меня же тишина совершенная.
— У вас много знаменитых соседей.
— К сожалению, имена большинства из них уже растасканы по памятным доскам — очень много народу ушло в последнее время. Из «теплых» соседей Ширвиндт в соседнем подъезде живет, киноактер Валера Николаев. А великие старики, к сожалению, ушли. Дом, конечно, легендарный. Но у него непростая история. Я был страшно удивлен, узнав, какая битва шла за квартиры, когда распределяли жилплощадь всем великим. В ход шли и доносы, и наветы, и жалобы.
— А какое у вас любимое место в квартире?
— У компьютера в основном. Кстати, мой ник в интернете Котельник. У меня в компьютере все: тексты (21 февраля готовлю премьеру), музыка, которую надо разучить, скайп, чтобы с семьей в Израиле поговорить… А еще на рабочем столе настольная лампа и всегда открытая книжка. Рядом диван, на который можно сразу рухнуть, поняв, что я уже от компьютера насосался и пора отваливать.
— Долго овладевали этой техникой?
— Свой первый компьютер купил в Америке в 1993 году. Это был такой ноутбук, которым можно было убить — толстенный, тяжеловесный. Я ничего в нем не понимал. Помню, когда проходили таможню и американец меня попросил открыть и включить компьютер, я сказал, что еще не знаю, как это делается. И он расхохотался, потому что в первый раз увидел человека, не знающего, как включается компьютер. Он нажал кнопку и говорит: приедешь домой, вот здесь нажимай. Ноутбуком я долгое время пользовался только как пишущей машинкой.
— Чему-то еще хотели в жизни научиться?
— Вот за что кусаю локти себе, так это за то, что бросил музыкальную школу. Сейчас играю в мюзикле стареющего радиоведущего, так хочется сесть за рояль. Второе сожаление, что не нашел в себе силы освоить гитару. Не пошло. Это, наверное, единственный случай в жизни, когда я сдался.
— На премьере фильма «Высоцкий» были?
— Нет, но отзывов много слышал. У меня в машине радио… Слушайте, ни в одной стране мира нет такой истошной интеллигенции. У нее все — «попрание», «поругание». Ну спел кто-то песню Высоцкого, хотя по масштабу личности даже близко не стоял. Но ведь никто и не претендует на этот масштаб. Пусть поют! Пусть помнят! Не хотите, не слушайте. Не нравится — не смотрите. Убейтесь со своим артхаусом! Сходите на стадион, пробегите стометровку. Выдохните гремучий негатив. А потом возвращайтесь к своим золотым микрофонам и перьям.