20-летняя Юлия Гринцевич из Радомышля рассказывает «ФАКТАМ», как пять лет назад, когда она умирала от саркомы, родители отвезли ее в монастырь, где у нее пробудился дар художника-иконописца. И страшная болезнь отступила…
Давая благословение «ФАКТАМ» на беседу с Юлей, настоятель православной общины Покрова Пресвятой Богородицы отец Макарий попросил нас не указывать местонахождение обители. «Мы пока не можем принять всех страждущих, — сказал отец Макарий. — Но это не страшно. Исцеляет не обитель — Господь. А он везде — и в Лавре, и в Почаеве. И, если хотите, в той же больнице. Надо только прийти к нему не молитвой единой — жить надо правильно, по законам Божьим»…
Юлина мама до сих пор не может спокойно говорить о том, что их семье пришлось пережить. Ведь еще недавно их дочь умирала. Сейчас же она, цветущая жизнерадостная энергичная девушка, сама поведала о том, как противостояла страшной болезни.
— Еще в шестом классе у меня начались головные боли, — рассказывает Юлия Гринцевич. — Я не особенно обращала на них внимания. Выпью таблетку — проходит. Но вскоре голова уже не просто болела — раскалывалась так, что две упаковки анальгина, которые я выпивала за день, не спасали.
Однажды, расчесываясь, нащупала на голове две маленькие шишечки. Мама повела меня к онкологу. «Это жировички, — успокоил доктор, — они еще не созрели, через пару недель вырежем — и все будет нормально».
Через две недели эти «жировички» исчезли. Зато вылезла новая шишка. У меня снова разболелась голова. У нас дома тогда как раз был ремонт, красили окна. «Краски, наверное, надышалась», — подумала я. Решила прилечь, потрогала голову и нащупала огромную мягкую шишку величиной с два ореха!
В киевском онкоинституте с полгода не могли определиться с окончательным диагнозом. Потом сказали: ангиосаркома костей с метастазами, злокачественная опухоль. Меня положили в больницу. Очень хорошо помню своего лечащего врача — Ольгу Федоровну Матюшок. Очень ей благодарна…
Я прошла десять сеансов химиотерапии. Представляете, препарат для капельниц стоил около 700 долларов! У родителей не хватало денег. Помогали ученики и учителя школ Радомышля.
Две недели лежала в палате под капельницами. Волосы стали выпадать, а они у меня были длинные, густые, ниже плеч. Пришлось платочек надеть. Стала выходить в коридор, познакомилась с детьми из других палат. Все были лысенькими. Но не унывали. А вот мамы переживали сильно.
После первых трех сеансов химиотерапии меня периодически тошнило, есть совсем не хотелось. Но в больнице было много игрушек, телевизор, DVD… К нам приходила преподавательница художественной школы Анна Михайловна Гораш. Приносила с собой бумагу, краски, кисточки и учила рисовать. В отделении я познакомилась с мальчиками. Девочек почему-то не было. Они появились позже. Все ходили с непокрытыми головами. А я — в платочке. Стеснялась. Потом привыкла и перестала его надевать.
— Самочувствие после химиотерапии и облучения улучшилось?
— После двенадцати сеансов химиотерапии и двух недель облучения стало еще хуже.
А главное, анализы показали, что никаких улучшений нет. Тогда мне назначили шесть очень сильных «химий». После того как прокапали первые три, я и вовсе слегла. Говорить ни с кем не хотела, видеть никого не желала. Радио раздражало, мобильный зазвонил — я его об стенку разбила. Папа поехал в областной онкодиспансер посоветоваться со знакомым доктором, заведующим этим диспансером. Он, посмотрев мои анализы, сказал: «Благодарите Бога, что ваша дочь еще жива…» И пожертвовал нам несколько пузырьков препарата для химиотерапии, только более дешевого.
Через неделю после третьей сильной химиотерапии мне вроде бы чуточку полегчало, захотелось домой. Но одышка была ужасная, я с трудом ходила. От нашей больницы до метро рукой подать, но мы с мамой шли минут сорок. В маршрутке меня вообще укачало, стошнило. Думала, не доеду…
В таком состоянии я еще четыре дня пролежала дома. Потом стало немного легче. Вышла во двор. А там — наша немецкая овчарка Рольф. Так обрадовался мне! Говорят, собаки излучают хорошую энергетику. У меня появились силы. Я даже бегала с Рольфом. На следующий день мне стало еще лучше, захотелось самой пообщаться с подружками. Они зашли за мной, и я с ними отправилась гулять…
Как-то в воскресенье мы с родителями пошли в собор Николая Чудотворца в Радомышле. Прихожанка храма Валентина давно советовала маме с папой отвезти меня в Божью обитель. Меня ведь и к бабкам возили, которые яйца катали. Катали-катали, да так ничего и не выкатали…
— В монастыре отец Макарий сказал, что мне здесь вместе с родителями надо остаться, — продолжает Юля. — А через день нужно было делать четвертую «химию». Мама с папой боялись, что новых сеансов химиотерапии мой организм не выдержит. Они страшно переживали.
— И вы решили остаться в обители?
— Как решат, думала, так и будет. Родители остались со мной. В первую неделю пребывания здесь я чувствовала себя очень плохо. Сильно тошнило. Я плакала и просилась обратно в больницу — под капельницу: привыкла, что после химиотерапии становилось лучше. Мама отпаивала меня водой с соком лимона, каждый час кропила святой водой, маслом святым мазала. Я лежала пластом.
Прошла неделя. Я встала, вышла во двор, взяла тяпку и стала помогать сестрам выкапывать клубни цветов. А ведь целый год у меня не было сил дома даже посуду помыть!
Мы с мамой жили по режиму монастыря. Трудно было. Подъем в пять утра, утренняя молитва, трапеза, работа по хозяйству. В полдень снова часовая молитва. Потом трапеза и послушание — работа по хозяйству. Мама помогала сестрам на кухне. Папа ездил с братьями заготавливать лес для строительства. После послушания — вечерняя молитва. И в девять часов — отбой. Все ложатся спать. И вдруг в полночь — подъем! Молитва-полуночница. Очень тяжело! Я вставала со слезами, но ни одной службы не пропустила.
Однажды на Крещение в одной сорочке подошла к купели — небольшому озеру: отец Макарий благословил окунаться с головой. Я была в ужасе, думала, окунусь — сердце остановится. Погрузилась в воду. Мое тело, казалось, пронзили тысячи иголок! Многие женщины и мужчины могли за одно омовение окунаться с головой в купель не более трех раз. Я же, с благословения батюшки, выдержала двенадцать погружений. И так потом стало тепло!
Через три месяца нашего пребывания в обители у меня начались сильные головные боли. Такие, как тогда, когда опухоль на голове росла. Ни ходить, ни сидеть, ни лежать не могла. И за неделю на голове снова выросла опухоль, размером с апельсин. Даже батюшка, всегда спокойный и решительный, растерялся.
— Неужели никаких лекарств не принимали?
— Ни одной обезболивающей таблетки! Сестра Елена меня кропила святой водой. Святой крест, который целуют, прикладывала к голове и молитвы читала. Почти каждый час мне сестра Елена лоб елеем мазала. Не отходила от меня. Стала второй моей мамой. Молилась все время за меня…
Батюшка благословил родителей отвезти меня в столичный Институт нейрохирургии. Помню, после компьютерной томографии доктор смотрит то на снимки, то на меня. «Если верить снимкам, — вздохнул профессор, — в твоем организме не осталось ничего живого». Раковые клетки разрушили кость в верхней части черепа, и там, где жидкость выходила в опухоль, образовалась дырка. Вот потрогайте! (Под отросшими густыми каштановыми волосами действительно прощупывается небольшое углубление. — Авт.)
Целую неделю у меня брали большим 20-кубовым шприцем пункцию из опухоли. Потом предложили ехать в больницу на очередную химиотерапию. А я говорю лечащему врачу: «Какой смысл, если это мне не помогает?» Он пожал плечами: поступай как знаешь.
— И вы решили вернуться в монастырь?
— Да, но уже без родителей. Постепенно привыкла к строгому режиму, с удовольствием работала на свежем воздухе. В обители медсестра колола мне лекарство, настоянное на травах, которые папа привозил от деда-травника из Винницы, — оно помогло восстановиться моим поврежденным болезнью и химией внутренним органам.
Сестра Елена говорит, что раковые и другие болезни — это болезни духа. Наказание Божье за прегрешения, совершенные если не тобой, то твоими родственниками до седьмого колена. Например, могут страдать дети, еще ничего плохого не совершившие, за грехи старших. Когда об этом узнал один мужчина, который тоже заболел и обратился в монастырь, он решил изучать историю своего рода. И выяснил, что его дед в 30-е годы сбросил колокол с церкви. Все село его прокляло. Расплачиваться за этот грех пришлось внуку.
А вы знаете, что колокольный звон тоже может исцелять? В старину, рассказала сестра Елена, во время эпидемий вибрации колоколов останавливали и уничтожали бактерии холеры и даже чумы…
Кстати, я в детстве была очень обидчивой. Исповедалась, причастилась. В обители научилась быть снисходительной к недостаткам людей, жить с верой. Надо уметь заглянуть в свою душу, очистить ее, поменять образ жизни.
— Юля, а когда вы стали иконы писать?
— В монастыре, когда чувствовала себя уже хорошо, очень захотелось чем-то заниматься, — говорит Юлия Гринцевич. — Месяцев семь я уже жила в обители. Вообще-то по натуре я человек деятельный, оптимист. Когда-то, классе во втором, сама пошла и записалась в музыкальную школу по классу фортепиано. Родители изумились. Но пианино мне купили.
Сестра Елена начала расспрашивать маму о моих увлечениях. «Не знаю, — растерялась мама. — Когда-то дочка немножко рисовала…» — «Тогда пусть Марине помогает!» Сестра Марина расписывала в обители храм. Я стала ей помогать: мыла кисточки, подносила краски, подавала, убирала. От нее я узнала о курсах иконописи в Киеве.
Поехала в столицу. Меня приняли на учебу в мастерскую «Неопалимая купина» художники Денис Николаевич и Алла Валентиновна — семейная пара. Через год я уже рисовала орнаменты на стенах храма. В первый пасхальный пост начала писать свою первую работу — образ «Спас нерукотворный». Подарила его папе на день рождения. А вот этот образ (Юля показывает в ноутбуке фотографии. — Авт.). — «Матерь Божья, утоли мои печали» — я лепила из пластилина. Целый год
Первую резную икону я подарила обители. Хотелось бы сделать подарок и всем моим землякам, собиравшим средства на мое лечение, — открытому недавно в Радомышле профессором Ольгой Богомолец Музею домашней иконы.
— И на заказ иконы делаете?
— Надо же зарабатывать на хлеб насущный. Учиться дальше так хочется!..
Главный детский онколог Киева, заведующая детским отделением столичного городского клинического онкологического центра Ольга Матюшок очень обрадовалась, узнав, что Юля чувствует себя хорошо.
— Заболевание у девочки было очень тяжелым, — сказала «ФАКТАМ» Ольга Матюшок. — Увы, мировая наука пока не придумала более щадящих методов лечения онкологии, чем хирургия, химиотерапия и облучение. Их побочные эффекты могут вызывать грозные осложнения вплоть до смерти пациента. А рак и саркома имеют не локальный, а системный характер. Метастазы могут поражать все органы. Борьбу за жизнь пациентов приходится вести суровую. Не каждый организм, если он до основания подорван болезнью, способен выдержать такое лечение: больные иногда гибнут не от самой болезни, а от осложнений. И это не только в нашей стране, но и за рубежом.
Признаюсь, долго не могла привыкнуть к работе онколога. Очень тяжело терять маленьких пациентов. В детстве все клетки организма запрограммированы природой на рост. Поэтому и злокачественные клетки и опухоли со всеми их последствиями развиваются быстрее. У взрослых болезнь протекает медленнее.
У Юли была последняя, четвертая, стадия рака. Но злокачественные клетки и опухоли имеют разную степень агрессивности. Возможно, девочке повезло: поразившие ее организм плохие клетки оказались не самыми агрессивными. И, конечно же, лечение помогло. И слава Богу! А вы думаете, нам, докторам, Бог не помогает?..
Автор благодарит за содействие в организации материала председателя Радомышльского райсовета Василия Тужика
Фото автора