Сейчас на знаменитой улице идут ремонтные работы. Киевлян поспешили заверить, что никакой перестройки не планируется
Лучшим местом для обозрения панорамы Киева со всеми его горами, далями и Днепром считался в старину северо-западный угол паперти Андреевской церкви. Он располагается над Андреевским спуском. Удивительное дело: самой улицы и киевляне, и приезжие долго не замечали, хотя она постоянно возникала перед глазами, когда они любовались видами города.
Красотами Киева любовались известные писатели, художники. По воспоминаниям профессора Михаила Максимовича, Жуковский пристальнее всего вглядывался в ту сторону, где Вышгород, град Ольгин, и срисовывал себе этот вид, а Гоголю особенно полюбился вид на Кожемяцкое удолье и Кудрявец.
Гоголь лежал на лавочке у Андреевской церкви несколько часов, но живописного спуска у своих ног не заметил. Впрочем, удивляться здесь нечему: таких красивых, но бедно застроенных улочек в старом Киеве было немало. Горожане выделяли более-менее прилично застроенные и благоустроенные: Гончары, Кожемяки, Боричев ток, Афанасьевскую и Олеговскую улицы, но отнюдь не захудалый Андреевский спуск с его невзрачной мещанской застройкой.
О том, как он выглядел в то время, можно судить по акварелям Михаила Сажина. Художник писал их в 1840-е годы для домашнего альбома генерал-губернатора Дмитрия Бибикова в несколько условной романтической манере, но на некоторых из них правдиво запечатлены кусочки Андреевского спуска и будничная жизнь его обитателей. Везде — маленькие домики, прижатые к откосам гор, проваленные крыши, дырявые заборы. Местные жители, вероятно, не надеялись на хорошие заработки и держали во дворах много живности. У них были свиньи, коровы, на пустынных склонах гор паслись стада коз и овец. Эти добродушные животные нередко забредали и на паперть Андреевской церкви. «Несколько овец и ягнят, — вспоминал писатель Андрей Муравьев о своем первом посещении храма, — пробравшись сквозь разломанные перила паперти с прилегающего вала, спокойно щипали траву, проросшую из-под камней помоста; церковные служители хотели согнать их, но я попросил оставить. Пусть эти мирные животные пасутся на своем горном пастбище; они даже приличны тому месту, где первозданный апостол проповедовал Агнца Божия, вземлющего грех мира».
Андрею Муравьеву и Михаилу Сажину был дан особый дар находить поэзию там, где другие видели лишь скучную прозу жизни. Друг Тараса Шевченко художник Василий Штернберг этим свойством не обладал, а потому и изобразил в 1837 году Андреевский спуск таким, каким он был на самом деле — пустынной и скучной улочкой старого Киева, на которой, кроме запущенных садов и брошенных домов с прогнившими дощатыми крышами, ничего не увидишь.
В 1840-1850-х положение Андреевского спуска еще более ухудшилось, поскольку он превратился в центр ночной жизни города. В каждом втором-третьем доме располагался притон. Основными событиями в жизни спуска стали кулачные бои военной и гражданской молодежи за контроль над публичными домами.
Респектабельные люди здесь не селились, обходя спуск десятой дорогой. И все же улица, носившая имя великого апостола, избежала участи печально знаменитой Ямы. Перелом в ее истории произошел на исходе 1850-х годов, когда неожиданно для всех здесь поселился упомянутый уже нами писатель, царедворец и статский генерал Андрей Николаевич Муравьев. Он часто посещал Киев и хотел подыскать недорогую усадьбу поблизости от храма своего небесного покровителя апостола Андрея Первозванного. Как человек приезжий, писатель не догадывался, сколь неприглядную роль играл тогда в жизни города Андреевский спуск. Поэтому не смутился, когда ему предложили купить бывшую усадьбу Анненкова, вмещавшую в себя огромный пустырь между Андреевским спуском и Десятинным переулком. Это произошло летом 1859 года, когда, обойдя все усадьбы от Михайловского монастыря до Владимирской улицы, писатель зашел помолиться в Десятинную церковь.
«Там, — сообщал он в письме к московскому мирополиту Филарету, — совершенно нечаянно встретил меня местный священник вопросом, почему не исполняю давнего своего желания поселиться в Киеве, и на мой ответ, что все лучшие места уже разобраны, он вывел меня с погоста церковного в задние ворота, на обнесенный древним валом пустырь, о котором я не имел ни малейшего понятия, как часто ни приезжал в Киев. Да и для его старожилов место сие было совершенно terra inсognita, потому что с главной (Владимирской) улицы заграждал его погост церковный, а от Андреевского спуска заслоняли безобразные кузницы, хотя оно в средине города, недалеко от присутственных мест, и господствует над Подолом. Лучше нельзя было приобрести места для городской усадьбы и для уединенной виллы, которая может занять весь обширный холм Десятинный. Когда взошел я на древний вал, меня поразила чудная картина, открывшаяся во все стороны, и я подумал: «Здесь или нигде».
Андрей Муравьев стал первым жителем Андреевского спуска, который не стыдился своей улицы и считал ее самым лучшим и красивым местом Киева. Он очень гордился тем, что именно ему довелось открыть киевлянам красоту спуска. «Теперь только, — писал он, — горожане начали им любоваться. А до меня никто не обращал внимания на этот забытый, хотя и самый живописный участок старого Киева. Когда два года перед сим место продавалось с аукциона за 2600 руб., не явилось покупщиков».
Писатель собирался создать на своей усадьбе роскошную виллу с садом и музеем древностей и оборудовать все это так, чтобы не стыдно было принимать первых лиц государства во время их визитов в Киев. Его проект очень понравился набожной императрице Марии Александровне, которая сама мечтала о небольшой резиденции в Киеве, а царь дал Муравьеву на приобретение участка пять тысяч рублей.
Однако без неприятностей дело не обошлось. После вселения в старый барский дом Анненкова Муравьев наконец понял, что жить на Андреевском спуске приличному человеку совершенно невозможно, поскольку прекрасная улица эта «от верха до низу усеяна так называемыми домами терпимости, где всякую ночь происходили буйства, при неистовых криках и смрадных песнях». В такой ситуации оставалось или убраться со спуска самому, или выселить отсюда все притоны. Муравьев выбрал второй путь, и спустя четыре года Андреевский спуск полностью очистился от красных фонарей перед домами, а сама усадьба писателя приветливо открыла свои двери перед знатными путешественниками, посещавшими Киев. Здесь гостил поэт Федор Тютчев, часто бывал композитор Петр Чайковский. Отсюда писатель водил на прогулки по Киеву будущего царя Александра III и его супругу Марию Федоровну. Десятки горожан ежедневно гуляли по дорожкам сада
*Нагорная часть Андреевского спуска. Рисунок Н. Соколова. Гравюра на дереве А. Даугеля. 1869 год
Второе аристократическое гнездо под Андреевской церковью основал друг Кулиша и Костомарова, знаменитый в свое время польский писатель-романтик Михаил Грабовский. Особенно любил он вид на Подол и Днепр с небольшой площадки чуть ниже Андреевской церкви. Записал ее на свое имя, пообещав городской управе построить за три года на ее месте большой каменный дом, но вместо этого разбил здесь сквер с прекрасным видом на Днепр.
Оба писателя-аристократа тратили свои деньги на обустройство улицы не ради каприза или тщеславия. Ими двигало желание облагородить нравы местных жителей, приобщив их к поэзии ландшафтных садов. Заложенные парки изменили облик улицы и побуждали городскую интеллигенцию селиться здесь. На Андреевском спуске появились солидные квартиранты — профессора Киевской духовной академии, врачи, учителя гимназий, офицеры, адвокаты. В последнее десятилетие XIX века здесь стали селиться крупные дельцы. На обоих концах улицы возникли большие доходные дома. Спуск благоустраивался, хорошел, но все же до самых престижных киевских улиц ему было далеко. Поэтому авторы старых путеводителей по городу не упоминают его. Даже в романе «Белая гвардия» Булгаков называет «самой фантастической улицей в мире» Малую Подвальную, а не свой родной Андреевский спуск.
Слава пришла к Андреевскому спуску неожиданно. Случилось это на исходе 1960-х годов, когда в поисках дома Булгаковых сюда заглянул писатель Виктор Некрасов. В своем очерке «Дом Турбиных», напечатанном в журнале «Новый мир» в 1967 году, он с восторгом отозвался о необычайной красоте улицы детства и юности Булгакова.
«Андреевский спуск, — писал Виктор Некрасов, — одна из самых киевских улиц города. Если подняться по каменной, с амбразурами, лестнице наверх, попадешь на горку, восхитительную горку, заросшую буйной дерезой, горку, с которой открывается такой вид на Подол, на Днепр и на Заднепровье, что впервые попавших сюда никак уж не прогонишь. А внизу, под крутой этой горкой, десятки прилепившихся к ней домиков, двориков с сарайчиками»…
Эти слова запали в душу многих киевлян. Тогда не было принято хвалить улицы за каменные лестницы с амбразурами, заросли дерезы, дикие кручи и домики с сарайчиками. Но многие уже понимали, что именно такая красота способна спасти город от однообразия блочно-панельных новостроек. Интерес к старине был велик, и в роли лучшего образца красоты Киева прежних времен с легкой руки Некрасова очутился Андреевский спуск с его легендарным «Домом Мастера», церковью работы архитектора Растрелли и необыкновенно живописными горами, вырастающими прямо из дворов и садов старых домов.
На изысканную архитектуру спуск не богат. Сплошь и рядом обычная жилищно-бытовая застройка конца позапрошлого века. Истинным сокровищем улицы являются мягко-покатые, заросшие дерезой, акациями и вязами горы. С вершин каждой из них открываются необъятные дали. Что ни шаг, то новая картина, новая даль, новое небо и новые облака. Так видят мир птицы. Так видят его и посетители Андреевского спуска.
Многие из них — поклонники Булгакова. Они приезжают сюда увериться, что в этом мире еще остались святые места. Помню, как в 1970-е годы из Питера прибыл на поклонение новой киевской святыне лохматый и бородатый художник хиппейного вида. Вместе со всей компанией он молча обошел Андреевский спуск, постоял у дома писателя, погулял по рощам Замковой горы. А на следующий день, когда его спутники разбрелись кто куда, устроил для себя новую экскурсию. Посетил знаменитый на весь Советский Союз гастроном на излучине спуска (увы, его уже нет) и с полдюжиной бутылок «Жигулевского» взобрался на зеленую верхушку горы Уздыхальницы. Лежал на весенней траве у стен замка Ричарда, обросшего дерезой, смотрел на дом Мастера, на синие дали… Вернувшись под вечер в дом друзей, вдруг заговорил о благодати киевских гор. Все удивлялись его говорливости и сокрушались, что счастье открылось не им, а этому лохматому чудаку.
Вслед за туристами в 1970-е на Андрееский спуск зачастили местные художники и фотографы. Городские власти по привычке стали было бороться с «идеологически чуждыми настроениями» горожан, но потом опомнились. Знаменитую надпись на доме № 13 «Здесь жил Михаил Булгаков» перестали стирать. На ее месте появилась мемориальная доска. С апреля 1984 года на спуске стали проводить весенний вернисаж киевских художников. Поначалу предполагалось, что работы будет отбирать выставком, но художники установили свой порядок: выставляли на улице что хотели и никаких разрешений ни у кого не спрашивали. На вернисажи стекались толпы людей и проводили здесь целый день. Покупали сувениры, сидели под зонтиками кафе, слушали музыку. Это был единственный за всю советскую эпоху праздник, возникший совершенно стихийно, по воле самих горожан. На этот раз власти поступили мудро. Они не стали разгонять андреевские гуляния, а в 1987 году придали им официальный статус Дня Киева. Новая почетная роль Андреевского спуска в жизни города вполне отвечала тому чувству обожания, которое испытывали к нему киевляне.
В конце XVIII века часто говорили, что душа города раскрывается в панораме Лавры из-за Днепра. В XIX веке проницательные путешественники стали утверждать, что в Киеве ближе всего к небу паперть Андреевской церкви. В наше время уже говорят, что дух города обитает на самом спуске, где-то между Уздыхальницей и Замковой горой. Особо красивые места вызывают в живой душе высокие чувства. Такие места следует почитать и оберегать.
Беспокойство киевлян о судьбе Андреевского спуска возникло оправданно. Многие помнят, какие драматические последствия имела реконструкция улицы, приуроченная к празднованию 1500-летия Киева в 1982 году. Сейчас киевлян поспешили заверить, что никакой перестройки не планируется. Заменят лишь подземные коммуникации, покрасят фасады и поставят новые разноцветные фонари. Хочется верить, что так оно и будет. Андреевский спуск нельзя переделывать. Здесь все уже сложилось до нас и ни в каких улучшениях не нуждается. Не нужно заменять булыжную мостовую асфальтом — ничего хорошего из этого не получится. На спуске противопоказано строить многоэтажные здания. Именно невысокие, двух-трехэтажные строения лучше всего гармонируют с мягкими абрисами окружающих гор. Добавочные этажи и лишние квадратные метры сделают из нее мрачное ущелье.
Когда-то многие улицы Киева органично сливались с природой. Потом их застроили чуждыми киевскому пространству кирпичными и бетонными монстрами. Красоту старого города можно теперь почувствовать, пожалуй, лишь на Андреевском спуске. В нем доминируют небо и горы. Не будем же мешать старым домам жить по-своему и общаться с людьми и с миром на свойственном им языке.