Знаменитому кинорежиссеру, снявшему «Иваново детство», «Андрея Рублева», «Cталкера» исполнилось бы 80 лет
Андрей Тарковский всегда считал, что человек не создан для счастья. Поиск истины — вот в чем его главная задача. Собственно, этим всю свою короткую жизнь и занимался режиссер. Андрей родился в семье поэта Арсения Тарковского. Изучал арабский язык, работал в геологоразведывательной экспедиции, а в 22 года решил стать режиссером. Своим учителем в кино Тарковский называл великого Михаила Ромма, который души не чаял в талантливом ученике.
Один из первых фильмов Андрея Тарковского сразу же получил мировое признание. Картина «Иваново детство» завоевала «Золотого льва» на Венецианском кинофестивале. Потом были «Андрей Рублев», «Солярис», «Сталкер», «Зеркало», «Ностальгия». Каждая новая лента — неизменный успех у зрителей и негодование партийных руководителей. Тарковского считали прозападным режиссером, закрыли несколько его картин и в конце концов заставили покинуть страну. Последние шесть лет жизни Андрей Арсеньевич прожил за границей, тоскуя по Родине, снимая ностальгические фильмы и сражаясь со смертельной болезнью. Он признавался: «Я очень люблю свою страну и совершенно не представляю, как можно долго жить вне ее…» Умер Тарковский в Париже.
— Своим знакомством с Андреем Арсеньевичем я обязан Андрону Кончаловскому, — рассказал «ФАКТАМ» народный артист России Николай Бурляев, сыгравший главные роли в «Ивановом детстве» и «Андрее Рублеве». — Снялся в дипломной картине Кончаловского «Мальчик и голубь» и с тех пор называл его своим «крестным отцом» в кино. Кончаловский и Тарковский были очень дружны, именно Андрей Сергеевич посоветовал меня на роль в картине Андрея Арсеньевича «Иваново детство».
К тому моменту Тарковский уже обессилел от поисков мальчика на главную роль. На «Мосфильме» было собрано два толстенных фотоальбома с пробами, но режиссеру всё не нравилось. Как-то я был в тоновой студии вместе с Кончаловским, дорабатывали штрихи к «Мальчику и голубю». Вдруг в дверном проеме возникла сухощавая фигура Тарковского. Он постоял буквально пару минут и исчез. Через несколько дней мне позвонил Кончаловский и настоятельно посоветовал прочитать рассказ Богомолова «Иван». А вскоре раздался звонок от ассистентов Тарковского с просьбой приехать на «Мосфильм».
— Говорят, Тарковского еле уговорили переделать не совсем удачный первоначальный вариант «Иванова детства».
— Картину «Иван» действительно начал снимать другой режиссер, но ленту «запорол», потратив все бюджетные деньги. Переснять ее предложили нескольким режиссерам, но откликнулся только Тарковский. Много лет спустя он признался, что взялся за этот фильм только потому, что у него была команда: я, оператор Вадим Юсов, художник Вадим Черняев и композитор Вячеслав Овчинников. Андрей говорил: «Вы были моим гарантом успеха». Мы верили ему бесконечно…
— Правда, что Андрей Арсеньевич тяжело сходился с людьми?
— Он был верующим человеком?
— Признаться, тогда на сто процентов я подтвердить этого не мог. О вере мы с Тарковским никогда не говорили. В атеистические годы Советской власти подобное было исключено. Хотя в душе я чувствовал, что Андрей человек верующий. И Наташа Бондарчук всегда это замечала. Когда Андрей уже ушел из жизни, в Доме кино состоялся вечер его памяти, где я прочитал отрывок из дневника Тарковского. Открыл на первой попавшейся странице и не поверил своим глазам. Режиссер писал: «Боже, чувствую приближение твое. Чувствую руку твою на затылке моем. И только тяжесть грехов не дает мне творить твою волю. Верую, Господи…» Эти строки звучали как прощальная молитва, в них Андрей был таким, каким его никто не знал.
— Его фильмы были не похожи на всё, что снималось тогда в Советском Союзе.
— Это называлось стилем Тарковского. Он был уникальным режиссером, манеру работы которого никто не мог повторить. У него был особый почерк — он никогда не работал с актерами в привычном понимании. Бывало, сядет рядом со мной, что-то мне на ухо нашепчет, отойдет и наблюдает со стороны. При этом всех актеров держал в поле зрения. Для него не было главных или второстепенных ролей. Я пересматриваю «Иваново детство», «Андрея Рублева» и понимаю, что играю самого Тарковского! Это не я, Коля Бурляев, в «Ивановом детстве»! Через меня
*В «Андрее Рублеве» Николай Бурляев снялся вместе с Анатолием Солоницыным
— Неужели ни одного промаха?
— Если они и были, мы об этом не знали. Андрей всегда очень ровно держался с актерами. Никогда не позволял себе повысить на нас голос или, не дай Бог, сказать плохое слово. Был сдержанным человеком даже в экстремальных ситуациях. На съемках «Жертвоприношения», когда пришлось сжечь дом, а камера подвела и не зафиксировала это, рассказывали, что Тарковский просто взялся руками за голову и ушел от всех. Его не было около часа, он все пережил в себе. Потом вернулся, как ни в чем не бывало. Помню, лишь однажды Андрей накричал на помощника режиссера во время съемок «Андрея Рублева».
- Тарковский принимал участие в актерских посиделках?
— Конечно, как без них. «Иваново детство» снимали в августе в Каневе. Красота неописуемая. Каждый рабочий день заканчивался тем, что съемочная группа собиралась у Тарковского в номере. Тарковский пел песни, особенно любил Шпаликова и Высоцкого. Часто из Москвы прилетал к нам Андрон Кончаловский. Я бегал в буфет за шампанским и, открыв рот, слушал бесконечные киношные рассказы. Тарковский обожал рассказывать анекдоты, юморить. Был душой компании.
— Женщины были от него без ума?
— Андрей любил женщин, и они отвечали ему взаимностью. Он производил впечатление загадочного мужчины, а это всегда вас привлекает. На съемках «Иванова детства» подрабатывала и моя сестра. Ей было тогда 25 лет. Она потом мне рассказывала, как однажды подошла к Андрею и спросила: «А что я здесь должна делать?» Андрей нежно взял ее за руку и произнес: «Как что? Помогать мне жить…» Он ее покорил. Тарковский не был похож на советского мужчину, что-то было в нем западное. Он был аристократичен, подтянут, субтилен. Всегда на шее у него был повязан шарфик, он следил за модой, надевал только фирменные вещи. Мы удивлялись, где он их достает.
— Наверняка у Тарковского были большие гонорары, он мог себе позволить многое.
— Ничего подобного. У Андрея не было даже машины. Зато были долги. Каждый фильм приносил Тарковскому по две-три тысячи рублей. А долгов было на девять тысяч. Андрей отдавал долги, а сам жил впроголодь. Но для него бытовые вещи значения не имели. Он хотел только снимать. И непременно в России. Никогда не был поклонником Запада. Во время застолий часто повторял: «Как бы трудно здесь не было, но я хочу жить и работать в России». Перед отъездом в Италию говорил сестре Марине: «Они меня отсюда не выпихнут». Но таки выгнали. Когда он принял решение остаться на Западе, мне кажется, и начался процесс его умирания. Тарковский скончался в Париже от рака легких…
— И тем не менее, еще будучи здоровым и работая, Андрей Арсеньевич предпринял несколько попыток остаться в Швеции.
— Да не хотел он нигде оставаться! Свое будущее видел только в России. В картине «Ностальгия», которую снял в Италии с Олегом Янковским в главной роли, выражает свои собственные мысли: «Надоели мне эти красоты. Хочется домой, в Россию…» Но Тарковского не хотели видеть в Союзе — он был слишком непредсказуемым и неуправляемым художником. Последние годы работы в Москве ему не дали снять «Идиота» и «Подростка». Помню, я как-то встретил Тарковского на «Мосфильме», он был в приподнятом настроении, сказал: «Коля, хочу снимать «Идиота» и тебе приготовил главную роль…»
— Кстати, картина «Андрей Рублев» тоже много лет пролежала на полке.
— Когда ее запретили, для Тарковского это стало большим ударом. Тем более, официально ничего не объяснили. Говорили, что лента не понравилась одному из членов Политбюро КПСС, поэтому легла на полку. В СССР решения принимались быстро. Андрей не находил себе места, хотел бороться. Как-то он пришел ко мне домой, отец покормил нас обедом, и вдруг Тарковский говорит: «Пожалуйста, пишите письма в Госкино, надо спасать фильм. Пусть все ваши родственники пишут…» Но сделать ничего не удалось. «Рублев» принес Тарковскому одновременно и большое разочарование, и огромное счастье.
— Ведь именно на съемках «Рублева» Андрей Арсеньевич познакомился со своей второй женой Ларисой Кизиловой.
— Давайте о грустном не будем. Эта встреча действительно произошла на «Рублеве» и стала для Андрея судьбоносной.
— Вы общались с Андреем Арсеньевичем после съемок «Рублева»?
— Не очень часто. Тарковский все время был в разъездах, экспедициях. Мы иногда встречались в коридорах «Мосфильма», и он говорил: «Коля, пока для тебя ничего нет…» Я хорошо помню нашу встречу перед самым его отъездом в Италию. Мы пришли к Андрею домой с оператором Вадимом Юсовым. Андрей нам страшно обрадовался, пригласил за стол. Помню, он был уже очень озлоблен на всё и всех. Таким агрессивным, доведенным до предела я его никогда не видел. Выпив, Андрей стал корить и нас с Вадимом. Мне сказал: «Со мной бы актером стал, а ты ударился в поэзию…» Юсову стал указывать на его увлечение драматургией. Тогда я первый раз в жизни посмел ему возразить: «Зачем ты обрубаешь ближним крылья?» Андрей подумал и ответил: «Ты прав…» Мы простились очень нежно.
— Он понимал, что уезжает навсегда?
— Нет, он ехал, чтобы снять «Ностальгию» и вернуться. Но судьба сделала все иначе. Помню, из Италии вернулся Глеб Панфилов и рассказывал о своей встрече с Тарковским. Говорил, что Андрей стал усталым, озлобленным, худым, жалующимся на жизнь человеком. Часто вспоминал о своем домике под Рязанью, который купил незадолго до отъезда из страны. Но ближайшее окружение Андрея, не желавшее возвращаться в Союз, имело на режиссера слишком сильное влияние.
— Вы имеете в виду жену?
— Это сказали вы… Андрей прожил жизнь, полную боли и страданий. Каждый его фильм — жертвоприношение. «Рублев», «Солярис», «Сталкер», «Зеркало» и, наконец, само «Жертвоприношение». Но без боли он не мог творить…