Сегодня народный артист Украины отмечает юбилей
Еще при жизни его нарекли легендой, золотым аккордеоном, записали в анналы мировой джазовой и эстрадной культуры. Народный артист Украины Ян Табачник, покоривший многие сцены мира, уже не выступает. Говорит, отдал музыке все, что мог. Наверное, не лукавит. Ян Петрович из тех людей, которые сделали себя сами. Мальчик из бедной черновицкой семьи уже в 22 года стал знаменит на весь Советский Союз. Играл в легендарных джаз-бендах, потом создал свой коллектив, начал сольную карьеру, став самым высокооплачиваемым аккордеонистом мира!
Сегодня Ян Петрович отмечает 65-летие. Тихо, по-домашнему, как говорит он сам. Ко дню рождения музыканта выпущены книга «Современники о Яне Табачнике» и полнометражный документальный фильм. Хотя, чтобы описать огромный жизненный путь мэтра, недостаточно ни первого, ни второго…
- Ян Петрович, о чем мечтается накануне юбилея?
- Больше вспоминается. Ведь моя жизнь не была гладкой. Кидало меня из одного города в другой по всему Советскому Союзу. Такова работа артиста. Не пришлось мне испытать до конца удовольствия жизни рядом с родителями.
- Вы рано покинули отчий дом?
- Слишком рано, в 16 лет. Вспоминаю свою маму с болью и тоской. Наверняка недодал ей внимания, которое мог бы оказать сын, находись он рядом.
- Родители были против вашего увлечения музыкой?
- Просто они хотели, чтобы я жил дома. Последние слова моей матери были: «Вот уедешь, и я тебя больше не увижу». Так оно и случилось. Знаешь, смотрю на своих детей и понимаю, как, наверное, хотелось маме, чтобы перед ее смертью я был рядом, сказать мне добрые слова. А я в это время находился за тысячи километров от Черновцов! Мама даже не знала, где это место расположено. Она родилась и выросла в Румынии, ей тяжело было представить эту громадину — Советский Союз. Про Крайний Север, где я был с гастролями, она знала лишь, что туда ссылают в лагеря.
- Кем же вас видели родители?
- Они хотели, чтобы я был музыкантом, но работал дома, под присмотром. Мама сама была музыкальным человеком, прекрасно пела, знала все произведения Кальмана. Писала и читала на нескольких языках, как и мой отец. Он родился в Бухаресте, потом переехал в Черновцы. В 1941-м ушел на войну, вернулся весь израненный. А каким красавцем был! На него заглядывались все женщины! Мой старший сын Петя на него очень похож… Папа страшно переживал, что я уехал из дома фактически пацаном. А когда в 18 лет вернулся после своих первых гастролей, был уже болен туберкулезом. Тогда никто и копейки за мою жизнь не давал…
- Где вы умудрились подцепить болезнь?
- Был вечно голодный, холодный, простуженный. Туберкулез — социальная болезнь. Родители были в шоке. Полгода я пролежал в больнице. Помню, делали процедуру, которая «поддувала» меня в живот — держала легкие. Это называлось «пузырь». Однажды я распустил «пузырь» (это такая игла в живот) и опять уехал на гастроли, никого не поставив в известность. Не мог я больше отлеживаться. К тому же у меня была мечта — купить аккордеон. И я его таки купил!
- Достать хороший инструмент в Советском Союзе было большой проблемой.
- Для меня это был вопрос номер один! Выпускалась только фанера, металлолом. А настоящие инструменты стоили баснословные деньги. Представь, бас-гитару фендер-джаз-бас можно было обменять на «Жигули»! Приличный аккордеон немецкой фирмы стоил 807 рублей.
- При средней зарплате сто рублей с копейками.
- Вот-вот, считай. Я весь год жил на суточные, а это 1 рубль 40 копеек. Тогда стакан сметаны в буфете стоил 40 копеек, два яйца 20 копеек, пачка сигарет — 40 копеек. Обычно я ужинал кусочком хлеба с сыром или колбасой. Если повезет, еще и с маслом. Было безумно тяжело. До сих пор помню то полуголодное состояние.
У отца всю его жизнь, когда об этом вспоминал (он был волевым, немногословным человеком), увлажнялись от слез глаза. Он не говорил, но я знал, что он страдал из-за того, что не смог мне тогда купить аккордеон. Помню, когда я записал свою первую пластинку на самой знаменитой студии Советского Союза «Мелодия» и принес домой вместе с проигрывателем (одолжил его у знакомых), родители слушали, не в силах перевести дух. Мама сквозь слезы сказала: «Помню, после войны я с тобой на руках стояла на базаре и продавала иголки, чтобы прокормить семью… » Отец не мог работать из-за ранений.
- Представляю, как они вами гордились!
- Они еще многого не увидели, чем бы могли гордиться… Ты понимаешь, я ведь жил в страшной бедности. В маленькой комнатке ютились папа, мама, сестра, я и племянник. Мне даже спать было негде! Когда племянник был маленький, спал с сестрой. Став пацаном, занял мое место. Я приходил, стелил себе возле его кровати на полу что попало. Правда, приходил, извини, часто подшофе. Мне было под 30 лет, я только развелся с женой, все время должен был что-то доказывать…
- Кому?!
- Да самому себе! Начиная с решения побороть туберкулез.
- Как вам удалось поправиться?
- Наверное, меня спасли смена климата и экстремальное состояние, в котором все время находился. Туберкулез — болезнь, которую следует лечить всем хорошим: пищей, человеческими удовольствиями, климатом. Я начал хорошо питаться и сразу набрал 20 кило! Ел всякие «бабские штучки» — например, барсучий жир с медом. Регулярно сдавал анализы, брал справки, что у меня не открытая, а закрытая форма. Многие друзья отвернулись от меня, туберкулезника. Спасала любовь… Жанна, с которой я в школе сидел за одной партой, стала моей первой любовью, а потом и женой. Наши близкие отношения начались именно во время болезни. Мы прожили вместе восемь лет, потом расстались, я стал пить… Но всегда вспоминаю ее с благодарностью.
- Сколько вам было лет, когда поженились?
- Всего 22. Но я уже работал в лучшем джазовом оркестре Советского Союза — джаз-оркестре Горелика в Черновцах. Там играли музыканты, вошедшие в энциклопедию советского джаза. Помню, как прибегал в филармонию на репетиции в шесть часов утра. Сидел с аккордеоном, готовился, чтобы в десять утра, когда будет мой выход, сыграть без ошибок. Ведь за мной следили 20 пар глаз выдающихся музыкантов оркестра, в котором я был солистом.
- С этого момента ваша карьера стремительно пошла в гору?
- Началось совершенно другое время. В шестидесятых годах на смену большим эстрадным коллективам, биг-бендам, пришли ВИА — вокально-инструментальные ансамбли. Появились «Битлз», это новое направление в музыке. Мы стали нерентабельными. Джаз-оркестр Горелика распался, сам он уехал за рубеж, у него были проблемы с почками. Я должен был перейти в другое музыкальное течение.
- Петь вы не умели…
- Нет. Да и мой инструмент — аккордеон — тогда считался архаичным. Надо было играть лучше всех, чтобы взяли солистом в программу. И я это делал. Знаешь, когда на старости лет Фрэнк Синатра в своем поместье просматривал на большом экране собственные концерты в записи, он говорил: «Я уже никогда не смогу познать былой славы. Но, глядя на экран, чувствую себя таким же… » Недавно, просматривая фильм, сделанный к моему 65-летию, я чувствовал то же самое: грусть, радость, гордость, обиду… С одной стороны, раз становишься старше, значит, должно прийти умиротворение. И тут же понимаешь: не могу! Хотя природа делает свое дело. Физиологически мы стареем, и душа наша тоже. Говорят, время уходит. Нет, мы уходим! Время остается. Поэтому хочется успеть сделать все, что запланировал.
- Вы были одним из самых высокооплачиваемых музыкантов в мире.
- Еще лет десять назад мои гонорары были с пятью нолями!
- Понятно, что могли себе позволить купить любой инструмент. А где тот самый первый ваш аккордеон?
- У него непростая судьба. Когда-то я был в очень хороших отношениях с товарищем по имени «зеленый змий». К тому же у меня никогда не было полного удовлетворения собой.
- Вы что, пропили аккордеон?!
- Разбил! Я был в нетрезвом состоянии, что-то мне не понравилось в своем исполнении, я стал возмущаться: «Все, это не то… » Завелся до того, что схватил аккордеон, поднял его над головой — и стукнул об пол. Он, раскололся (пауза. — Авт. ). На следующее утро я проснулся, увидел это и зарыдал… Понимаешь, ведь он для меня был живым.
- Это ж как упиться надо было, Ян Петрович?!
- Ой, не говори. Мой старый друг, добрый гений, спутник многих лет был разбит. Для меня это была целая трагедия. Я пошел к двум знаменитым в Черновцах мастерам, которые буквально по крупицам его склеили. Потом поиграл на нем еще пару лет и продал коллеге-аккордеонисту, уезжавшему в Израиль. Дальнейшую судьбу инструмента не знаю.
- Будем надеяться, что он вас простил.
- Думаю, простил, видя слезы, которые я над ним пролил. Вообще, я очень сентиментальный человек.
- Я знаю… Как собираетесь праздновать юбилей?
- В Киеве, в ресторане одной из центральных гостиниц. Придут мои близкие друзья, коллеги по работе, хотя многие еще в отпусках. Будет такой домашний день рождения. Светский раут с большим количеством знаменитостей собираюсь давать 12 ноября в Украинском доме, в рамках моего проекта «Честь имею пригласить… ». Тогда съедутся все!
- Опять с подарками?
- Нет, это уже будет мой подарок. Думаю, в очередной раз куплю дом для детей-сирот. Пусть будет деткам «на зубок» от меня. А вообще, хочу видеть на вечере свое поколение артистов. Знаешь, кто бы что ни говорил, мы все стали легендами. И не стану я делать «панихиду» по себе во Дворце «Украина», как некоторые коллеги делают это каждые три месяца. Просто не нуждаюсь в этом. Пусть придут мои друзья, великие артисты, споют на сцене по одной песне и скажут: «Слава Богу, что еще один наш друг справил юбилей».
- И все-таки о подарках. Машин у вас несколько, а вот вертолета пока нет. И яхты тоже.
- Не нужны мне вертолет и яхта. Иосиф Кобзон всегда смеется надо мной. Например, идем мы вместе покупать рубашки. Я говорю продавщице: «Девушка, дайте мне две рубашки».
- Вы с Кобзоном ходите за рубашками?!
- Ну, бывает где-то за границей. Так вот, он мне: «Зачем тебе две одинаковые рубашки?» Говорю: «Мне нравится именно такой фасон, цвет. Одна сносится, буду вторую носить». Он смотрит внимательно на меня и говорит: «Да-да-да, голодное детство… » (Смеется. )
- Знаю, что у вас есть коллекция часов.
- Если Дима Гордон в этом году подарит мне еще одну пару, то в ней прибавится. Правда, у нас смешной случай получился. По традиции мы с Гордоном дарим друг другу подарки, заранее их оговаривая. Так удобнее. В прошлом году Дима, как обычно, позвонил с вопросом: «Что вам подарить?» Говорю: «Не надо, сейчас кризис, не до этого… » Тем не менее он купил мне часы — красивые, с голубым циферблатом. Подходит Димин день рождения, он говорит: «Я еще подарок не придумал. Ян Петрович, а почему вы не носите те часы?» Отвечаю: «Понимаешь, я люблю часы с секундной стрелкой, а в них ее нет». Он: «А мне они так нравятся, может, подарите?» И я подарил Диме Гордону его же часы! Саша Розенбаум очень смеялся, когда я рассказал ему эту историю, назвав ее «еврейской рулеткой». Почему? Мой день рождения раньше, и Дима один раз таки должен «пролететь». Он подарит, а я ему — нет! (Смеясь. )
- Ловко придумано.
- Просто вспомнил к разговору о подарках. А что касается яхт и самолетов, то меня пока устраивают машины. Люблю я их.
- Сейчас на чем ездите?
- Куда?
- Ну на банкет в честь юбилея на каком авто прибудете?
- Наверное, на «Майбахе». А может, на «Мерседесе» или «Хаммере». Белом… Да все это чепуха. Самое большое мое желание, чтобы Бог дал здоровья моим детям, супруге и мне тоже. Думаю, нечасто нарушал его законы. Я высадил дерево — и не одно — в своей жизни, построил дом (тоже не один), родил троих детей. Бог даст, еще больше будет.
- Правда, что вы прячете дулю за пазухой?
- Эту что ли? (Вынимает из-за ворота массивную золотую дулю на цепочке. — Авт. ). Так она носится на счастье.
- Я думала, от завистников.
- Разве они могут у меня быть?!