Одиннадцатого августа 1962 года на корабле «Восток-3» в космос стартовал советский космонавт № 3 Андриян Николаев. На следующий день с космодрома Байконур на орбиту поднялся корабль «Восток-4», которым управлял наш земляк, уроженец местечка Узин Киевской области Павел Попович. В космосе он нашел корабль Николаева, и какое-то время продолжался синхронный полет двух кораблей. Так закладывалась основа полетов космических эскадрилий и создания орбитальных станций. В конце полета Павел Попович, обладавший красивым голосом, запел: «Дивлюсь я на небо, та й думку гадаю: чому я не сокiл, чому не лiтаю?» Первой в мире песней, прозвучавшей из космоса, оказалась украинская.
О своем отце корреспонденту «ФАКТОВ» рассказала дочь Павла Поповича Наталья.
— Мне было тогда шесть лет, — вспоминает старшая дочь космонавта Наталья Березная-Попович, менеджер по персоналу одного из московских информационных агентств. — Я смотрела телевизор, а мама вязала кофту. Она, конечно, догадывалась, что папа должен лететь. Потом мама рассказывала, что, как только отец стартовал, ей сообщили: «Марина Лаврентьевна, крепитесь. Ваш муж — на орбите».
По телевизору показывали дядю Андрияна. Когда они с папой готовились к полету в Крыму, мы там жили вместе. Дядя Андриян тогда еще был холост. Я с удовольствием смотрела на телеэкране его фотографии. И вдруг увидела… фото нашей семьи — мама, папа и я! Подумала, что, наверное, произошла ошибка. Закричала маме: «Представляешь, на ТВ ошиблись! Вместо дяди Андрияна показали нашу фотографию!» «Нет, Наташенька, не ошиблись. Наш папа тоже на орбите», — строго ответила мама. Я сразу почувствовала, что папина работа сопряжена с опасностью. Перестала веселиться и стала такой же серьезной, как мама. Кстати, за те три дня, что папа летал, мама успела связать кофту.
День, когда папу и Андрияна Николаева чествовали в Москве, я запомнила на всю жизнь. Руководители страны встречали космонавтов в аэропорту «Внуково». Там построили специальную сцену. От нее на аэродром тянулась ковровая дорожка. И вот к ней подкатил, ревя моторами, огромный Ил-18. Из двери на трап вышли дядя Андриян и папа в парадной форме. Строевым шагом они прошли по дорожке, остановились у микрофонов перед Никитой Сергеевичем Хрущевым и другими руководителями страны и отрапортовали, что задание Родины выполнено…
А я — с двумя огромными бантами на голове — все пыталась поймать папин взгляд. Когда отец подошел ко мне, то почти на меня не смотрел. Только взял на руки и прижал к себе. Через много лет я его спросила: «Папа, а что же ты тогда после полета даже не обратил на меня внимания. Я так тебя ждала…» Отец ответил: «Когда я тебя увидел, подумал: если сейчас возьму на руки — расплачусь…»
Потом нас посадили в открытую машину, и мы поехали по Ленинскому проспекту. Кортеж двигался на Красную площадь. Там проводились торжественный митинг и демонстрация трудящихся. На трибуне мавзолея Ленина стояла вся наша родня — и папина, и мамина. Жили люди тогда достаточно бедно. Что было у летчика? Тревожный чемоданчик, военная форма и далеко не у всех недорогой гражданский костюм. Что уж говорить о деревенских родственниках?! Поэтому перед встречей нас дружной толпой привели в ГУМ в секцию для высшего руководства, чтобы приодеть. На всю жизнь запомнила выданную мне матроску. Я в ней даже спать ложилась. А какое красивое платье подарили маме! Словом, тогда одели всю нашу семью. Дедушку и бабушку, родителей папы, поселили в шикарных апартаментах в Доме приемов на улице Мосфильмовской. Они ездили на правительственных «Чайках». В одну секунду наша жизнь радикально изменилась.
По пути на Красную площадь вся дорога была усыпана цветами. Тротуары были запружены людьми. Люди сидели даже на крышах домов. А папа с дядей Андрияном ехали стоя и приветствовали москвичей. Когда приехали к Кремлю, космонавты и члены правительства пошли на трибуну мавзолея и встали наверху, а нас, родственников, разместили сбоку внизу.
И вдруг Никита Хрущев подошел к моей маме: «Марина Лаврентьевна, отпустите Наташу к нам на трибуну…» Мама стояла ни жива ни мертва, прижала меня к себе и ущипнула. Наверное, хотела легонько, чтобы обратить мое внимание. А получилось сильно. И шепчет мне: «Скажи: «Спасибо, я не пойду». Я повернулась и сказала: «Дорогой Никита Сергеевич! Почему мама щипается?» Улыбнувшись, Хрущев сказал маме: «Воспитывать поздно. Ну вы уж ее отпустите…» И забрал меня наверх.
— После этого полета космонавтов отправили в военный санаторий в Крым, — продолжает Наталья. — Когда мы с папой приехали в Гурзуф, то сразу же влюбились в эти места. Именно поэтому через годы он купил себе там квартиру. Папа увлекался рыбалкой, часто и меня брал с собой в море. В Гурзуфе он научил меня плавать. Я ведь тогда первый раз была на море. Мы выходили на пирс-волнорез, папа брал меня на руки и говорил: «Вон берег, плыви», а потом бросал в воду! Глубина там — метров пять! До сих пор помню, как я опускалась на дно. Сквозь прозрачную толщу воды видела, как по пирсу мечется обезумевшая мама: «Что ты делаешь, Павел? Что ты делаешь!.. Ребенок утонет!» А он: «Спокойно, я смотрю за ней!..» Я выныривала, потом опять опускалась на дно, снова всплывала. Так и научилась.
— Папа радовался, когда через 12 лет родилась ваша младшая сестра Оксана?
— Конечно, радовался. Очень хотел, чтобы она появилась. Причем мама летала до последнего, даже на восьмом месяце беременности. Ее, можно сказать, из самолета увезли в роддом. Пока мама рожала, папа настолько нервничал, что разобрал мотор своей «Волги». Когда потом собрал, остались три лишние детали, но мотор все равно работал.
— Помните, как проходил второй полет Поповича?
— В 1973 году мы провели папу на космодром, но через две недели он вдруг вернулся. Оказалось, за день до старта орбитальная станция развалилась в космосе на семь частей. Та станция, к которой они с бортинженером Юрием Артюхиным должны были пристыковываться! Слава Богу, людей на ней не было. И только через год, когда была построена и запущена другая станция, они полетели. Но можете представить, как тогда все волновались? То был военный проект. Попович и Артюхин перехватили в космосе и какое-то время вели американскую орбитальную станцию «Скайлеб». Начиналась эпоха «звездных войн». Поэтому о полете отец вообще ничего не рассказывал.
Подробности второго полета я увидела по ТВ в программе «Как это было» аж через двадцать лет. Отец рассказал в той передаче о какой-то пушке, которой можно было сбивать спутники, о том, как они прилетели к станции состыковаться в автоматическом режиме, но у них не получилось. Тогда Попович в нарушение всех инструкций снял с правой руки перчатку скафандра (он рисковал его разгерметизировать и мог погибнуть) и произвел стыковку в ручном режиме. Папа говорил, что хирург в перчатках оперировать не может. Потом надел перчатку назад. Она хранится в квартире у второй жены отца Аллы Федоровны. Квартиру в Звездной деревеньке возле ВДНХ, где живут космонавты-ветераны, Алла Федоровна превратила в музей космонавта Поповича.
После второго полета папу мучили боли в ногах, ему было тяжело ходить. Космос, конечно, не проходил бесследно для здоровья. Атрофируются не только мышцы рук и ног, но и мышцы внутренних органов, сердце перестает нормально качать кровь, нарушается кровообращение. Вернувшись на Землю из длительных полетов, космонавты не могут сами покинуть корабль. Их вытаскивают из корабля, как котят. У дяди Андрияна после второго полета развилась болезнь сердца, он мог бы еще жить. Не старый был. И многие другие космонавты тяжело болели. Папа еще держался. Он ведь внезапно умер, от инсульта. А чувствовал себя он в общем-то неплохо. И тут неожиданный спазм. Наверное, нервничал в связи с предстоящим отъездом в Москву из Гурзуфа. Грустил, не хотелось расставаться с Крымом, друзьями. И, говорят, скорая помощь из Ялты ехала целых полчаса. А все решали минуты.
— Чем занимается младшая дочь космонавта Оксана Павловна?
— Сейчас мы с ней и Аллой Федоровной создали фонд имени Павла Поповича. Оксана его президент.
— А на родине отца, в Узине, вам приходилось бывать?
— Ой, конечно! После первого полета мы все вместе поехали туда. Хорошо помню, как нас там принимали. На улице стояло столов двадцать. Собралась вся родня, вся Белая Церковь, Узин. Все пели украинские песни. Эти песни запали мне в душу. Мы с мамой выучили «Черемшину». Хотя я до сих пор не знаю, что это такое, помню все слова: «Знов зозулi голос чути в лiсi, ластiвки гнiздечко звили в стрiсi…» Отец делился своей славой с земляками. Радовался ей вместе со всеми. Хотел прославлять Узин, всю Украину, весь Советский Союз…
— Дедушку Романа помните?
— Дед Роман у нас был очень строгий. Кстати, это именно он назвал меня Наташей: «Хай у нашiй сiм’ї буде Наталка…» И родилась я в Узине! Отец привез мою маму с Севера, где они служили, в Узин, и я появилась на свет в сельской больнице. У меня даже свидетельство о рождении на украинском языке.
— Дедушка, конечно, очень гордился сыном, — продолжает Наталья. — Но относился к нему по-деревенски сдержанно, строго. Получив звание генерал-майора авиации, папа позвонил дедушке, что приедет. Дед и бабушка засуетились. Отец же решил отметить это событие и пригласил в ресторан в Белой Церкви своего друга генерала Петра Дейнекина — командующего Дальней авиацией, местное руководство. После этого позвонил деду: приезжай, дескать, к нам, за тобой послали машину. Роман Порфирьевич возмутился: «Как это, приезжай?! Это вы к нам приезжайте. Мы стол накрыли, мать все приготовила, все домашнее, свежее, самогоночка…» — «Да нет, отец, мы тут уже все заказали, неудобно, ждем тебя…» А дед уперся: «Не привык я по ресторанам…» «Хорошо, — говорит отец, — мы тут отметим, а потом к тебе приедем…» Тут дед не выдержал: «Послухай, синку, гадаєш, якщо ти став генералом, я тобi сраку не надеру? Ану мерщiй додому!» И папа подчинился!
Дедушку называли «космонавт № 33». Это номер его дома на улице, которая сейчас носит имя Поповича. К нему шли люди со всей округи со всеми проблемами: тому не дали машину, другому не завезли зерно… И дедушка всем помогал, звонил куда следует. К деду очень трепетно относились. Часто он помогал людям сам, чтобы меньше нагружать папу. Ведь мы получали письма мешками! Конечно, нередко вопросы, с которыми земляки обращались к деду, решить мог только отец. Тогда Роман Порфирьевич пересылал письма к нам в Звездный.
И я не помню, чтобы папа хоть кому-нибудь не ответил. Хотя у него, депутата Верховного Совета УССР, не было никакого секретаря. А ведь он продолжал работать в Центре подготовки космонавтов. И каким бы уставшим ни возвращался по вечерам, садился за стол, писал письма, запросы.
* Павел Попович с женой летчиком-испытателем Мариной Попович и старшей дочкой Наташей. Когда космонавт № 4 впервые полетел в космос, Наташе было шесть лет
— Интересно, женщины ему писали? Он ведь был красивым обаятельным мужчиной, в его улыбке было что-то гагаринское…
— Я была маленькая и этого не знала. Но он очень любил маму. Она для него была свет в окне.
— Почему же они разошлись?
— Мне понравилась фраза, прозвучавшая в одной из ТВ-передач: у них были слишком широкие крылья, они мешали быть им ближе… Мама очень много летала. В последние годы, перед тем как они развелись, она практически жила в Киеве, где на самолетах Антонова участвовала в испытаниях. Приезжала домой только в пятницу-субботу. Конечно, отцу было тяжело одному. В этой ситуации я ни на чьей стороне — ни на маминой, ни на папиной. Жалко обоих. Это драма. А работа летчика требует много сил. И все это, как правило, за счет семьи. Из-за работы, думаю, мы с сестрой что-то недополучили в детстве.
— Помните, какие подарки отец вам дарил?
— Если ездил на Украину, главным подарком был торт «Киевский». Затем сало от дедушки с бабушкой, домашняя колбаса, горилка. А из-за границы привозил два чемодана подарков маме и большой пакет подарков мне. Причем я поражалась его хорошему вкусу. Маме привозил идеальную обувь и другие вещи. Помню, как он из Франции привез мне плащ. Мне было 12 лет. Модный шикарный плащ — не могу передать словами! А себе привозил расческу.
— Перед смертью Павла Романовича у вас какие-то предчувствия были?
— Он всегда поздравлял с днем рождения меня (30 июля) и мою дочь (11 августа). Всегда, где бы ни был. Если был в Москве — обязательно приезжал поздравить внучку. Даже если мы не отмечали.
А накануне папиного ухода… Он умер 29 сентября. А 11 августа — от него не было звонка. Первый раз за многие годы не поздравил Таню. Первый раз не позвонил. Я забеспокоилась и начала его искать. Городской телефон не отвечал. Мобильный — тоже. Через какую-то турфирму нашла телефон главного врача санатория в Гурзуфе, возле которого находится квартира. Отец у них наблюдался. «Что там с Павлом Романовичем?» — спросила. «Все нормально, — ответила секретарь главврача. — Вчера я видела их с Аллой Федоровной». Я попросила передать, что мы очень волнуемся.
Папа вскоре приехал в Москву. Потом опять уехал. Я тогда сказала ему: «Пап, ну ты так не пропадай. Мы очень испугались. Так тебя искали…» Он только ответил: «Ну, извини. Как-то так получилось…» Вот такой был у нас разговор. А за день до того, как папа умер, он мне позвонил по телефону: «По телевизору показывают, как нас с Андрияном встречали. Ты там такая маленькая…» Я куда-то торопилась и сказала: «Да, папочка, я очень хорошо все помню. Потом поговорим!..»
Жалею, что, когда родители развелись, мы с отцом встречались реже.
— Мама после развода вышла замуж?
— Да, слава Богу, она не одна. Муж очень хороший человек. Отставной офицер авиации, служил в Звездном. Там же они и живут. Мама полна идей. Американцы собираются снимать о ней фильм «Леди «МиГ». В прошлом году отметили ее
После полета нас сразу же переселили из коммуналки в пятикомнатную квартиру. Долгое время я жила с родителями в спальне, в отдельную комнату боялась переселяться. И вдруг в квартире появилась мышь. Увидев ее, мама — летчик-испытатель! — взлетела на диван. А отец — космонавт — надел хоккейные ботинки и взял клюшку! Словом, мышь ловила я.
Да и другие слабости у летчиков есть. Они верят в приметы. Помню, как папа сидит за рулем в генеральской форме, рядом с ним мама — полковник ВВС, на ней армейский берет с кокардой. Вдруг черная кошка перебежала дорогу. Папа переворачивает фуражку задом наперед несколько раз, крутит пуговицу на кителе. Мама снимает берет и тоже переворачивает.
Когда летчик получал новую фуражку, внутри обязательно рисовали кошку. И хотя у мамы берет был из мягкой ткани, они не поленились и нарисовали кошку на тряпочке, а потом пришили. Еще знаю, что, пока летчик летает, свечку за него ставить нельзя. Да и вообще дома нельзя зажигать свечи. Ни в коем случае!
— Павел Романович был большим жизнелюбом. Любил компании, выпить, закусить, угостить людей. Какие-то его самые любимые блюда можете назвать?
— Папа был человеком с великолепным чувством юмора. И его всегда избирали тамадой. Он умел организовать застолье, был интересным рассказчиком. А что любил… Например, молоко с чесноком! Причем, когда пил молоко, у него глаза становились совершенно голубыми! Хотя обычно были такими серо-голубыми. В еде он был неприхотлив. Что ему ни поставишь — всегда с удовольствием съест и поблагодарит. Видимо, сказалось голодное военное детство.
— Я помню, когда мы перекусывали у Павла Романовича в госпитале имени Бурденко. Он порезал хлеб, затем пучком пальцев собрал на столе все крошки и отправил в рот…
— Да, к любой пище относился с уважением. Больше всего любил борщ с пампушками и чесноком. Еще любил уху, которую варила мама. Особенно из небольшой рыбки, пойманной им во время зимней рыбалки. Мама делала пятерную уху. Помню, однажды мы его на пятой тарелке остановили. Испугались, чтобы не объелся.
Особенно отец любил бабушкины вареники. Рядом с домом в Узине росла вишня. Бабушка из окошка, не выходя на улицу, натрусит ягод в мисочку и в каждый вареник кладет три крупные вишни. Папа ел их с таким удовольствием…