В воскресенье, 16 сентября, исполнилось двенадцать лет со дня исчезновения оппозиционного журналиста Георгия Гонгадзе
Вчера друзья и коллеги отмечали День памяти основателя интернет-издания «Украинская правда» Георгия Гонгадзе, убитого сотрудниками милиции по указанию и при непосредственном участии (по версии следствия) начальника управления криминального поиска МВД Украины Алексея Пукача. На митинге, состоявшемся на Майдане Незалежности, и молебне, отслуженном митрополитом украинской православной церкви Филаретом, вспоминали и других погибших журналистов.
«ФАКТЫ» созвонились с Лесей Гонгадзе, проживающей во Львове.
— Три года назад, когда Генеральная прокуратура сделала все, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений в смерти Георгия, — рассказала женщина, — я получила от него три письма. Два длинных — одно на две страницы, второе на четыре, и поздравительную открытку с Пасхой. Они приходили с интервалом в два-три месяца, я находила их у себя в почтовом ящике. Последнее письмо пришло 26 апреля 2009 года.
— Почему же вы никому об этом не говорили?
— В первом же письме было ясное указание: не сообщать о них никому, «иначе накинутся собаки в камуфляжной форме». Эти письма были подписаны другим именем, но я сразу узнала почерк своего сына, его характерную манеру изложения. На полях бумаги были графические рисунки, которыми Гия обычно сопровождал свои тексты. Я это хорошо знаю, потому что сын часто писал мне из армии.
— Как по-вашему, эти письма написаны перед отправкой или, может, еще до исчезновения Георгия?
— Конечно, перед отправкой. В них были комментарии текущих событий, упоминание имен нынешних политиков в соответствии с политической ситуацией. Гия с печалью отозвался о современной журналистике, назвав ее «тупой и лакейской». В письмах было и много личных обращений, предназначенных только для меня. Много предостережений. Получив эти письма, я получила подтверждение своей уверенности в том, что мой сын жив. По всей вероятности, его где-то удерживают, но при этом иногда он имеет доступ к интернету. Сначала я, как Георгий и просил, никому ничего не говорила. Но полгода назад, после встречи у Нины Карпачевой не выдержала и рассказала о полученных письмах собравшимся журналистам. Потрясающе, но в прессе этот факт вообще никак не прозвучал! Мне показалось, что представители СМИ, послушав меня, как-то быстро и испуганно разбежались. Хотя перед тем как говорить о письмах, я показала им справку из психоневрологического диспансера, что я вполне вменяема и психически здорова. Я вынуждена брать такую справку каждый год — чтобы не говорили потом, что я живу на эмоциях.
— Вы не хотите сделать графологическую экспертизу этих посланий и доказать, что почерк в самом деле принадлежит Гии?
— Не хочу. Мне это не нужно. Я даже отказалась самостоятельно делать экспертизу костей черепа, найденного в Сухолесах (напомним, украинская экспертиза признала, что череп и «таращанское тело» принадлежали одному и тому же человеку. — Авт.), потому что знаю — любого эксперта можно подкупить, вопрос только в количестве денег. Утверждая, что сын жив, я стою как кость в горле украинской верхушке, мечтающей поскорее засудить генерала Пукача и забыть об этом деле.