Політика

Леонид Кучма: «За 21 год существования нашего государства я оказался пока единственным главой правительства, который добровольно подал в отставку»

7:30 — 12 жовтня 2012 eye 757

В интервью «ФАКТАМ» по поводу 20-летней годовщины избрания на пост премьер-министра Украины Леонид Кучма, анализируя опыт работы на постах руководителя Кабмина и Президента Украины, сказал: «Для поступательного развития государства критически важна ответственность власти и крайне губительны ее самоуверенность, популизм и противостояние».

«Первый раз мне предложил стать премьером в 1990 году Председатель Верховного Совета УССР Владимир Ивашко»

— Леонид Данилович, двадцать лет назад 316 депутатов проголосовали за ваше назначение премьер-министром. Долго пришлось убеждать вас занять этот пост?

— Как в песне поется: это было недавно, это было давно... и совсем не просто. Во-первых, я не хотел оставлять свой родной «Южмаш». Во-вторых, если говорить о каких-то политических амбициях, то я был народным депутатом Украины, и на этом уровне вполне мог их удовлетворить. В-третьих, я трезво оценивал ситуацию в стране. Глубокий экономический кризис, острые конфликты между ветвями власти означали лишь одно: премьер — это камикадзе.

К слову, в 1990-м году Председатель Верховного Совета Владимир Ивашко в присутствии первого секретаря ЦК КПУ Станислава Гуренко тоже предлагал мне возглавить Совет министров УССР. Но тогда обошлось.

Однако в октябре 1992 года судьба распорядилась так, что я все-таки оказался в премьерском кресле. Произошло это после очередного обострения ситуации, когда парламент отправил в отставку правительство Витольда Фокина. И Президент Леонид Кравчук предложил мне возглавить Кабмин. С рекомендациями принять это предложение подходили ко мне и многие мои коллеги — народные депутаты. Одним из основных инициаторов был Иван Плющ, тогда Председатель Верховной Рады. После непростых раздумий пришлось согласиться.

— И 13 октября 1992 года вы стали, по сути, первым премьер-министром независимой Украины...

— Да, это действительно так. Мой предшественник Витольд Фокин возглавил правительство в 1990 году, еще при Союзе. Меня же назначили премьер-министром уже без традиционного согласования с Москвой. Но этот факт ничуть не облегчал моей задачи. Скорее наоборот: первое премьерство в независимой Украине означало намного больше ответственности, неопределенности, нестабильности и, конечно, работы. Ведь это был самый сложный и тяжелый период страны за годы ее независимости. Государственная инфраструктура и законодательная база только формировались. Ни у кого не было ясности, что и как делать. Нарастал кризис, экономика катилась под откос. Не меньше проблем скопилось во внутренней и внешней политике.

— Соглашаясь возглавить правительство, вы ставили какие-то условия?

— Практически нет. Только предложил сформировать коалиционное правительство, чтобы заручиться поддержкой парламента. Но из-за того, что Верховную Раду разрывали острые политические противоречия, принцип коалиционности не сработал. Пришлось руководствоваться в какой-то мере пожеланиями парламентских групп и преимущественно собственными наработками. Я сразу почувствовал острую нехватку профессиональных кадров с опытом работы в рыночных условиях. Поэтому оставил в новом правительстве больше половины его членов из предыдущего состава. У многих из них не было макроэкономического видения путей рыночного преобразования страны. Я это отношу и на свой счет. Ведь мы начинали работать в абсолютно новых, незнакомых для нас условиях, часто действуя методом проб и ошибок. Мы нередко переписывали иностранные законы, не учитывая возможности их адаптации к нашим реалиям. Все это, безусловно, сказывалось на эффективности многих управленческих решений.

В подборе кадров я всегда исходил из их профессиональной подготовленности и деловых качеств. И во время премьерства, и тем более президентства, не было ни губернаторов, ни их замов из Чайкино (село на Черниговщине, где родился Леонид Кучма. — Ред.), или глав районных администраций — баянистов и парикмахеров. В этом меня никто не упрекнет.

— Чем было вызвано ваше известное обращение к народным депутатам: «Скажите, что строить, — и мы построим...»?

— Эта фраза не содержала никакого политического или эмоционального подтекста, который потом не раз пытались в ней найти. Она имела чисто правовую логическую предпосылку.

В то время, как и сейчас, обязанность определять и утверждать основные принципы внутренней и внешней политики государства была возложена на парламент. Но тогда Верховная Рада не могла сделать окончательный выбор в пользу рыночной экономики. По простой причине: главенствовавшая в парламенте «группа 239» отстаивала коммуно-социалистические позиции. Принимаемые Верховной Радой законы были несистемными, противоречивыми. Поэтому я и заявил парламентариям, которые не могли определиться с направлением развития общества: «Скажите, что строить, — и мы построим». Мое обращение было попыткой вывести депутатов из ступора, настроить их на поиск путей преодоления кризиса, а не признанием того, что правительство не знало, что делать.

Мы не боялись брать на себя ответственность, пытались действовать настойчиво и активно. Через несколько недель после назначения Кабмин представил в парламент программу антикризисных мер. Однако наша активность не нравилась многим депутатам, особенно «группе 239». В то же время часть парламента, представленная национально-демократическими силами, требовала более радикальных реформ. И обе эти силы, выражающие противоположные взгляды, оказывали мощное давление на правительство, часто блокируя его решения и действия.

«Всего за полгода было издано около 90 декретов, некоторые из них действуют и сейчас»

— Как можно кратко охарактеризовать экономическую ситуацию того периода?

— Красноречивее всех слов здесь могут быть цифры: в 1992 году дефицит государственного бюджета составил почти 14% от ВВП, а с учетом прямых кредитов НБУ от имени правительства сельскому хозяйству и угольной промышленности — 37%. План бюджетных поступлений был выполнен только наполовину. Казна почти не имела дохода от внешнеэкономической деятельности, над которой государство тогда потеряло контроль. Экономика уходила в тень, что парализовало налоговую систему. Полностью разрушенной оказалась финансовая система. Критически не хватало энергоносителей, а долги за них висели дамокловым мечом. А чего стоило систематическое веерное отключение электроэнергии, от которого больше всего страдали больницы, школы, детсады, городская инфраструктура, не говоря уже о промпроизводстве, для которого электроэнергия нужна круглосуточно.

Все эти аргументы я привел, выступая 18 ноября 1992 года в Верховной Раде. И они произвели впечатление: 308 депутатов проголосовали за предоставление Кабмину права в течение шести месяцев издавать экономические декреты законодательного характера.

— Правда, потом «декретная» деятельность Кабмина очень жестко критиковалась...

— Действительно, некоторые политики пытались усмотреть в этом авторитарные замашки и начали плести интриги в парламенте и в окружении Президента.

Хочу напомнить: я не просил таких полномочий для правительства и предлагал предоставить их Президенту с одной целью: чтобы Кабмин мог оперативно готовить указы по наиболее острым экономическим проблемам, а Президент их утверждал после экспертизы в его администрации. Но парламент отказался дать Леониду Кравчуку такие полномочия.

Катастрофическое состояние экономики вынуждало незамедлительно реагировать на постоянно меняющуюся ситуацию. Верховная Рада в силу своего дискуссионного характера и стиля работы не обеспечивала оперативность. А у нас в то время не было времени на дискуссии. При этом хочу подчеркнуть, что все проекты декретов Кабмина обязательно направлялись на согласование Президенту и Верховной Раде и вступали в силу только через 10 дней после принятия, если не ветировались. Так что и здесь не все было так просто, как кому-то казалось тогда и даже сегодня.

Уже в декабре 1992 года появились первые декреты Кабмина: «О приватизации земельных участков», «Об оплате труда», «Об акцизном сборе», «О налоге на прибыль предприятий и организаций». Сегодня они выглядят обычными, а тогда это были революционные решения, серьезно стимулировавшие активизацию производства. Принимались и непопулярные, но крайне необходимые декреты, связанные с либерализацией цен, регулированием внешней торговли, созданием налоговой, таможенной и бюджетной систем. Всего за полгода Кабмин издал около 90 декретов, некоторые из них действуют и сейчас. Можно ли было ожидать такой продуктивности от парламента, учитывая его тогдашний состав?

— Тем не менее ваше правительство нередко обвиняли в блокировании рыночных преобразований и в восстановлении административных методов управления экономикой...

— Я всегда придерживался позиции, что государство должно играть важную роль в экономике, особенно в переходный период. Это ни в коем случае не значит, что надо вставлять палки в колеса нормальной работе предпринимателей. Тем не менее я убежден: регулирующая роль государства должна присутствовать везде и всегда. Сегодня мы наблюдаем, как после кризиса во многих странах с развитой рыночной экономикой активно взялись за усиление влияния государства и даже протекционизм.

А в начале 90-х годов в Украине, как и в других постсоветских странах, плановая система уже не действовала, а рыночной нормативной базы, по сути, еще не было. Кто-то же должен был управлять экономикой. Поэтому обвинения в блокировании или демонтаже рыночных преобразований вызывают удивление. Как можно демонтировать то, чего еще не было?

«До премьерства я работал в такой отрасли, где голову в песок не спрячешь — не позволили бы и не простили»

— Что же послужило причиной вашей отставки?

— Таких причин было несколько — как экономического, так и политического характера. Главная из них заключалась в том, что с отменой права принимать декреты правительство, по сути, потеряло рычаги влияния на экономику. Например, попытки любой ценой удержать инфляцию нивелировались безответственной денежно-кредитной политикой Нацбанка. В условиях гиперинфляции только в июне-июле 1993 года НБУ, с популистского благословения парламента, выдал эмиссионных кредитов под 30% на сумму более 4 триллионов рублей. Это сильно подпитывало инфляцию, оказывая медвежью услугу экономике.

В свою очередь Верховная Рада в условиях кризиса приняла на 1993 год бюджет, который, с одной стороны, был популистским, а с другой — резко увеличивал налоговое давление на экономику. Были отменены декреты о снижении налога на добавленную стоимость и ставки налога на прибыль. По сути, парламент вынуждал Кабмин вернуться к конфискационной и одновременно инфляционной налоговой системе. Это полностью блокировало экономические реформы. Я не мог с этим согласиться. Поэтому в мае 1993 года предложил Верховной Раде продлить еще на год право издавать декреты и ввести специальный режим управления экономикой, предусматривавший подчинение Кабмину Фонда госимущества, Антимонопольного комитета и более тесную координацию с правительством деятельности НБУ. Но депутаты в угоду своим политическим амбициям отказались поддержать инициативы Кабмина.

Не нашел я тогда понимания и у Президента Кравчука. Вместо этого он решил возглавить правительство и озвучил эту идею депутатам. В таких условиях мне оставалось только подать в отставку. Но парламент не согласился с предложением Кравчука и проголосовал против моей отставки.

Между тем экономический кризис нарастал. В июне 1993 года началась забастовка шахтеров Донбасса, ее подхватили работники других отраслей. Забастовщики выдвинули не только экономические, но и политические требования: предоставить Донбассу региональную автономию, провести в стране референдум о доверии Президенту, Верховной Раде и советам всех уровней. Кравчук предложил назначить досрочные парламентские выборы и провести референдум о доверии главе государства. Но парламент принял решение о досрочных выборах Верховной Рады в марте 1994 года, а президентских — в июне 1994-го.

После этого противостояние между парламентом, Президентом и правительством только усилилось. Тогда я предпринял последнюю попытку урегулировать ситуацию. 31 августа 1993 года на заседании Верховной Рады инициировал временное перераспределение властных полномочий на переходной период. Законодательные функции предоставить Президенту, исполнительные — правительству, а Верховной Раде сосредоточиться на разработке и принятии нового Основного Закона, который определил бы систему власти и разграничил полномочия всех ее ветвей и органов. Ведь в то время уже практически все постсоветские страны, включая Россию, приняли новые конституции.

Однако мои предложения парламент не воспринял. И 21 сентября 1993 года я в очередной раз подал в отставку, поскольку возможности для рыночных преобразований опустились до нуля, а быть формальным руководителем, как говорили классики, зиц-председателем правительства, было не в моих правилах. Сейчас, оглядываясь на тот период, вынужден констатировать: за 21 год независимости я пока единственный, кто добровольно подал в отставку с поста премьер-министра Украины.

— Вы никогда не жалели, что согласились возглавить правительство в то сложное время?

— Нет, не жалел. Мое решение было осознанным. Я понимал всю сложность тогдашней экономической и политической ситуации. Осознавал и то, что в таких условиях правительство может быть только временным.

Наверное, сработало внутреннее, в данном случае в хорошем смысле, эго: «Если не я, то кто?» Извините за нескромность и патетику. Поймите: до премьерства я работал в такой отрасли, на таком предприятии и занимался такими архиответственными государственными делами, где голову в песок не спрячешь — не позволили бы и не простили. Люди, которые боялись принимать решения или ответственности за них, там не приживались. Люди без лидерских качеств, без командного стиля работы на ключевые посты в этой сфере не попадали.

С позиции сегодняшнего дня, анализируя характер работы многих правительств Украины, могу спокойно и уверенно сказать: возглавляемый мною Кабмин делал все от него зависящее до последнего дня своей работы. Я не доработал 22 дня до годовщины назначения премьер-министром. Однако покидал этот пост не униженным, поскольку верил в свою правоту. Если помните, свое выступление после отставки я закончил словами: «За одного битого двух небитых дают». Тогда я уже внутренне чувствовал, что не смогу уйти из большой политики. Так и случилось. Однако это, как говорится, уже другая история...