20 января выдающемуся украинскому хирургу исполнилось бы 95 лет
Доверие к имени Шалимова настолько сильно, что в столичный институт, который носит имя легендарного врача, пациенты едут с последней надеждой. И хотя Александра Алексеевича нет в живых уже почти семь лет, люди знают: его ученики продолжают традиции, развивают методики, стараются найти решение даже в безвыходной ситуации. Часто это действительно удается.
«ФАКТЫ» регулярно рассказывают об уникальных операциях, которые проводят в Национальном институте хирургии и трансплантологии имени Александра Шалимова. Во время встреч с врачами всегда отмечаю: кроме меня слова специалистов «слушает» и Александр Алексеевич — его портреты есть практически в каждом кабинете. И до сих пор все те, кто работал вместе с Шалимовым, называют его Шефом.
Десять лет назад к
— У моих родителей было четырнадцать детей, но выжили только три сестры и шесть братьев, — рассказывал Александр Шалимов в интервью «ФАКТАМ». — Жили мы в Липецкой области. Помню, что было очень тяжело. Летом я пас коров, в холодное время года помогал столяру. В школе я учился хорошо, поэтому мне дали направление на рабфак в Кубанский мединститут. Выпускной экзамен по специальности «хирургия» сдавал 23 июня 1941 года, на второй день войны. Всех выпускников сразу вызвали в военкомат. Но я на фронт не попал — из-за перенесенной малярии, ревматизма и болезни позвоночника признали непригодным к службе. Зато получил направление на должность главврача и хирурга в Нерчинско-Заводскую больницу Читинской области. Уже на второй день работы меня вызвали к роженице, у которой произошел разрыв матки. Добирался к пациентке целый день, по пути штудируя учебник по оперативному акушерству, ведь мой хирургический опыт ограничивался удалением аппендикса, да и то под руководством преподавателя. Приехал ночью. Спрашиваю медсестру и акушерку: «Вы умеете наркоз давать?» «Нет», — говорят. И у меня практики не было — только видел, как это делали другие. Приложил маску, показал медсестре, как по каплям добавлять хлороформ, а сам приступил к операции… И все получилось. Женщину спасли.
На первом месте работы я прошел большую школу. Приходилось лечить все: ущемления грыжи, непроходимость кишечника, переломы. Резекцию желудка начал делать в первый год своей хирургической практики, хотя по тем временам этот вид операции считался высшим пилотажем даже для опытных врачей. В
Именно в брянской больнице Шалимов работал вместе с Николаем Амосовым. Несмотря на то что эти выдающиеся врачи затем много лет оперировали в Киеве, их пути больше никогда не пересекались.
— Николай Михайлович приехал в Брянск через месяц после меня, — вспоминал Александр Алексеевич. — Главврач даже палаты разделил между нами почти поровну: 59 коек одному и 60 — второму. Мы работали в большой операционной с двумя столами: за одним он, за другим — я. Соревновались. Конкуренция была честной. Когда Амосов внедрял какой-то новый прием, я его тут же осваивал, а он брал на вооружение мои методики. Николай Михайлович быстро и успешно защитился, чем косвенно подтолкнул меня к научной деятельности.
Именно Шалимов разработал уникальную методику хирургического лечения запущенной кавернозной формы туберкулеза легких: пораженный участок удалял, а края легкого хирург зашивал так, чтобы орган удалось сохранить. В
— В те годы таких пациентов решались оперировать только в США, в единственной клинике Мэйо, — рассказывал Александр Алексеевич. — Но больные выживали очень редко. Мне удалось разработать свой метод и вдвое уменьшить показатель летального исхода. Приехавшие в Брянск харьковские профессора пригласили меня на кафедру хирургии Харьковского мединститута. Там я разработал методику хирургического лечения рака желудка и пищевода, вследствие чего уровень смертности при подобных операциях упал с 32 процентов до шести! В 1965 году в Харькове я создал НИИ общей и неотложной хирургии, а в 1970 году меня пригласили на работу в Киев. И уже через два года я стал директором НИИ клинической и экспериментальной хирургии.
— Еще в 1954 году вышла статья, в которой Шалимов впервые рассказал о своих первых десяти операциях по поводу рака поджелудочной железы, — говорит руководитель отдела хирургии поджелудочной железы и реконструктивной хирургии желчевыводящих протоков, который считается детищем Шалимова, Владимир Копчак. — Даже сегодня ее интересно читать. Трудно представить, что такое вмешательство можно выполнить, используя только спинномозговую анестезию, и получить хорошие результаты. Больше всего в этой статье меня поразил вывод: операция технически не является слишком сложной и может быть рекомендована для широкого внедрения в хирургическую практику. Да, на сегодняшний день не все клиники делают ее, настолько она сложная, а Шалимов 50 лет назад считал: вмешательство выполнимо! В этом весь Шеф. Он никогда не зацикливался на своих достижениях, чтобы сказать: «Я великий». Все, что придумал, должны были использовать другие.
— Операции в нашем институте начинались в девять утра одновременно на 12 операционных столах, и Александр Алексеевич переходил от одного к другому, — добавляет заведующий отделом хирургии пищеварительного канала и трансплантации кишечника профессор Иван Тодуров. — На одном столе шло вмешательство на сердце, на втором оперировали пищевод, на третьем — печень, далее лежали пациенты с заболеванием поджелудочной железы, сосудистой патологией… При этом Шеф обычно был спокоен. Никогда не комментировал, что кому делать. Ведь прежде чем брать в руки скальпель, хирурги все действия выверяли до автоматизма. Даже если ситуация выходила из-под контроля, возникало сильное кровотечение, Шалимов оставался невозмутимым. Ругался редко. Правда, мог кому-то бросить: «Недоделанный!» Но это было, скорее, слово-паразит, чем ругательство. Мог и инструментом дать по рукам, которые «полезли не туда, куда надо». За погрешности он не распинал. Не покрывал, но прощал. И верил, что человек сможет исправиться. Чего не прощал Шалимов, так это предательства. Такое случалось. Шеф имел вредную, с нашей точки зрения, привычку выделять фаворита. Если сотрудник ему нравился, он полностью ему доверял и считался с его мнением. Были люди, которые злоупотребляли его доверием. Мы видели, что Шалимов сильно переживал, узнав об этом.
У нас, шалимовцев, есть традиция: где бы мы ни были, за праздничным столом второй тост всегда — за Шефа. Такое впечатление, что он уже родился великим. И жить собирался долго: любил говорить, что цыганка ему нагадала 120 лет жизни. Если бы не болезни, возможно, так бы и произошло. Когда Александр Алексеевич перестал оперировать, он приходил к нам поговорить, узнать новости, ведь каждый день приезжал в институт. Не мог без работы. Мы рассказывали, какие методики операций разработали, и у него глаза загорались: «Как же я раньше не додумался»! Но того, что он сделал, с лихвой хватило бы на несколько жизней.
— Несколько раз я сам в качестве пациента побывал на операционном столе, — рассказывал «ФАКТАМ» Александр Шалимов. — Впервые — еще в юности: мне удалили миндалины, поскольку я страдал хронической ангиной. Второй раз, уже в середине девяностых, академик Возианов оперировал меня по поводу аденомы предстательной железы. А в декабре 1998 года, обнаружив злокачественное перерождение язвы, мне сделали резекцию — убрали четыре пятых желудка. Оперировали меня здесь в институте мои ученики — Валерий Саенко, Бронислав Полинкевич и Юрий Диброва. Все прошло хорошо. Я снова смог нормально есть, даже рюмочку позволяю себе иногда. Вообще, природа отмерила нам
— Говорят, после такого сложного вмешательства на желудке вы буквально через несколько дней уже отправились в операционную как хирург. Это так?
— Что было, то было. Ко мне в палату пришел коллега и говорит: «У пациента рак печени. Кажется, нельзя ничего сделать. Зашивать или вы посмотрите?» Я переоделся и пошел в операционную. Посмотрел больного и предложил новую методику. Хирурги иссекли опухоль из печени, а на сосуды воздействовали криокоагуляцией, чтобы не развились метастазы. Пациент выжил…
— Руки у Шалимова были потрясающие! — вспоминает ученик Александра Шалимова хирург Юрий Лифшиц, который 20 лет проработал вместе с известным хирургом, затем оперировал в немецких клиниках, а сейчас возглавил хирургическую службу медицинской клиники «Борис». — Сколько раз бывало: хирург не мог сделать все как следует, заходил Шеф — и одним движением решал ход операции. Было у нас и такое наблюдение: если во время операции Шеф напевал «Сиреневый туман» — значит, настроение у него было хорошее, окружающие могли расслабиться. Когда я работал в Германии, заставлял себя не петь эту шалимовскую песню в операционной. Давал установку: «Пой про себя». Но, бывало, увлекался. Сначала мурлыкал под нос, а затем — громче и громче. Всегда сдержанные немцы-хирурги удивлялись…
Готовясь к