Ровно год назад Валерия Лутковская была избрана на пост Уполномоченного Верховной Рады по правам человека
В ближайшее время народные депутаты Украины имеют возможность заслушать доклад Уполномоченного Верховной Рады по правам человека. Занимающая с 27 апреля 2012-го этот пост Валерия Лутковская отчет о проделанной за год работе подготовила. Вот только погрязший в своих внутренних разборках высший законодательный орган не торопится его услышать. Хотя омбудсмену есть о чем рассказать народным депутатам. Например, о том, что в Украине начал действовать национальный превентивный механизм против пыток.
«ФАКТЫ» же побеседовали с Валерией Владимировной о том, какая дорога привела ее в кресло государственного правозащитника. Интерес не праздный, так как на днях одна из оппозиционных парламентариев заявила о том, что свою нынешнюю должность Лутковская получила коррупционным способом. Дескать, не может украинский учитель (по окончании филологического факультета Киевского национального университета имени Шевченко Валерия Владимировна работала преподавателем в средней школе) сделать такую успешную юридическую карьеру. Истину в вопросе «может или не может» омбудсмен решила установить в суде, а «ФАКТЫ» — в ходе беседы, которая состоялась накануне годовщины избрания Валерии Лутковской на пост Уполномоченного Верховной Рады по правам человека.
— Валерия Владимировна, вы закончили филфак, год поработали учительницей, а затем увлеклись юриспруденцией. Что заставило вас так кардинально изменить свой профессиональный путь?
— На филфак я поступила, можно сказать, вслед за мамой: она была учителем русского языка и литературы, — рассказывает Валерия Лутковская. — Мне очень хотелось быть такой же, как она: мудрой, терпеливой, внимательной к детям. Да и папа, бывший военный, после отставки тоже в школе преподавал. Начальную военную подготовку. Поэтому год, который я после окончания университета провела в школе, стал, наверное, самым счастливым в моей жизни. Я читала русский язык и литературу в той же школе, что и мама. Более того, мы обе были классными руководителями в двух параллельных пятых классах. Плюс я еще преподавала немецкий язык у первоклашек. Но в какой-то момент мама сказала: «Все, хватит. По-моему, учителей в доме слишком много… Подумай-ка, пожалуйста, о какой-нибудь другой профессии». На тот момент я совершенно не горела желанием заниматься чем-то иным, но мама являлась для меня непререкаемым авторитетом, поэтому я всерьез задумалась над ее предложением. И решила получить… юридическое образование. Ведь моя бабушка по маминой линии была в свое время очень хорошим и достаточно известным в Киеве адвокатом. Так что и этот выбор был предопределен.
Как раз во время таких вот «поисков себя» случайно узнала, что в Министерство юстиции требуется человек без юридического образования, но со знанием немецкого языка. Так я стала специалистом первой категории. Помимо работы с немецкоязычными документами, выполняла обязанности курьера и оператора-машиниста.
— Откуда у вас свободное знание немецкого?
— Учила его с первого класса в специализированной школе. А перед тем как устроиться на работу в Минюст, я получила еще и диплом Института имени Гете. То есть знание немецкого языка у меня на тот момент было действительно на уровне. К сожалению, сейчас не могу сказать того же. В силу моих обязанностей мне теперь больше нужен английский, который я тоже выучила — по ходу общения с представителями различных международных институтов и неправительственных организаций. А заодно и закончила заочно Национальную академию внутренних дел, получила диплом правоведа. Должна сказать, что не жалею о том, что все так обернулось. Хотя… Если бы мне сейчас предложили хоть один раз в неделю проводить урок в школе, я бы с удовольствием согласилась.
— Помните момент, когда у вас появилось ощущение, что вы уже не филолог, а юрист?
— Думаю, что это конец
— Валерия Владимировна, а что было между преподаванием в школе и так захватившей вас работой в Страсбурге в Европейском суде по правам человека? Говорят, именно в этот период вы якобы стали «родственницей» нынешнего министра юстиции Александра Лавриновича?
— Между этим был колоссальный опыт общения с международными организациями и с представителями других государств. Я часто бывала в Швейцарии в качестве переводчика официальных делегаций, которые возглавляла министр юстиции Сюзанна Романовна Станик. То было время вступления Украины в Совет Европы. В Министерстве юстиции по этому поводу устроили грандиозный праздник, ведь добились того, на что тогда даже рассчитывать не могли.
Потом Сюзанна Романовна возглавила Министерство по делам семьи и молодежи, и я ушла вместе с ней, став заместителем начальника управления международных отношений. У меня появилось новое направление работы: каким образом, скажем, действуют Австрия, Швейцария, Германия в части подготовки нормативно-правовых актов для защиты семьи. После молодежного министерства Сюзанна Станик вернулась на пост министра юстиции. И я снова вернулась в Минюст. Так что сейчас совершенно не понимаю, почему меня настойчиво привязывают родственными узами к Александру Владимировичу Лавриновичу. В последние годы я действительно работала под его началом, но даже мое становление как юриста с ним совершенно не связано. Признаюсь честно: было время, когда я искренне пыталась подражать Сюзанне Романовне. С ней у нас и сейчас очень теплые человеческие отношения, хотя она уже давно не министр. Тем не менее я всегда буду помнить, что именно она научила меня работать, вести себя, показала мне, какой элегантной может быть женщина и на госслужбе, и в политике.
— А как вы оказались в числе сотрудников адвокатской конторы Максима Лавриновича — сына нынешнего министра юстиции?
— Дело в том, что чем выше поднимается госслужащий по карьерной лестнице, тем сложнее ему переживать изменения в руководстве ведомства. Так было и со мной. Один из новоназначенных глав Минюста не пожелал работать со мной и предложил мне уволиться с поста замминистра. Желание было обоюдным. И как только я написала заявление, раздался звонок Максима Лавриновича, с которым мы были знакомы. Он звал в свою юридическую компанию. Получилось так: 12 декабря я ушла из Министерства юстиции, 13 декабря решила не начинать новую карьеру — из-за суеверности, а 14 декабря я уже работала в фирме «Лавринович и партнеры».
— Приобретя богатый опыт, никогда не думали вернуться в бизнес, открыть свою адвокатскую контору?
— Нет. Это не мое. Отношения в бизнесе немножко другие. Например, в Министерстве юстиции мы нередко помогали нашим согражданам писать заявления в Европейский суд, детально разъясняли людям их права, хотя, казалось бы, это отнюдь не в наших интересах и уж точно не наша обязанность, мы ведь были как бы с другой стороны баррикады. Но сложно отказать человеку, когда он просит о помощи.
А бизнес показал мне, что отношения с людьми могут строиться на совсем иных основах. И последние далеки от меня. Максим Лавринович не даст соврать: огромное количество дел я вела бесплатно, в убыток юридической фирме. С точки зрения бизнеса, это категорически недопустимо, неправильно.
— Вы представляли интересы Украины в Европейском суде. Всегда ли с легкой душой шли на процесс?
— Нет, конечно. Но понимаете: это обычная работа адвоката. Его задача — защищать клиента. В Европейском суде моим клиентом было государство Украина. И я обладала всеми профессиональными навыками для выстраивания позиции защиты таким образом, чтобы объяснить Европейскому суду по правам человека, почему страна поступила тем или иным образом. Не всегда это получалось. Но даже проигрывать нужно было правильно.
Я считаю, что решение Европейского суда, устанавливающее нарушение прав человека в Украине, — это не наказание, а правовая помощь нашему государству, своего рода ориентир, как нам улучшить законодательство, чтобы впредь не допускать подобного.
— Уже год вы занимаете пост Уполномоченного Верховной Рады по правам человека. Как оцениваете ситуацию в этой сфере?
— Самой большой проблемой на сегодняшний день в Украине является правовая неосведомленность населения. К сожалению, люди даже не всегда понимают, что их права нарушаются.
— А те, кто понимает, зачастую просто не в состоянии их отстоять…
— Да, правда, это проблема. Государство многое делает для того,чтобы заработала система бесплатной правовой помощи. Но для вступления в силу соответствующего закона нужно время. И мне очень жаль, что далеко не всем мы успеем помочь. Однако с горечью должна признать: в нас до сих пор жива вера в доброго царя-батюшку. И вместо обращения в суд граждане идут к народному депутату, губернатору, Президенту, кому угодно, а за это время истекают сроки исковой давности, к примеру. Правильный же алгоритм — только в суд.
— Более 60 процентов украинских граждан не доверяют судам, считают их коррумпированными…
— Знаю. Но думаю, что это скорее последствия резонансных дел, которые рассматриваются в судах, чем реакция на процессы, касающиеся, например, раздела имущества между супругами и других бытовых вопросов. В любом случае одна из сторон, как правило, считает решение суда несправедливым. Но суд не призван угождать всем. Функция суда — установить истину в деле. И если гражданин считает, что истина не установлена, то он имеет право на апелляцию. Коль и апелляция не установила истину — есть кассация. Если и кассационный суд истину не установил, то у меня возникает сомнение в правильности убеждений. Поскольку я не сторонник обобщений, не люблю, когда говорят: все милиционеры пытают задержанных, все судьи берут взятки. Это —неправда. И в милиции, и в прокуратуре, и в судах есть огромное количество профессионалов, которые качественно выполняют свою работу. Другой вопрос, что кому-то может не нравиться результат этой работы…
— Скоро вам предстоит отчитываться в парламенте о состоянии дел с правами человека в Украине. Каким оно вам видится?
— Я построила доклад в соответствии с теми приоритетами, которые в свое время были согласованы с общественными организациями, вошедшими в состав консультативного совета при омбудсмене. В частности, это права ребенка, социально-экономические, конституционные, административные права, а также права на доступ к информации, защиту персональных данных и другие. Большую часть доклада планирую посвятить деятельности национального превентивного механизма против пыток. Это новая сфера деятельности офиса омбудсмена, но я надеюсь, что через некоторое время она приведет к тому, что пыток в Украине не будет. Моя надежда подкреплена еще одним фактом — вступлением в силу нового Уголовно-процессуального кодекса.
— Во время личных приемов о чем вас чаще всего просят граждане?
— Как правило, звучат просьбы, выполнение которых совсем не входит в нашу компетенцию: например, спасите моего сына, попросите суд его отпустить. Бывают просьбы от родственников тех, кто содержится в местах лишения свободы: навестите, посмотрите, не оказывается медицинская помощь…
— Украинских вип-узников вы навещали по просьбе их родственников?
— Да. Ирина Луценко пришла ко мне на прием, и по ее заявлению мы начали производство. Тимошенко первый раз я навещала в харьковской больнице без предупреждения. Тогда я пообщалась с Евгенией — дочерью Юлии Владимировны. Потом было личное заявление Юлии Тимошенко: она просила либо меня, либо представителя приехать и проследить за законностью действий пенитенциарной службы. И представитель Уполномоченного ездил, общался с экс-премьером.
— Вы обсуждали с Евгенией Тимошенко возможные механизмы вашего участия в дальнейшей судьбе ее матери?
— Я объяснила, что в судебных процессах участия не принимаю, поскольку это не входит в сферу моей компетенции. А вот в вопросы, касающиеся условий содержания, оказания или отсутствия медицинской помощи, могу вмешиваться. Понимаете, дело Тимошенко вовсе не уникальное: в местах заключения находятся тысячи украинцев, которым тоже нужны внимание и помощь Уполномоченного. Евгения меня услышала. И поняла, как мне кажется.
— Какое она впечатление на вас произвела?
— Впечатление дочери, которая отстаивает права мамы.
— Вы научились отделять свои душевные порывы от профессиональных обязанностей?
— Нет, пока еще не умею. Через меня проходит очень много дел, когда я объективно понимаю, что ничем не могу помочь тому или иному человеку. И тогда начинаю лихорадочно думать: где выход, что делать? Иногда удается найти какой-то путь помощи. Не всегда.
— Вы часто плачете?
— После смерти мамы — да. Она ушла 16 февраля. До этого я плакала нечасто. Обиды, проблемы и прочие сложности переносила стойко. Сейчас несколько иная ситуация.
— А кто дал вам имя Валерия?
— Мама. В честь своего брата, который рано погиб. Тогда она пообещала своей маме — моей бабушке, что своего ребенка назовет Валерием. Родилась я — и имя переделали на женский вариант. К тому же маме очень нравилось, что «Валерия» в переводе означает «бодрая, веселая, задорная». Стараюсь соответствовать данному имени.
— Дочка на вас похожа?
— Да, очень. Все говорят, что мы ксерокопии друг друга. Я родила ее в 18 лет.
— На первом курсе университета?
— Нет, я поступила в университет в 16 лет. Замуж вышла, когда мне исполнилось 18 и один месяц. И в назначенный срок появилась Анастасия.
— Родители вашему раннему браку не препятствовали?
— Абсолютно нет. У меня с мамой и папой всегда были доверительные отношения. Мы дышали одним воздухом. К тому же мой покойный муж был священнослужителем. А мама очень верующий человек. Для нее приход в семью священника стал счастьем. Когда нашей с Леонидом дочке исполнилось четыре года, муж умер.
— Если не секрет, как студентка филфака познакомилась со священником?
— В начале второго курса один из самых моих любимых преподавателей — фольклорист Станислав Казимирович Росовецкий объявил о том, что известный переводчик Евангелия на современный русский язык отец Леонид Лутковский готов прочитать нам семинары во внелекционное время, — продолжает Валерия Лутковская. — Для меня, человека, выросшего в верующей семье, его лекции стали глотком свежего воздуха. Я внимала каждому слову священника, каждому толкованию библейских истин и, честно скажу, вовсе не видела в нем мужчину. Передо мной был преподаватель! А на втором курсе я работала над курсовой, тема которой касалась библейских сцен в «Мастере и Маргарите» Булгакова и в «Плахе» Чингиза Айтматова. С замиранием сердца подошла к отцу Леониду с вопросом, не может ли он подсказать, где мне взять литературу по интересующей теме. Его ответ меня потряс: «Деточка, литературу нужно брать в библиотеке». Дома я терзала маму на предмет того, почему меня послали в библиотеку. Конечно, ответ был совершенно логичным, но не такого ответа я,
А через некоторое время отец Леонид сам предложил мне побеседовать о теме моей курсовой. Поговорили, он проводил меня до троллейбуса и пригласил на следующую свою лекцию, но не в университете, а в старом здании киевского планетария. И потом в какой-то момент он вдруг спросил, есть ли мне уже 18 лет. Это было 19 января, а 20 января мне исполнялось 18. Я так и сказала: «Завтра у меня день рождения». «Очень хорошо, тогда завтра с вашего разрешения я за вами заеду», — сказал отец Леонид. Мы были на «вы». 20 января, когда мы гуляли по городу, он сделал мне предложение. Я согласилась. Приехала домой, рассказала об этом родителям. Они были ошеломлены, ведь у нас разница в возрасте составляла 22 года. А после знакомства с Леонидом сказали: «Наверное, ты будешь счастлива с этим человеком». Они были правы. У меня в жизни было четыре с половиной года большого счастья с совершенно потрясающим человеком.
— Чему он вас научил?
— Что в семье главное — взаимопонимание. И она должна быть как кулачок: не три, четыре, пять и более людей, а по сути один человек в разном возрасте.