Немецкая газета Die Tageszeitung опубликовала интервью с бывшим владельцем нефтяной компании «ЮКОС», который уже почти десять лет находится за решеткой
Прокуратура обвинила Ходорковского и его делового партнера банкира Платона Лебедева в уклонении от уплаты налогов и хищениях. Несмотря на абсурдность большинства обвинений (например, инкриминируемая сумма украденного превышала всю выручку нефтяной компании «ЮКОС»), суд вынес обвинительный приговор. Ходорковский и Лебедев оказались в колонии. Затем было возбуждено второе уголовное дело. Адвокаты бывших миллиардеров пытались обратить внимание судебных органов, что их подзащитных собираются привлечь к ответственности повторно за одни и те же деяния, но это не помогло. В результате и второй процесс над Ходорковским завершился обвинительным приговором. В общей сложности Михаил получил 13 лет колонии. В декабре 2012 года президиум Московского городского суда уменьшил срок до 11 лет. Ходорковский должен выйти на свободу 25 октября 2014 года.
Находясь в колонии (Карелия), он постоянно общается с прессой, ведет свой интернет-сайт «Прессцентр Михаила Ходорковского и Платона Лебедева» (khodorkovsky.ru), регулярно оставляет комментарии в блогах и социальных сетях. На этой неделе немецкая газета Die Tageszeitung напечатала интервью с Михаилом. Сайт Ходорковского приводит русскую редакцию интервью, выдержки из которого мы публикуем.
— Как вы сами пишете в своей книге, вы человек не эмоциональный. Это помогает в тюрьме?
— В тюрьме эмоциональная стабильность — залог жизни и здоровья. Моему чуть более эмоциональному другу и партнеру Платону Лебедеву намного тяжелее.
— Не испытываете ли вы иногда страха, что впадете в забывчивость? Или вам даже хотелось бы этого?
— Господь дал мне двойной «блок логики» вместо одного из «блоков памяти». Жена компенсирует этот недостаток. Когда рядом…
— Не ловите ли вы себя порой на мысли, что вообще-то вместо вас должен бы сидеть Владимир Путин?
— Не считаю, что мой оппонент должен сидеть в тюрьме. Это неспортивно, по крайней мере.
— Звезда Путина закатывается. А на вас, наоборот, часто смотрят как на будущего президента. Не приведет ли ваша моральная несгибаемость и стойкость к тому, что криминальный менталитет подтолкнет кого-то на крайние меры?
— Я не ищу для себя политической карьеры, о чем говорил многократно. Однако рисков это, конечно, не уменьшает. Один раз мне повезло — человек ночью, когда я спал, бил ножом в глаз, но промахнулся и лишь поранил лицо. Но десять лет бояться невозможно. Постепенно становишься фаталистом. Со мной это уже произошло.
— Почему вы не уехали из России до ареста? Вы действительно не могли себе представить, что право может быть извращено до такой степени?
— Я представлял себе, что меня могут много лет держать в тюрьме под арестом, но поверить в возможность публичного процесса по заведомо абсурдным обвинениям действительно было трудно. Не только мне, но и весьма опытным юристам.
За последние десять лет, после «дела «ЮКОСа», стандарты доказывания упали радикально. Но главной неожиданностью стало продолжение массового захвата заложников (очевидно, имеются в виду аресты сотрудников «ЮКОСа». — Ред.) Это какая-то иная логика, к которой тогда я был не готов.
Собственно, именно заложники были одной из причин невозможности моего отъезда, меня учили своих не бросать.
— На Западе тоже упорно держатся слухи о криминогенном периоде при Ельцине. Ваша тогдашняя вера в правосудие означает, что при Ельцине были бы невозможны такие правонарушения? Недавно 85 процентов слушателей «Эха Москвы» заявили, что в девяностые годы правовая ситуация в стране была для граждан надежнее.
— При Ельцине суды тоже допускали неправосудные решения, но это были личные решения судей, а не система, не государственная политика, поэтому степень и массовость извращения закона в судах была меньше.
Недаром, даже когда «ЮКОС» был политически раздавлен, ни одно из прежних судебных решений, принятых в пользу компании, не было оспорено гражданами или нашими контрагентами.
— Не для того ли правящая команда вышла за общепринятые рамки правового поля, чтобы, попросту говоря, достичь личного обогащения? Не значит ли это также, что коррупция, как составляющий основу системы элемент, укоренилась в новой России только во время правления Путина и силовиков?
— Убежден, что значительная часть команды В. В. Путина преследует цель личного обогащения, применяя псевдолегитимное насилие в качестве основного средства, хотя, конечно, там тоже все неоднородно. Но гораздо хуже, что эта модель поведения уже спроецирована на самые широкие круги бюрократии и сотрудников правоохранительных органов.
По сути, сегодня каждый чиновник, каждый полицейский считает себя вправе обогащаться за счет обычных граждан. Конечно, у некоторых людей есть совесть, но им сложно сохранять свои посты.
Коррупция существует в любом государстве, но лишь немногие политические режимы делают ее несущим элементом своей конструкции. Считаю, что это был осознанный выбор В. В. Путина, решившего таким образом контролировать элиту. Я полагаю такой подход ошибкой, о чем прямо сказал в феврале 2003 года.
— Верит ли Путин своему народу и доверяет ли?
— Это основная проблема нашего президента и его окружения — они не верят своему народу, так как рассматривают его в отрыве от наиболее активной части общества, не входящей в правящую корпорацию.
В путинской картине мира есть несамостоятельное большинство, враждебное (или купленное врагами) меньшинство и его, Путина, окружение. Поверить в наличие честной, самостоятельной и ответственной оппозиции он не может. А окружение всегда с радостью представит «доказательства», что все оппоненты «работают на Госдеп».
— Какова ваша оценка сегодняшней борьбы с коррупцией? Делается ли это всерьез и может ли эта борьба иметь успех, если она не затрагивает верхушки?
— В. В. Путин, несомненно, ощутил опасность нынешнего разгула коррупции и пытается «ввести ее в рамки». Однако коррупция — становой хребет режима. Чтобы «отменить» коррупцию, нужно заменить людей на иных, с другой мотивацией, допустить политическую конкуренцию, реальную сменяемость управленческой команды. То есть, в конце концов, отдать власть. Боюсь, на такое самопожертвование ни Путин, ни, тем более, его команда не готовы. А сократить бытовую коррупцию среди учителей и врачей возможно, только это автоматически усиливает недовольство поведением силовиков и «начальства» — мир-то стал прозрачным благодаря информационным сетям. Поэтому количество коррупционных процессов, по статистике Верховного суда России, стало сокращаться.
— Имидж Путина должен поменяться — от мачо к мудрому патриарху. Воспримет ли народ его новый образ с пониманием?
— В. В. Путин имел шанс реализовать модель Дэн Сяопина. Однако возвращение в Кремль по настоянию окружения стало стратегической ошибкой, и теперь мне трудно представить удачное повторение опыта.
— Про себя вы пишете: «Я ощущаю себя русским». Что вы имеете в виду? Вам тем лучше, чем жестче внешние условия?
— У вас немного странные представления о русских. Готовность терпеть невзгоды не равняется нежеланию жить лучше. А быть русским означает ощущать себя своим именно в русской культурной среде — языковой, бытовой, литературной и так далее. Я люблю ржаной хлеб, щи, мороз, цитирую фильмы Гайдая и интермедии Райкина, пою песни Высоцкого и «Машины времени», и мне приятно находиться среди тех, кто меня понимает.
— Что вас сейчас беспокоит?
— Больше всего меня беспокоит моя семья: дети, растущие без отца, болеющие родители, ждущая уже десять лет жена. Остальное — несколько меньше. (У Михаила и его
— Как бы вы оценили политическое развитие России на ближайшие годы?
— Россия сейчас приближается к очередной точке бифуркации — разветвления. Стагнация, полицейский режим, фальсификация выборов, отъезд большого количества образованной молодежи из страны более вероятны. Однако остается возможность протестной мобилизации, раскола правящей элиты с возвращением страны на траекторию строительства институтов демократического общества.
— Кто может быть опасным для Путина? Не является ли его окружение большей угрозой, чем уличные протесты?
— Убежден, Путина в конце концов погубит именно его окружение. Уличные протесты станут лишь катализатором внутриэлитного конфликта.
— Что будет с Россией через 20 лет?
— Хочу верить, что мы не потеряем эти 20 лет на очередную стагнацию, иначе Россия окончательно замкнется на сырьевой модели, будет нестабильной из-за низкого уровня жизни и потому агрессивной. Если нам удастся вернуться к строительству демократического правового государства в ближайшие пять лет, то к 2030 году Россия успеет провести новую индустриализацию на базе глубокой интеграции с Европейским Союзом. В результате в мире возникнет качественно новое политико-экономическое образование, совмещающее высокую динамику развития и социальные стандарты.
— Если заострить вопрос, то можно ли сказать, что стремление Путина вечно оставаться у власти означает, что он сам не меняется и свою задачу видит в том, чтобы препятствовать изменениям и развитию?
— Убежден, В. В. Путин считает, что он сейчас — единственный мотор изменений (это правда), что он правильно выделяет и эффективно проводит нужные стране преобразования (про правильность существуют разные мнения, а вот про эффективность — похоже, складывается негативный консенсус). Но, главное, нас уверяют, что Путину нет альтернативы, а это — заведомая ложь, но ей искренне верят многие, в том числе и сам Путин. Лучшая альтернатива — нормальные, демократические государственные институты, чью репутацию Кремль последовательно разрушает.
Возможно ли изменение самого Путина? Я в этом сомневаюсь — характер, возраст, окружение… Но чудеса бывают.