Народному артисту Украины исполнилось 70 лет
Более 40 лет Давид Бабаев служит в Театре русской драмы имени Леси Украинки. Актер долго шел к своей мечте и сегодня по праву считается ведущим мастером одной из лучших украинских сцен.
— Признаюсь, никакого настроения у меня перед юбилеем нет, — сказал с грустью в голосе Давид Бабаев. — Я не любитель всяческих празднований и излишнего внимания к своей персоне. Правда, ровно десять лет назад Михаил Резникович волевым порядком устроил мой бенефис в день рождения. Я бился в истерике, но ничего с этим поделать не мог. В этом году заранее попросил Михаила Юрьевича, чтобы в день моего рождения освободил меня от работы. Знаете, на старости лет я стал философствовать и понял, что до этой даты жизнь проходила десятилетиями, а после
— Как же находить радость в жизни?
— Ваша газета публикует анкеты с известными людьми, и там есть один необычный вопрос: «Что бы вы сделали, если бы вам осталось жить семь дней?» Я бы ответил: «Не поверил бы». Мне кажется, самое тяжкое наказание в жизни — знать дату своей кончины. Нужно стараться просто радоваться каждому прожитому часу. День рождения — всего лишь очередной день жизни. Я проведу его дома, в компании жены и двух телефонов, по которым буду принимать поздравления. Может, за обедом мы с ней выпьем по рюмочке коньяка за мое здоровье. А на столе появится мое любимое блюдо. Оно у меня еще с тяжелого послевоенного детства. По воскресеньям у нас дома был непременно торжественный завтрак. Мама варила картошку в мундирах, она подавалась с селедкой, подсолнечным маслом и луком. Ничего вкуснее в своей жизни я никогда не ел.
— Вы, коренной киевлянин, родились в эвакуации.
— Если бы моя семья осталась в Киеве, то никого не было бы в живых. Все лежали бы в Бабьем Яру. Я родился в Махачкале, лишь в 1947 году мы вернулись в свою комнатку в Киеве. Это была коммунальная квартира возле Лукьяновки. Дом аварийный, без удобств. На кухне только один кран с холодной водой. 30 лет я там прожил. И все время в одной комнатке — мама, папа, брат и я. Мой папа был членом Коммунистической партии с 1917 года. Он болел туберкулезом и никогда в жизни меня не поцеловал. У него была своя посуда, полотенце, все отдельно от нас. Помню, напротив была квартира женщины, депутата горсовета. Она как-то пришла к папе и стала просить: «Владимир Давидович, дайте мне документы. Вам как старому члену партии положена отдельная квартира». На что папа ответил: «Нет, мне не надо. Дайте лучше людям, которые живут еще в подвалах. А если дети мои заслужат, то они сами получат квартиры». Так родители никогда и не уехали из той комнаты. Оттуда я их и хоронил.
— Правда, что фамилия Бабаев на самом деле партийная кличка вашего отца?
— Да, у меня даже по паспорту двойная фамилия Бабаев-Кальницкий. Папа долгое время находился в подполье, а тогда было принято революционерам давать подпольные клички. Псевдоним и стал нашей фамилией. В гражданскую войну папа воевал в кавалерийской бригаде Яна Фабрициуса. Был политруком. После войны работал в ЧК, потом рабочим на заводе.
— Откуда же у вас творческие гены?
— Моя мама была талантливым человеком, обожала разыгрывать соседок. А папа в молодости играл на сцене рабочего театра. На него даже пьесы ставили. Уже в пять лет я устраивал домашние концерты. Тогда только появились фильмы с участием Чарли Чаплина. Я нашел среди старых вещей шляпу, пиджачок, палочку и придумал себе песенку: «Я мистер Чарли Чаплин, ношу большую шляпу и с тросточкой под мышкой танцую я фокстрот», и дальше шел танец. Это был мой коронный номер перед гостями.
— Отчего же после школы вы не стали поступать в театральный вуз?
— Да все от бедности. Я понимал, что должен зарабатывать деньги для семьи. Папа к тому времени уже был на пенсии, мама никогда не работала. После окончания вечерней школы меня по большому блату устроили на закрытый военный завод подсобным рабочим в механический цех. Он находился в помещении, где сейчас «Мистецький арсенал». Я получал 54 рубля в месяц плюс папина пенсия 70 рублей. Мы могли уже выживать. Но я продолжал мечтать о сцене. Сначала попал в самодеятельность при заводе, в драмкружок, а в 1962 году поступил в театральную студию при Октябрьском дворце культуры. Ставили пьесы Розова, Аксенова. При этом я понимал, что профессиональное образование получить будет очень сложно. Вы понимаете, из-за чего меня не приняли бы в театральный?
— Пятая графа с национальностью?
— Именно. Поэтому я даже не пытался. Зато с
— Именно он потом и порекомендовал вас в Театр русской драмы?
— Так и было. После окончания эстрадно-цирковой студии мы всем курсом отправились на работу в Архангельскую филармонию. Шестопалов поставил роскошную концертную программу, с которой нас и «купила» филармония. Тексты написали лучшие эстрадные сценаристы Роберт Виккерс, Александр Каневский. Юрий Рыбчинский с Игорем Покладом сочинили песни. К тому же это было весьма выгодное предложение — работать в филармонии. Мне платили 11 рублей 50 копеек за выступление — ставка артиста высшей категории. Плюс четверть ставки за ведение концерта и 20 процентов так называемых северных. Где бы мы ни были на гастролях — в Сочи, Крыму, «северные» все равно получали. Если учесть, что в месяц давали по 30 концертов, то сумма набегала приличная.
— Помните первую серьезную покупку, сделанную на заработанные деньги?
— Наши первые гастроли были в Мурманске. Там нас повели на продуктовую базу и выдали каждому по палтусу холодного копчения и десять баночек консервов печени трески. Это был страшный дефицит! Я соорудил посылку и отправил ее на домашний адрес своей невесты. Потом в Архангельске нас завели в один магазин, где можно было купить финские и японские товары. Я купил два шерстяных костюма, которые тоже отослал будущей супруге.
— Значит, вот как вы завоевали ее сердце!
— Скорее, не ее, а сердца ее родителей, с которыми был дружен до конца их жизни. С Архангельской филармонией я объездил весь Советский Союз, а в 1970 году наш коллектив «Золотица» даже стал лауреатом всесоюзного конкурса эстрадных исполнителей. Но, признаюсь, меня всегда тянуло на театральную сцену. Я не считал себя эстрадником. Просто так сложилась судьба. Поэтому, получив в 1972 году приглашение попробоваться в Театр имени Леси Украинки, конечно, тут же согласился. Я был в отпуске в Киеве, а Театру русской драмы на роль Гриши Редозубова в «Варварах» понадобился молодой толстый артист. Альфред Васильевич предложил мою кандидатуру. В три дня я стал артистом Театра русской драмы имени Леси Украинки.
— Не имея театрального образования?
— Нет. И по сей день не имею его. Но в нашем деле это не главное. Когда я пришел в театр, то еще застал когорту артистов, которых собрал легендарный Константин Павлович Хохлов: Предаевич, Розин, Старшин, Ануров, Николаева, Опалова. Как называет их наш шеф, великие старики. Душой театра была Мальвина Швидлер. С ней дружили все, иначе было просто невозможно. Помню, как после спектакля «Двери хлопают», где мы играли с Малей, непременно заходили к ней домой. Жена уже знала, что это традиция. Швидлер жила недалеко от театра. Она накрывала стол. Обязательно нарезалось сало, селедочка и ставился самогон. Одна стена на кухне была полностью заклеена фотографиями, где Маля позировала со знаменитостями. Рассказы длились с таким расчетом, чтобы я успел на последний поезд метро. Кстати, Маля была заядлой футбольной болельщицей. На матчи она ходила исключительно в компании Юрия Тимошенко, знаменитого Тарапуньки, и его первой супруги, актрисы Ольги Кусенко.
— Вы были дружны и с легендарным актером Театра русской драмы Виктором Добровольским.
— Это был удивительный человек. Помню, после спектакля «Предел спокойствия» я переодеваюсь, вдруг ко мне подходит Виктор Николаевич и спрашивает: «Не возражаешь, если я тебя провожу?» Я направлялся на площадь Калинина, нынешний Майдан Незалежности, а Добровольскому было по пути. Виктор Николаевич жил в роскошной квартире над Пассажем, где один только балкон занимал площадь 100 квадратных метров. Он рассказывал, что выбрал квартиру именно из-за этого балкона, на котором часто прогуливался и наблюдал за всем, что творилось на Крещатике. Спасибо таким людям, как Добровольский, которые помогли мне влиться в театральный коллектив Русской драмы. На самом деле это было очень непросто, еще несколько лет после прихода в театр мне в спину говорили: «Эстрадник». Это правда, мне пришлось учиться, уже играя.
— Наверняка за сорок лет работы на сцене вы приобрели немало театральных привычек.
— Не так уж и много. Есть у меня правило — в день спектакля только завтракать. Потом пью лишь кофе. Не могу выходить на сцену на сытый желудок. При этом совершенно не испытываю чувства голода. Только подъезжая к дому, ощущал, что срабатывает рефлекс, как у собаки Павлова, хотелось перекусить. Еще перед началом спектакля обязательно «слушаю» зал. Театр — это как болезнь. Знаменитый режиссер Алексей Дмитриевич Попов сказал: «Если можете не работать в театре — не работайте». Мне слишком тяжело далась эта профессия, чтобы я мог с ней расстаться. Для меня спектакль — три часа жизни, когда я абсолютно здоров. Как бы тебе ни было плохо, что бы ни болело, все симптомы сразу исчезают, когда выходишь на сцену. Спектакль заканчивается — проблемы возвращаются. Сцена — это волшебство!