«ФАКТЫ» продолжают рассказывать о
Историю этого интереснейшего человека «ФАКТЫ» начали публиковать в июле 2011 года. Олег Свирко в юности занимался греблей. Благодаря спорту ему удалось развить заложенные природой и родителями качества, которые позволяют преодолевать себя, обстоятельства, боль, травмы, в любой ситуации, несмотря ни на что, стремиться к победе. Олег считает, что во многом благодаря спортивному характеру ему удалось создать и успешно вести бизнес, воспитывать детей и вот уже 15 лет сражаться с тяжелой болезнью.
Когда Олегу было чуть больше тридцати лет, он узнал, что у него поражена лимфатическая система. Шесть лет врачам не удавалось поставить точный диагноз, а значит, и невозможно было назначить эффективное лечение. Только через шесть лет определили, что у него В-клеточная лимфома. К сожалению, на сегодняшний день избавиться от этой болезни невозможно. Но опыт моего собеседника показывает: недуг — не помеха активной жизни.
*«Мы с сыном уже ходим по Днепру в лодке-двойке», — рассказывает Олег. На этом фото Жене всего годик
По нашей просьбе невероятно мужественный мужчина согласился время от времени рассказывать читателям «ФАКТОВ», как живет и борется с болезнью. Хочется верить, что его пример может дать кому-то силы и надежду на исцеление.
Олег пригласил меня на интервью к себе домой. Дверь открыл не хозяин, а медсестра, которая и провела меня в спальню. В тот день Олегу вводили иммуноглобулин — препарат крови, укрепляющий иммунитет. Под штатив для капельницы приспособили светильник — к его перекладине скотчем крепят ампулы. «Вы уж простите, что не встаю — нужно докапать препарат, — сказал Олег. — Другого времени для встречи у меня в ближайшее время просто не будет. Как обычно, стараюсь все успевать».
— Продолжаю терапию в соответствии с протоколами немецких специалистов, — говорит Олег. — Но мне с моими киевскими врачами пришлось существенно откорректировать дозы препаратов. В немецких клиниках великолепная диагностическая база, благодаря чему можно четко определить разновидность рака, расписать правильные схемы лечения. Однако врачи в Германии не отходят от стандартных протоколов, а ведь каждый организм индивидуально воспринимает терапию. Это важно учитывать. Например, мне назначили высокие дозы иммуноглобулина. Да, я чувствую себя великолепно, перестал простужаться, восстановилась работоспособность, как до болезни. Но в то же время у меня начал зашкаливать уровень гемоглобина, цифры поднялись выше 200 единиц, а это — риск развития тромбозов. В таком случае можно умереть уже не от онкозаболевания, а от того, что закупорится кровеносный сосуд.
Я приехал в Германию, показал результаты анализов. Однако врачи не захотели изменить дозу: «Так положено по протоколу, его нужно придерживаться». Я не стал с ними спорить. Посоветовался со своим киевским онкологом Ниной Костюковой, и мы постепенно начали уменьшать дозировку. «Иммуноглобулины не избавляют от болезни, а улучшают качество жизни пациента, поэтому уменьшение дозы — не критично», — объяснила Нина Ивановна. И я считаю, что в каждом случае лечение нужно подбирать индивидуально. Сейчас как раз пришло время вводить иммуноглобулин. До этого был перерыв два с половиной месяца. И вот недавно заметил, что начал больше уставать. Конечно, хочется постоянно чувствовать себя превосходно. Мы подобрали дозировку таким образом, чтобы эффект лечения длился те же три-четыре недели, что и по протоколу, но без рисков для состояния крови.
— Хорошего врача, который подойдет именно вам, найти сложно...
— Мне повезло. Я познакомился с тремя прекрасными специалистами, которые все эти годы помогают мне бороться с болезнью, — это иммунолог Вера Казмирчук, онколог Нина Костюкова и терапевт Наталья Овчинникова. Они работают в разных клиниках Киева и, несмотря на занятость, находят время, чтобы продумать, как мне поступать в той или иной ситуации. К сожалению, многие врачи сейчас в первую очередь просчитывают, каким образом заработать, не думая о последствиях, не боясь ответственности.
У меня из головы не идет случай с девушкой из молодежной сборной Украины по баскетболу, которая тренировалась вместе с моей дочерью Аней. Двадцатилетняя спортсменка получила травму колена — разрыв крестовидной связки и мениска. Во время операции артроскопии врачи не увидели и не устранили травму связки, из-за чего ее ткани начали «стираться». Девушке провели еще одно вмешательство — вживили новую связку. Год Настя восстанавливалась, приступила к тренировкам — и снова травма. Сустав пришлось почистить, связки закрепили рассасывающимися болтами. Но вскоре колено напухло, над ним образовался шар. Когда он лопнул, вышел гной. Оперировавшие врачи, к которым Настя постоянно обращалась, говорили, что не понимают, почему такое происходит, все должно быть хорошо. И при этом ничего не делали!
Когда девушка увидела в ране пластмассовое приспособление и торчащие нитки, поехала к другим специалистам. Оказалось, в колене забыли одно из креплений, которое и дало воспаление, буквально разрушившее сустав. Насте сделали очередную операцию. У нее в колене теперь вмятина, оно не сгибается. Девушка не может долго ходить. Речь уже идет не о том, чтобы она вернулась в спорт, а чтобы не стала инвалидом. И представляете, тот врач, который плохо сделал операцию, продолжает работать на прежнем месте! Это же самое страшное. Где же совесть? Ведь ты калечишь ребенка, будучи непрофессионалом. Об этом нужно говорить в полный голос. Если такие люди не боятся закона, может, они хотя бы побоятся резонанса, огласки?
— Вашему сыну исполнилось два года. Он ведь родился вопреки предостережениям врачей...
— Дети — это счастье! — говорит Олег и показывает в ноутбуке снимки Жени и старших дочек
В предыдущих публикациях Олег подробно рассказывал, как они с женой Натальей мечтали о ребенке и через что им пришлось пройти, чтобы это чудо свершилось.
...«Когда мы с Наташей решили рожать Женю, врачи предупредили о возможных генетических рисках, — рассказывал Олег «ФАКТАМ» в период, когда его жена ждала появления на свет сына. — Поэтому мне пришлось пройти специальное обследование в Германии, чтобы убедиться: на тот момент такой угрозы не было. На самом деле с генетической точки зрения более опасны лекарства, которыми лечат мое заболевание. Каждый препарат оставляет длинный (от полугода до года с момента окончания курса) след в организме. Но, как говорится, кто хочет, тот ищет возможность, кто не хочет — оправдание. Я постоянно забрасывал врачей вопросами, в какой период нам с женой можно будет зачать малыша. И после долгих расчетов и обследований нам дали добро. Никогда не забуду вопрос одного из специалистов: «Никто не может прогнозировать, как долго ты проживешь. Уверен, что тебе в этой ситуации нужен ребенок?» Я ответил: «Доктор, я болею с 1998 года и слышал много прогнозов от врачей, некоторых из них уже нет...» — «Это угроза?» — улыбнулся он. «Это факт», — улыбнулся в ответ я.
Считаю, что всегда нужно надеяться на лучшее и не бояться жить. В повседневной суете мы забываем о простых, но крайне важных вещах: о том, как хрупка жизнь; о том, что необходимо наслаждаться каждым ее моментом; о том, что жить надо именно здесь и сейчас, ничего не откладывая на завтра; о том, что самое дорогое у нас — это люди, которые находятся рядом. И не нужно скупиться в проявлении чувств — лучше сказать о них любимому человеку миллион раз, чем вовсе не успеть. Мы познакомились с Наташей, когда я находился в тяжелом состоянии. «Был растерян он и потерян»... Почти как у Высоцкого. Именно она вернула мне веру в себя и свои возможности. А когда я сказал, что хочу еще детей, Наташа засияла. Она вообще стала катализатором очень хороших процессов, связанных с моим здоровьем и здоровьем очень близкого мне человека.
Мы уже встречались с Наташей, когда тяжело заболела моя мама. Врачи отчаянно боролись за ее жизнь. За две недели маме сделали более десяти полостных операций. Каждая длилась по шесть-семь часов. Затем — полгода в реанимации. Мама была на грани жизни и смерти. И все это время папа, Юра (младший брат Олега. — Авт.) и я буквально жили в клинике. Но однажды мы почувствовали, что теряем ее. Все жизненно важные показатели упали до критической отметки. Мама стремительно теряла последние силы, а с ними угасало и ее желание бороться. В то время она еще не знала о Наташе. И я решил их познакомить. Я зашел в палату первым: «Мама, ты очень нужна нам, ты очень нужна мне. Мне нужны твои молитвы. Ты должна жить. Твои дети счастливы. Мы хотим еще не раз порадовать тебя внуками.
*Олег (слева) очень дорожит своей семьей и с огромной любовью вспоминает маму. На снимке — с братом Юрием (справа), его женой Татьяной, своей женой Натальей и родителями (фото из семейного альбома)
— В предыдущих интервью вы не раз говорили, что ваша мама прожила дольше, чем предполагали врачи. И все благодаря тому, что она очень ждала появления на свет внуков — вашего сына, а также первенца вашего младшего брата Юрия...
— Мама умерла, когда Жене было восемь месяцев, а Варе, моей племяннице, чуть меньше полугода, — отвечает Олег после долгой паузы. — Мы часто собираемся вместе, гуляем. И когда я смотрю на наших с Юрой детей, всегда думаю: «Жаль, что мамы нет и она не видит этого счастья».
— Болезнь у вашей мамы возобновилась неожиданно?
— Зная, что у мамы опухоль, кстати, совершенно неопасная на тот момент, врачи забыли назначить биопсию, чтобы решить, как поступать дальше, — продолжает Олег. — Образование обнаружили, когда оно стало размером с голову. Опухоль хорошо поддавалась химиотерапии, но ее слишком поздно назначили. Состояние ухудшалось. Кроме того, мама, вероятно, из лучших побуждений, желая сэкономить наши с братом деньги, сама уменьшила дозу препаратов. Мы этот момент не проконтролировали — и болезнь стала прогрессировать. А если опухоль преодолевает так называемый медицинский порог, потом с ней справиться гораздо сложнее. Мы боролись до последнего дня. Когда началось обострение, врачи давали мизерный процент надежды на то, что маме станет лучше. Но мы все равно надеялись, предприняли всевозможные меры. И она почувствовала значительное облегчение! Ведь дверь открывается тому, кто стучится. Появилась надежда. Это было сразу после Нового года. А в марте случился кризис. Конечно, все мы верили, что преодолеем это снова.
Однажды ночью мне позвонил Юра: «Маме плохо». Мы приехали. Нас поразила ее стойкость: она не хотела принимать обезболивающие препараты, боясь привыкания. И терпела. Какая же у нее была сила духа! Когда было особенно невыносимо, она вспоминала детство, маму... Однажды я сидел с ней (мы постоянно дежурили возле мамы — папа, брат, я, наши жены), и она спросила: «Сыночек, и у тебя так все время болело? Как же ты терпел? Это ведь так больно». Вот что такое мама! Даже в той ситуации она думала не о себе... Я сказал: «Нет». Конечно, нет... У меня на глазах выступили слезы. Тогда я еще не знал, что это последний день ее жизни.
Мы находились рядом с мамой целый день. Она даже сказала: «Вы чего все собрались? Я сегодня не умру». Вечером, когда уезжали, не было ни малейшего предчувствия, что может что-то случиться. Оставалась уверенность: утром вновь к ней приедем, поговорим. А ночью нам сообщили, что мамы больше нет...
— Вам с вашим диагнозом категорически нельзя волноваться, ведь любой стресс приводит к обострению болезни.
— Да, но смириться со смертью близкого человека всегда тяжело. Думаю, как-то пережить это мне помогла мысль о том, что маме стало легче, ведь она очень мучилась... Я из тех людей, у которых срабатывает защитная психологическая реакция и в серьезных ситуациях они не отворачиваются. Всегда встречаю опасность с открытым лицом. К счастью, у меня тогда не случилось обострения. Уже более четырех лет я обхожусь без химиотерапии. Прошлой осенью немецкие врачи заволновались, обнаружив у меня увеличенные лимфоузлы брюшной полости. Обследование выявило проблемы с поджелудочной, кишечником, желудком. Вскоре после этого я сломал ногу, поэтому не мог тщательно заняться лечением желудочно-кишечного тракта... До сих пор на это не было времени.
В следующей публикации мы расскажем, как Олегу Свирко удалось восстановиться после тяжелой травмы.