Історія сучасності

«В Полтаве под монументом Скорбящей матери, призванным увековечить память погибших в годы немецкой оккупации, покоятся останки людей, умерших... в XVIII–XIX веках»

6:30 — 28 вересня 2013 eye 6059

Даже к 70-летию освобождения города от гитлеровских захватчиков памятник жертвам фашизма не удалось установить на реальном месте расстрелов и массовых захоронений

Освобождение от немецко-фашистской оккупации Полтава отпраздновала 23 сентября. Ровно 70 лет назад захватчики оставили город практически без единого выстрела — благодаря блестящей операции советской разведки.

«Наши разведчики нашли немецкую машину, оборудованную радиорубкой, переоделись во вражескую форму и проехались по главным улицам Полтавы с важным сообщением, звучавшим на немецком языке: „Внимание! Внимание! В город вступила Советская армия!“ — рассказывает 77-летний подполковник в отставке Виктор Николаевич Дмитренко, бывший преподаватель Полтавского высшего военно-командного института связи, почти полвека посвятивший изучению военного периода и „раскопавший“ в архивах факты, о которых в учебниках не пишут. — Среди захватчиков начался переполох. Они стали удирать из Полтавы — кто на автомобилях, кто на лошадях. А некоторых оккупантов наши разведчики расстреляли прямо в здании главпочтамта, где размещалось вражеское командование. Поэтому 23 сентября 1943 года советские войска, наступавшие на Полтаву, не встретили сопротивления. Только на окраине завязался небольшой бой. А уже на следующий день возле монумента Славы выступала Клавдия Шульженко...»

Но прежде чем наступил тот радостный момент, город пережил два года фашистского режима.

«Больных тифом советских военнопленных выводили из бараков на мороз и обливали водой. Люди умирали моментально»

18 сентября 1941 года фашисты, рвавшиеся к Харькову, вошли в Полтаву. Советский военный гарнизон к тому времени отступил, все артиллерийские орудия и боеприпасы вывезли, поэтому защищать город было некому. Целую неделю после захвата Полтаву затягивала плотная пелена дыма — гитлеровцы обливали бензином и поджигали жилые дома. А людей, выпрыгивавших из окон в надежде спастись, расстреливали.

— Первый массовый расстрел оккупанты устроили 23 ноября, — рассказывает Виктор Дмитренко. — В этот день погибло около пяти тысяч евреев, не успевших эвакуироваться. Вместе с ними страшную смерть приняли многие украинцы и русские, состоявшие в браке с евреями и не пожелавшие расстаться с близкими. Оккупанты, посулив людям переселение в Германию, согнали их на окраину города, в район Красных казарм, где располагалось городское кладбище. Отняли драгоценности, одежду, обувь. Несчастных небольшими группами отводили к открытому земляному тиру, где расстреливали и сбрасывали в ров. Еще неделю после этого на улице Пушкаревской слышались стоны из-под земли... Территория кладбища превратилась в место массового истребления граждан, полтавский Бабий Яр.

Для устрашения населения немцы установили неподалеку пять виселиц, где подолгу висели трупы «заговорщиков». Так фашисты пытались бороться с подпольным движением, которого очень боялись. Если горожан собиралось больше трех, что запрещалось, их расстреливали на месте.

А на больных даже пуль не тратили. Декабрь 1941 года выдался очень холодным — морозы достигали 36 градусов. Бараки, в которых располагался концлагерь для военнопленных (ДУЛАГ-151), не отапливались. Случалось, за ночь от переохлаждения умирала сотня человек, а то и две. К концу месяца среди узников началась эпидемия тифа. Немецкие фельдфебели ходили по баракам и, если замечали у кого-то красное от высокой температуры лицо, тут же выводили на улицу и обливали холодной водой. Человек умирал моментально.

Особенно усердствовал фельдфебель Вальтер Блюмшток, отличавшийся изощренной жестокостью. Однажды в концлагерь по его приказу привезли виолончель. Среди военнопленных собрали творческую интеллигенцию. Были там музыканты, певцы, танцоры, актеры, писатели, а также композитор по фамилии Светличный — всего пятьсот человек. Вальтер Блюмшток обратился к ним: «Кто-то может сыграть хорошую немецкую музыку?» Светличный взял смычок и заиграл «Интернационал». Все подхватили: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов...» Живым не остался никто.

«Официальные органы запретили указать на памятнике количество захороненных в братской могиле жертв»

— О главном враче госпиталя для военнопленных, талантливом хирурге Игнатии Григорьевиче Синиченко, благодаря которому остались в живых сотни советских солдат, ходили легенды, — обращаюсь к Виктору Николаевичу.

— Да, это был прекрасный специалист и хороший дипломат, — отвечает он. — В день начала войны Игнатия Григорьевича, возглавлявшего до этого коллектив детской больницы, назначили главным врачом военного госпиталя (он размещался в девяти бараках на территории областной больницы). Вместе с медсестрами он ни днем, ни ночью не отходил от операционного стола — раненые поступали беспрерывным потоком. Накануне оккупации города Синиченко добился отправки нескольких эшелонов с пациентами в глубокий тыл, в Сибирь. Но всех эвакуировать не удалось. Доктор опасался, что фашисты первым делом уничтожат больных и слабых. Однако пациентов госпиталя они не тронули. И Синиченко оставили на его должности. Более того, немцы начали сами доставлять сюда советских раненых из-под Харькова.

Через пару месяцев госпиталь оказался забит «под завязку». Тогда главный врач пошел в немецкую комендатуру и попросил открыть второе лечебное учреждение для военнослужащих. Его разрешили разместить в подвале теперешней двадцать седьмой школы. А когда и там площади не хватило, Игнатий Григорьевич придумал расселять легкораненых в домах горожан. С этой идеей опять отправился к немецкому командованию, и оно согласилось. В госпиталь советские офицеры и солдаты, которых брали на содержание полтавчане, обычно уже не возвращались — или уходили в партизаны, или прятались в городе до прихода наших войск.

Каким-то чудом после освобождения Полтавы врачу удалось избежать репрессий советской власти. И это при том, что уже в 1942 году в лагеря начали отправлять тех, кто находился в плену или работал на оккупированной территории. Игнатий Григорьевич после войны вернулся на свое прежнее место, в детскую больницу, где спас еще не одну сотню жизней. За доблестный труд был удостоен многочисленных наград. Умер в 93 года.

Сколько человек было уничтожено за два года оккупации на окраине Полтавы у открытого тира, точно не известно. Длина рва, в который немцы сбрасывали тела, была 100 метров, ширина — пять, глубина — три. В «Акте чрезвычайной комиссии по расследованию преступлений фашистов на Полтавщине» (его составили в начале 1944 года) называется 18 тысяч 200 граждан, среди которых советские воины, члены подпольной организации, действовавшей в городе, партийные и общественные деятели, а также более восьми тысяч евреев. На скромном обелиске, стоявшем на месте массовых расстрелов до 1967 года, значилось: «4 танкиста и 13 тысяч мирных жителей». А в путеводителе по Полтаве, изданном в 1962 году, эти цифры сократились до «более 10 тысяч человек». Согласно данным СБУ, здесь было уничтожено восемь тысяч полтавчан и 15 тысяч воинов Юго-Западного фронта. Хотя доктор исторических наук Вера Жук (ныне покойная), изучив множество архивных документов, называла совсем иные цифры: 28 тысяч человек мирного населения (из них 13 тысяч евреев), а также 22 тысячи советских солдат.

«В конце 60-х годов мы начали работу над мемориалом Скорбящей матери, заменившем временный обелиск, который был установлен сразу после войны, — писал один из создателей монумента Лев Вайнгорт (ныне покойный), долгие годы работавший главным архитектором Полтавы. — Увы, нам тогда не удалось преодолеть запрет официальных органов начертать на памятнике количество захороненных в братской могиле жертв, тем более евреев. Поэтому ограничились лишь лаконичным фразами: „Пам’ять про вас в наших серцях“ и „Загиблим радянським громадянам в 1941–1943 рр.“. Но даже после этого я услышал упрек в адрес творческой группы от одного крупного городского чиновника (фамилию не хочу упоминать): „Почему у скорбящей женщины на памятнике еврейское лицо? Там написано, что он поставлен в память погибших мирных жителей, а построили памятник евреям“. Глупо искать в обобщенных формах женского лица еврейские черты. Так же, как глупо делать вид, что он не увековечил память многих погибших здесь евреев. Да какая разница: евреи, не евреи? Там лежат мученики. Наши сограждане. Память о них должна быть священна и навсегда лишена каких-либо политических спекуляций».

*Мемориал Скорбящей матери установили в конце 1960-х

«В яме, вырытой бульдозером, лежали останки солдат, женщины и девочки. Страшную находку спешно засыпали»

Увы, без спекуляций не выходит.

— Тот самый «крупный городской чиновник» (первый секретарь горкома партии) распорядился убрать «жидовскую морду», как он выразился, с центральной аллеи парка, и памятник вынуждены были сместить вправо, чтобы поменьше его видели, — говорит Виктор Дмитренко. — Но ведь монумент должен стоять над могилой! Проблему решили довольно просто. Тогдашний заместитель городского головы по хозяйственной части распорядился положить в курган 22 ящика с человеческими останками, собранными в период строительства завода «Лтава». Над ним и возвели памятник Скорбящей матери. Кости принадлежали людям, умершим еще в ХVIII—ХIX веках...

О том, что памятник находится не на месте братской могилы, свидетельствует еще один факт. В 1983 году коммунальное предприятие «Полтававодоканал» начало тянуть трубы от микрорайона Юровка к четвертой городской больнице. Парк, разбитый на месте массовых захоронений во время оккупации, практически полностью разрыли. И поскольку траншея с останками погибших никак не обозначена, бульдозер пошел по ней. В какой-то момент бульдозерист увидел кости в ковше... С перепугу мужчина выскочил из кабины и убежал куда глаза глядят. Те, кто был посмелее, заглянули в яму. Там находились истлевшие останки солдат, женщины без одежды и девочки в сидячем положении. В спешке ремонтники засыпали страшную находку землей, а ночью установили коллектор в другом месте.

— Я точно помню, что бульдозерист рыл яму для коллектора возле этой березки, — Виктор Николаевич показывает место на территории сквера, где должен был бы стоять памятник (на фото). — Здесь я подобрал тогда детские очки, которые ковш поднял на поверхность. Храню их до сих пор как страшную реликвию, как вещественное доказательство фашистских злодеяний.

Виктор Дмитренко при поддержке общественных организаций и родственников погибших во время оккупации вот уже четверть века бьется над установлением истины в этой трагической истории. Он продолжает стучаться во все высокие кабинеты. Раньше местные чиновники его «отфутболивали» сразу, а теперь раздают обещания — перед очередными выборами. После выборов обычно разводят руками: денег нет.

— Три с половиной года назад житомирские скульпторы бесплатно сделали для полтавчан скромный обелиск из черного камня с надписью: «На цьому мiсцi в 1941–1943 роках було розстрiляно 8 тисяч полтавцiв i 15 тисяч воїнiв Пiвденно-Захiдного фронту». Есть идея установить его на реальном месте массового захоронения, на несколько десятков метров правее от монумента Скорбящей матери, — с горечью в голосе говорит мой собеседник. — Составлена смета предстоящих работ по облагораживанию территории, в начале сентября вопрос по предложению областной администрации должен был быть рассмотрен на сессии городского совета. Оставалась надежда, что хотя бы к 70-летию освобождения Полтавы удастся восстановить историческую справедливость. Но депутаты даже не включили этот вопрос в повестку дня...

Фото автора