В Украине все более популярной становится идея «неугодные» для многих горожан скульптуры переместить со столичных улиц и площадей в один из парков
Жители Киева издавна не ладили со своими памятниками. Ни один из них не был горожанам вполне по душе. И это имеет свое объяснение. Монументы воздвигались обычно имперской администрацией, которая делала свое дело, не считаясь со вкусами и мнением киевлян.
Памятники устанавливали в основном лицам, которые имели особые заслуги перед царской властью. Даже в том случае, если их «подвиги» вызывали большие сомнения. Так, например, накануне Первой мировой войны в головы генералов из киевского Военно-патриотического общества пришла мысль соорудить памятник генеральному писарю Войска Запорожского Василию Кочубею и полтавскому полковнику Искре (получившим известность благодаря пушкинской поэме «Полтава», где они изображены как доносчики на гетмана Мазепу). И, увы, на эту нелепую затею тут же нашлись деньги. Объявили конкурс на лучший проект.
Даже члены комитета по сооружению монумента имели большие сомнения в моральности порученного им дела. Об этом пишет в своих воспоминаниях корифей украинского театра Николай Садовский. В 1912 году он зашел по делам в приемную генерал-губернатора Федора Трепова. И здесь услышал такой разговор двух жандармских офицеров: «Знаете, вчера был собран у нас комитет по постройке памятника Искре и Кочубею. Много было споров относительно проектов, которые представлены на рассмотрение». — «В чем же дело? О чем могли спорить?» — «Видите ли, было несколько проектов прекрасных, — например, Искра сидит и пишет, а Кочубей стоит возле и как бы диктует». — «Ну и превосходно. Что же лучше?» — «Да, но тут возражения были со стороны жюри, что это ведь донос». — «Н-д-а… Пожалуй, это верно»… — «Второй проект: верхом на коне сидит Искра, а Кочубей дает ему пакет. Но тоже пахнет доносом…»
В конце концов жюри приняло к исполнению бездарный проект скульптора-любителя полковника Владимира Самонова. Монумент, установленный возле нынешней станции метро «Арсенальная», был едва ли не самым безобразным памятником в истории Киева. В 1923 году фигуры Искры и Кочубея сняли, а на освободившийся постамент водрузили пушку, из которой в январе 1918-го восставшие арсенальцы сделали первый выстрел по войскам Центральной Рады. Там она находится и поныне.
Расправа над памятниками, навязанными городу царским режимом, началась сразу после Февральской революции. Первый орган новой власти — Исполком объединенных общественных организаций — на первых порах чувствовал себя неуверенно. Для самоутверждения ему необходимо было какое-то массовое мероприятие, которое сплотило бы значительную часть населения в одну преданную революции общественную силу. С этой целью было решено устроить на Думской площади (нынешнем майдане Незалежности) «народный суд» над царским премьер-министром Петром Столыпиным и свергнуть с пьедестала его памятник, установленный там в 1913 году знаменитым итальянским скульптором Этторе Ксименсом. В мирное время это мероприятие вряд ли можно было назвать разумным. Но тогда оно сработало.
*Демонтаж статуи Петра Столыпина проводили под музыку оркестра и при большом стечении киевлян, а предшествовал ему «народный суд» над царским премьер-министром (фото из архива автора)
16 марта 1917 года у здания Думы собралось множество народа. Вдоль Крещатика стояли войска. Играли духовые оркестры. Но приподнятого, праздничного настроения не было. Сам демонтаж монумента производил довольно мрачное впечатление. Над головой бронзового Столыпина возвышалось огромное сооружение, напоминавшее виселицу. Столыпину-вешателю предстояло самому повиснуть на перекладине, перед тем как рухнуть наземь. Памятник не только снимали с пьедестала — над ним глумились, его позорили, ему мстили. Горожане воспринимали происходящее по-разному. Одни с оптимизмом, другие с ужасом.
Праправнучка фельдмаршала Суворова княгиня Мария Барятинская, убежденная монархистка и близкая подруга семьи Романовых, в то время жила в Киеве и видела разрушение двух памятников старого режима — премьеру Столыпину и княгине Ольге. Правда, со временем ее впечатления смешались воедино. Об ошибке Барятинской говорит одна деталь в ее описании — глубокая яма, вырытая у основания свергаемого монумента. В яму, как известно, сбросили скульптуру княгини Ольги (где она и пролежала до 1990-х годов). Статуя же Столыпина была сделана из дорогого материала — бронзы, и закапывать ее в землю не было смысла.
«Однажды, — пишет Мария Барятинская, — я проходила по площади на главной улице, где был установлен памятник бывшему премьер-министру Столыпину, убитому в Киеве, и стала невольным свидетелем сцены столь же отвратительной, как и дикой… Кто-то из толпы, окружавшей это место, попытался свалить статую в глубокую яму, вырытую рядом с пьедесталом, в которую памятник рухнул с ужасным грохотом. К шее статуи привязали длинную веревку, чтобы можно было перетащить эту тяжелую каменную глыбу. Вокруг толпились зеваки, хихикая и произнося неприличные шутки. Я постаралась как можно быстрее пробраться сквозь толпу и уйти. Мне показалось, что люди просто возвратились в состояние своей первобытной дикости».
Чувства княгини Барятинской разделяло немало горожан. Редакции местных газет постоянно получали гневные письма.
«Все пишущие, — сообщал обозреватель газеты „Киевлянин“ 30 марта 1917 года, — недоумевают, как это могло случиться, возмущаются происшедшим, спрашивают, к кому обратиться, как протестовать, что делать, чтобы исправить происшедшее и сделать невозможным повторение чего-либо подобного в будущем. Многие прибавляют, что вовсе не считают себя поклонниками покойного государственного деятеля, но возмущаются расправой с его памятником как актом некультурного произвола и насилия, противоречащим принципу свободы для всех».
Дальнейшая судьба бронзового Столыпина описана в мемуарах киевской художницы Нины Василенко. «После революции, — пишет она, — памятник свергли и оттащили на Кузнечную улицу, на пустырь, где теперь находится трамвайное депо. Там тогда были частные домики, в том числе и усадьба Кистяковских, у которых я часто бывала и видела бронзовую громадину памятника, который там валялся. Потом бронзу употребили на государственные нужды, переплавив на заводе «Арсенал».
В 1922 году на месте Столыпина на средства Киевского губисполкома поставили монумент Карлу Марксу. При этом советские чиновники повторили ошибку своих предшественников. Образ вождя они внедряли насильно. Уровень популярности основателя «Союза коммунистов» и Первого Интернационала среди населения их совершенно не интересовал. Исполненный в бездушном стиле кубизма памятник не вызывал у горожан никаких симпатий. К тому же сам Маркс был почему-то черный, как трубочист, а кубы под ним — белые.
Одним из первых на появление черного Маркса откликнулся писатель Михаил Булгаков. В 1923 году он посетил в Киеве свою сестру Варвару Карум и, гуляя по городу с трехлетней племянницей Ирочкой, случайно набрел на новый монумент. Показав на него пальчиком, девочка сказала: «Дядя Карла. Церный».
Писатель был потрясен увиденным до глубины души: «Слов для описания черного бюста Карла Маркса, поставленного перед Думой в обрамлении белой арки, у меня нет. Я не знаю, какой художник сотворил его, но это недопустимо. Необходимо отказаться от мысли, что изображение знаменитого германского ученого может вылепить каждый, кому не лень».
В чем-то Булгаков ошибался. Создатель монумента Иосиф Чайков был известным в художественных кругах скульптором. Преподавал во ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские в Москве), оформлял советские павильоны на Всемирных выставках в Париже (1937) и Нью-Йорке (1939). Но в целом оценка Булгакова верна. Он выразил мнение если не всех, то, во всяком случае, большинства горожан, которые постоянно смеялись над черным Марксом и отпускали в его адрес шутки.
«Об этом памятнике, — вспоминал позже в эмиграции бывший преподаватель Киевского политехнического института А. Беклемишев, — ходило много анекдотов. Сюртук на Марксе был застегнут, как на женском пальто, справа налево. Левую руку он заложил за борт сюртука. По этому поводу говорили, что на Марксе перелицованный сюртук Столыпина. Что он торгует золотыми пятерками (напротив, на другой стороне Крещатика, помещалась тогда на тротуаре «черная биржа» и спекулянты валютой держали свой товар в руке, заложенной за борт пиджака). Третьи утверждали, что Маркс держится за свой капитал».
Злые языки говорили также, что «этот Маркс» вовсе не ученый, а какой-то вор, поэтому и сам Крещатик в честь него переименовали в улицу Воровского (прежнее название улице вернули перед войной, в 1937 году).
Киевляне насмехались над злополучной скульптурой 11 лет, пока власти не одумались и за одну ночь не снесли ее. К утру успели даже закатать пустое место свежим асфальтом. Удивительная вещь: снос памятника основателю «научного коммунизма» никто не посчитал вражеской диверсией. Очевидно, киевский черный Маркс действительно всем опостылел…
Как и все в этом мире, памятники не вечны. Каждая эпоха имеет своих кумиров. Но далеко не все старые монументы исчезают с приходом новых времен. Некоторые из них предстают в ином облике — уже не как носители общественных идей, но как произведения искусства. Ведь истинное искусство всегда в меру аполитично и до какой-то степени равнодушно к шумным страстям своих современников. В нем присутствует элемент вечного, общечеловеческого, того, что не перестает волновать людей и через сто, и через тысячу лет. Какое нам дело сегодня, скажем, до идеологии египетского фараона Хефрена или политики папы Сикста VI, увековеченного Рафаэлем?
Пример такого нового прочтения старого памятника — конная статуя императора Николая I, поставленная в Петербурге скульптором бароном Петром Клодтом. Разумеется, во время революции фигуру тирана хотели уничтожить. Но, слава Богу, в городе нашлись люди, сумевшие объяснить современникам, что перед ними не политический истукан, но прекрасное произведение искусства, вышедшее из мастерской великого скульптора-анималиста. (Официально памятник пощадили как шедевр инженерной мысли и образец искусного художественного литья.)
То, что недавно в Киеве на Бессарабке прилюдно уничтожили памятник Ленину, созданный скульптором Сергеем Меркуровым, — наша общая беда. Этот монумент в 1939 году демонстрировался вместе с известной скульптурой Сталина того же Меркурова на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Потом меркуровский Сталин оказался в Третьяковской галерее, а в наши дни нашел свое место в Парке искусств Музеоне, созданном в 1992 году на Крымской набережной в Москве. Там он стоит среди 700 других памятников деятелям советской эпохи, созданных выдающимися мастерами резца — Верой Мухиной, Евгением Вучетичем…
Москвичи не уничтожают те произведения искусства, которые в прошлом использовались для политической пропаганды. И это правильно. В будущем люди сами (без политиков) разберутся в их художественных достоинствах и убедятся, что многие скульптурные работы ничем не хуже памятников королям, императорам, князьям, герцогам и генералам, которые украшают площади городов Европы. Только для этого нужно время. Много времени — пока политические страсти улягутся и мы научимся видеть великое и прекрасное даже в изваяниях тиранов.
Киеву до этого еще далеко. Монумент работы Меркурова, занесенный еще в 1965 году в реестр памятников искусства, истории и археологии, был повален наземь под радостные крики митингующих. После этого горожане еще несколько дней ходили на Бессарабку с молотками, чтобы отбить от гранитного Ленина камешек «на память».
Очевидно, пришло время для срочной эвакуации с улиц и площадей Киева тех памятников, которые способны раздражать теперешних радикалов. Многие сульптуры уже разрушены, изуродованы, облиты краской или исписаны проклятьями и ругательствами. Среди них — памятники Аркадию Гайдару, Григорию Петровскому, Василию Боженко, морякам Днепровской военной флотилии, Михаилу Фрунзе… Думается, нашей мэрии уже давно следовало бы выбрать один из парков города — например, гористые «Нивки» или безлюдную Кирилловскую рощу, где бы хранились «неугодные» для значительной части горожан художественные монументы. Потомки скажут нам за такой парк спасибо.