Україна

Михаил Нискогуз: «А теперь пой свой гимн, патриот!» — потребовал командир «беркутовцев»

7:00 — 28 січня 2014 eye 34550

После изуверских пыток жизнь 17-летнего жителя Червонограда спасли врачи «скорой». Теперь тяжелораненому парню грозит… до 12 лет лишения свободы

Диагноз Михаила Нискогуза, 17-летнего внука львовского священника, даже читать страшно: сотрясение мозга, многочисленные ушибы лица, грудной клетки, колото-резаные раны правого бедра, перелом кисти, гематомы… Так для парня закончилась встреча с сотрудниками харьковского «Беркута». Сейчас Михаил лечится в одной из львовских больниц. Однако даже после того, как пойдет на поправку, забыть об этой истории он не сможет. Нискогуз находится под следствием, его будут судить по статье «Массовые беспорядки». Парню, который чудом выжил после нечеловеческих пыток, грозит от 8 до 12 лет лишения свободы.

«Все происходило очень быстро — силовики бежали толпой и сбивали с ног всех, кто встречался на их пути»

О том, как сотрудники «Беркута» расправляются с митингующими, стало понятно еще на прошлой неделе: делая «зачистку» в одном из домов по Музейному переулку, силовики ворвались в квартиру, обокрали спавших там строителей, раздели их догола, избили, выгнали на мороз, облили водой и в упор расстреляли из помповых ружей. Через несколько дней в интернете появился видеоролик, на котором сотрудники «Беркута» на пятнадцатиградусном морозе раздели догола активиста Михаила Гаврилюка и, смеясь и унижая его, заставили позировать перед камерой (кстати, милиционер, который выложил в интернете это видео, сразу же написал рапорт об увольнении и уехал из страны). Люди сравнивали произошедшее с пытками фашистов: издеваясь над своими жертвами, те тоже раздевали их догола.

О том, что такое украинский «Беркут», теперь знает и 17-летний житель Червонограда Львовской области Михаил Нискогуз. Сейчас парень ле­чится в одной из львовских больниц.

— То, что мне рассказал Миша, не укладывается в голове, — возмущается друг Михаила. — Я не раз слышал истории о том, как сотрудники милиции пытают людей в райотделах. Правда, потом упорно это отрицают. Сотрудники «Беркута» же ни от кого не скрываются. Они устраивают пытки от­крыто, на улице. А людей, которых чуть не убили, потом называют злостными нарушителями порядка, хулиганами или экстремистами. Так называемым злост­ным провокатором стал и Миша. Он пострадал только за то, что фотографировал события на улице Грушевского.

Общаясь с Михаилом, действительно сложно представить его в роли «организатора массовых беспорядков». Даже рассказывая о том, как над ним издевались силовики, парень говорит сдержанно и интеллигентно.

— Этому почему-то удивляются многие, — слабо улыбается Михаил. — Но я действительно не привык говорить по-другому. Я получаю высшее образование, учусь во Львове на экономиста. Мой дедушка — священник. Возможно, вы о нем слышали. Его, как и меня, зовут Михаил (отец Михаил Нискогуз— известный на Львовщине священник, настоятель Украинской греко-католической церкви. Известен также как общественный деятель, горячо поддерживающий евромайдан. — Авт.).

На киевский евромайдан я приехал с друзьями еще в первых числах декабря, когда все только начиналось. Мы провели здесь немало дней и ночей. Время от времени я ездил домой, но обязательно возвращался. Приехав в этот раз, мы, конечно, захотели посмотреть, что происходит на улице Грушевского. Не подумав, насколько там все серьезно, даже не взяли с собой респираторных масок. Когда пришли, там вовсю летали камни и дымовые шашки, все время что-то взрывалось. Было очень много людей. В какой-то момент мы с друзьями потерялись. Я пытался рассмотреть их в дыму, но не видел никого из знакомых. Решил с ними потом созвониться. И достал мобильный телефон, чтобы сделать несколько снимков на память (я с первых дней Майдана создаю фотоархив революции).

Помню, хотел сфотографировать центральный вход стадиона «Динамо» с портретом Валерия Лобановского. Уже настроил камеру и тут увидел, что память на мобильном телефоне переполнена. «Ну вот, — подумал с досадой. — Придется что-то удалять». Бегло просматривая свои снимки, даже не заметил, что в мою сторону бегут сотрудники «Беркута». Когда обернулся, было уже поздно… Все происходило очень быстро — они бежали толпой и сбивали с ног всех, кто встречался на их пути. Я решил отбежать в сторону, но не хватило какой-то секунды — один из силовиков поймал меня за шиворот. Потом подбежали еще трое или четверо и принялись бить. Били и руками, и дубинками. Когда я упал, один из силовиков опять схватил за шиворот, и они куда-то меня понесли. «Я ничего не сделал! — начал кричать я. — Вы меня с кем-то перепутали!» Краем глаза заметил, что другие «беркутовцы» тащат еще двоих митингующих.

«Ну и где сейчас твой Бандера? Что же он тебе не помогает?»

— Около Мариинского парка мы остановились, — продолжает Михаил. — Я опять стал просить, чтобы меня отпустили. Об этом же силовиков умолял еще один, сильно избитый, парень. Но у «беркутовцев» на нас были свои планы. Я сначала не понял, зачем они выстроились в два ряда, образовав своеобразный коридор. Как вдруг к нам подошел один из силовиков и приказал: «Вперед! Начинайте». Первым схватили сильно избитого парня. Его взяли под руки и поволокли по этому коридору. А «беркутовцы», стоявшие по обе стороны, стали его избивать. Потом то же самое проделали со мной. Это страшно: тебя тащат очень медленно, чтобы каждый из силовиков мог ударить несколько раз. Они били ногами, дубинками, даже своими металлическими щитами. После того как меня дважды ударили щитом, голова, казалось, в прямом смысле раскололась на части. Я слышал, как хрустят мои кости, но силовики не останавливались: били, тянули меня за руки и за ноги, опять били… И все время матерились. Я начал тихо молиться, чтобы этот коридор хоть когда-нибудь закончился. Боли уже почему-то не чувствовал: тело как будто онемело. А коридор все не заканчивался…

*Житель Червонограда Михаил Нискогуз пострадал от произвола «беркутовцев» только потому, что хотел сделать несколько снимков на улице Грушевского

Изредка я слышал, как начальник (так я для себя назвал старшего «беркутовца», который командовал остальными) давал наставления. «Бей его, бей! — кричал. — Можешь даже получше стукнуть. Только не по лицу. Еще не хватало, чтобы журналисты увидели». Я тоже вспомнил о журналистах. «Может, они где-то рядом? — подумал с надеждой. — Если да, то могли бы мне помочь». Но, оглядевшись по сторонам (насколько это было возможно, пока меня били), я с ужасом понял, что вокруг нет больше никого. Только «беркутовцы» и я.

И еще тот парень, которого проволокли по «живому коридору» первым, — уточняет Михаил. — Я назвал эту пытку «коридором смерти». А тот парнишка, весь в крови и гематомах, потерял сознание. Просто перестал шевелиться. «Умер, — мелькнула мысль. — Я это видел, а значит, меня точно убьют». «Он не двигается!» — закричал кто-то из силовиков. Все отвлеклись, и меня перестали бить. «Передышка» длилась всего несколько минут, и за это время я судорожно пытался сообразить, что мне делать. Понимал, что даже теоретически убежать невозможно. Их много, а я один. Следующей картинкой в моем воображении стала… тюрьма. Я с ужасом представил, что если и выживу, то меня посадят в тюрьму. Буквально увидел, как почерневший от горя отец носит мне передачи… «Дышит! — отвлекли меня крики милиционеров. — Живой, значит! А ты иди сюда!» Оказалось, обращались ко мне. Схватив за шиворот, один из «беркутовцев» бросил меня на лед, и все они, как по команде, начали меня бить.

Лежать на льду было очень холодно. Но оказалось, что может быть еще холоднее. Поиздевавшись надо мной так, что я уже не мог шевелиться, силовики начали меня… раздевать. Сначала сняли куртку и свитер, затем — ботинки с носками. Подошел «начальник» и начал бить дубинкой по пяткам. От этого вздрагивало все тело. «Беркутовцы» никак не могли снять с меня джинсы — мешал кошелек в кармане. Тогда их на мне просто разорвали, а кошелек и мобильный телефон «начальник» забрал себе. Я почувствовал, как тело схватил мороз. А потом появилось другое, очень странное ощущение. Я стал буквально гореть! Такая острая пекущая боль по всему телу, как будто меня кто-то поджег.

Оказалось, на меня, голого, брызгали из перцового баллончика. Видя, как я корчусь от боли, силовики смеялись. «Ну что, где сейчас твой Бандера? — с издевкой сказал „начальник“.— Что же он тебе не помогает? Нехорошо». «Беркутовцы», как по команде, услужливо захохотали. «Давай, зови Бандеру! — продолжали издеваться. — Кто тебе сейчас поможет, как не он?» Неожиданно один из «беркутовцев» вышел из толпы и… вонзил мне в бедро нож. Я почувствовал, как на холодное тело брызнула горячая кровь… «Это тебе за нашего друга, — выпалил спецназовец. — Из-за таких, как ты, он уже второй месяц в больнице». Несколько «беркутовцев» пнули меня ногами. «Теперь пой», — заявил «начальник». «Что петь?» — тихо спросил я. «Пой свой гимн, патриот! — засмеялся „беркутовец“. — Давай, давай!» Я подумал, что они шутят. Но меня несколько раз ударили щитом по голове: «Пой, кому говорят! Или уже забыл любимые слова?» Я был готов делать все, что угодно, лишь бы меня отпустили. «Ще не вмерла Україна…» — тихо начал. «Громче!» — скомандовали силовики. Я запел громче. В тот момент мне казалось, что живым меня уже не отпустят.

«На „беркутовцев“ страшно было смотреть. В их глазах горел такой огонь, словно в них вселились демоны»

По словам Михаила, после этих пыток «беркутовцы» отнесли его в автозак. Там, обледеневшего и истекающего кровью, опять избили.

— Я провел в автозаке около четырех часов, — вспоминает Михаил. — Сам не знаю, как все это выдержал. Как бы ужасно ни звучало, но меня спас парень, которого избили первым. Когда ему стало совсем плохо, спецназовцы сообразили, что нужно вызвать «скорую». Мне бросили одежду. Не мою — дали какую-то куртку, размера на три больше моей, и длинные широкие штаны. Они были мокрые и воняли бензином. Я быстро надел их и только потом подумал: вдруг мне специально дали одежду в бензине, чтобы потом обвинить в приготовлении коктейля Молотова или в чем-то подобном? Но снять ее уже не мог — было слишком холодно.

В какой-то момент показалось, что меня хотят отпустить. «Беркутовцы» даже открыли дверь автозака. Но потом «начальник» передумал. Знаете, как в исторических фильмах: берут человека в плен и говорят, что он должен что-то передать своему королю. Так и у меня. «Иди на Майдан и передай своим майдановцам, что завтра им придет смерть», — сказал «начальник». Я испуганно кивнул. Уже хотел выходить из автозака (и откуда только взялись силы?). Но меня опять схватили за шиворот и затянули назад. Передумали.

На «беркутовцев» страшно было даже смотреть. Они были совсем неадекватные. В глазах горел такой огонь, словно в них вселились демоны. Их как будто чем-то накачивают или обкалывают, чтобы они потом так жестоко расправлялись с людьми. Они ни капельки не расстроились, что их коллеги пострадали от огня, не думали оказывать им помощь… В глазах была ненависть. Я четко понял, что они готовы убивать. Если бы им дали приказ убить всех протестующих, они, не задумываясь, сделали бы это.

Михаила Нискогуза спасла «скорая». Правда, по словам парня, «беркутовцы» все равно не хотели его отпускать.

— Они вызвали врачей для парня, который уже практически не дышал, — объясняет Михаил. — А я еще каким-то образом держался. «Да он весь в крови, — увидев меня, ужаснулись медики. — Его срочно нужно госпитализировать». «Мы везем его в райотдел, — отрезал „начальник“. — Он задержан за массовые беспорядки». К счастью, врачи все-таки настояли на своем. Спасибо им большое — они спасли мне жизнь. Иначе я умер бы в райотделе. В палате я все равно был под конвоем, в наручниках — как особо опасный преступник. Только на днях суд отпустил меня под домашний арест.

Сейчас Михаил лечится. Более детальное обследование показало, что у него сместилась сломанная локтевая кость. Скорее всего, потребуется операция.

— После пережитого не страшна уже никакая операция, — говорит Михаил. — На то, что людей, покалечивших меня, накажут, даже не надеюсь. Лица «беркутовцев», которые раздевали на морозе Михаила Гаврилюка, зафиксировала видеокамера. Но никто из них по сей день не понес наказания. Что уже говорить о моем случае… Сейчас рядом со мной отец, он просит не думать о плохом. Дедушка в последнее время и без того неважно себя чувствовал. А узнав, что со мной случилось, окончательно слег. Сейчас я молюсь за него, а он — за меня. Друзья все еще на Майдане. После того, что со мной произошло, они пообещали бороться до конца.