Известный советский поэт, композитор, драматург отмечает 50-летие творческой деятельности
В Запорожье в рамках гастрольного тура по Украине побывал советский и российский поэт, композитор, драматург, сценарист, бард и участник правозащитного движения в СССР Юлий Ким. С первых минут общения с этим жизнерадостным 77-летним человеком возникает ощущение давнего знакомства. В этом нет ничего удивительного, ведь песни Юлия Кима знакомы практически всем. Они звучали в фильмах «Бумбараш», «Усатый нянь», «Формула любви», «Собачье сердце», «12 стульев». Понятно, что в эти напряженные для нашей страны дни разговор не мог не начаться с ситуации в Украине. Правда, в то время российские войска еще не вторглись в Крым.
— Я отношусь к этим событиям как (задумался, подбирая наиболее точное определение) близкий родственник украинского народа, — сразу посерьезнел Юлий Черсанович. — Уж не говоря о том, что под Полтавой у меня есть маленькое имение. Дачный домик, который мы когда-то завели с моим харьковским другом. Тот, кто знает эти места, слышал о селе Шишаки. Это самое что ни на есть гоголевское место — Сорочинцы, Миргород, Диканька. И я там бываю каждый год вместе с дочкой и внуками. Это то, что связывает меня с вашей землей. Я даже не могу сказать «вашей», потому что чувствую ее в какой-то мере своей. Поэтому события в Украине переживаю как свои собственные и рассматриваю их как неизбежное историческое событие, порожденное необходимостью перемены власти. Это явный кризис власти. И он сейчас разрешается у всех нас на глазах.
Я, как и вы, с самого утра включаю телевизор: что там у нас в Симферополе, Севастополе и что там у нас, на всякий случай, в Москве? Уж не говоря о Майдане киевском. Это волнующее историческое событие. Ротация власти происходит в Украине гораздо чаще, чем у нас. Это уже второй Майдан. И когда украинцы приезжают в Москву или здесь рассказывают, как идет политическая жизнь, то я испытываю чувство зависти, потому в Украине было всегда интереснее, живее, чем у нас.
Когда-то Борис Грызлов, в свое время спикер Думы, произнес исторические слова: «Дума — не место для дискуссий». А я сразу вспоминаю большие драки в Верховной Раде, которые на меня производят отрадное впечатление, а не дикое — люди настолько отстаивают собственную точку зрения, что даже несмотря на свои депутатские звания лезут друг на друга с кулаками. У нас это происходит мирно, а сейчас вообще задавлено в силу того, что Дума в значительной степени «карманная». Но с реакцией общественности даже наш режим все-таки вынужден считаться. Как вы знаете, демонстрации и митинги, которые начались с 2011 года, регулярно продолжаются. И я стоял в этих «цепочках», и ходил вместе с москвичами к проспекту Академика Сахарова по Бульварному кольцу и испытывал очень важное чувство солидарности с теми, кто идет. Неважно, что последний раз было не более 8—10 тысяч, а раньше случались и стотысячные «прогулки». Была гордость, что есть независимые люди, которые не боятся эту свою независимость проявить. Если москвичи идут и кричат: «Долой Путина!» или «Путин — в отставку!», Путин, конечно, в отставку не уйдет. Но мнение народа, общественности, безусловно, учитывать придется.
— Настоящий художник всегда должен быть в оппозиции к власти?
— Совсем не обязательно. Дело не столько в оппозиции к власти, сколько в утверждении внутренней свободы, своей независимости от чего угодно — от власти и так далее. Таким художником, например, был Александр Галич, который по своему положению был процветающим советским драматургом. Он уже входил во все хрестоматии, по нему писали кандидатские диссертации. Благополучнейший советский барин со всеми замашками любителя театральных закулис. И вдруг он нашел как подлинный художник тему — тему несвободы, каторги, протеста. «Муза гнева и печали», как говорили о поэзии Некрасова, вдруг поцеловала его. И он даже родиной пожертвовал ради того, чтобы быть художником этой темы, не пошел ни на какие компромиссы, хотя в любой момент мог отречься и прекратить писать свои стихи и выступать с песнями. Мог бы вернуться в то же «стойло», которое покинул. Но не вернулся.
— Вы тоже были диссидентом и подписывали свои песни псевдонимом Михайлов.
— В период 1965—1969 годов я принимал небольшое, но довольно активное участие в правозащитном движении нашей интеллигенции, из-за чего был занесен в черные списки махровых антисоветчиков. Весной 1968 года меня из школы, где преподавал русский язык, литературу, историю и занимался художественной самодеятельностью, попросили навсегда. И заодно рекомендовали воздержаться от выступлений на публике. Но против моей работы в кино и театре возражений не было. Туда оставалась единственная дорога, к которой я и стремился, поскольку меня уже стали приглашать в кино и театр. Но власть опередила мои желания и привела меня на эту дорогу года на два раньше, чем планировал сам. Я собирался выпустить в 1970 году моих девятиклассников, а затем встать на театрально-киношный путь. Естественно, имея репутацию антисоветчика, не мог выступать под своей родной фамилией и должен был, по определению, заслониться каким-то псевдонимом. Мы с режиссером Леонидом Эйдлиным придумали Михайлов, поскольку не нашли в своем окружении другого человека с такой же фамилией.
— Когда-то вы сказали про себя «я простой советский полукровка». Сегодня живете в России и Израиле, дача в Украине. Где же настоящий ваш дом?
— Я, если говорить о юридической стороне вопроса, гражданин двух стран — России и Израиля. У меня два паспорта, есть дома и в одном государстве, и в другом. В Израиле скромненькое жилье в скромненьком городе Иерусалиме (смеется). Живу там три-четыре месяца в году, а остальное время провожу в России, периодически оказываюсь в Украине, хотя украинского паспорта у меня нет. Но пока и нужды в нем особенной нет — можно сюда ездить и возвращаться без визы. Есть несколько мест на Земле, где чувствую себя как дома. Это, само собой, Москва и Иерусалим, город Малоярославец в Калужской губернии, где я провел детство и отрочество, а еще Камчатка, где служил после института. И есть еще в Туркмении город Ташауз. И пока не задуло свечу (я одною мечтой утешаюсь), что его я еще навещу — есть у меня такие стихи. Ташауз в моей жизни появился в 1951 году, когда мы с мамой переехали туда на строительство Туркменводстроя. Я заканчивал там три последних класса школы, что, конечно, привязало меня к тем местам окончательно.
— Вы написали песни более чем к 50 фильмам. Есть среди них самый любимый?
— Их несколько. И я ни одному из них не могу отдать предпочтение. В первую очередь это «Обыкновенное чудо» Марка Захарова, его же «12 стульев», затем «Бумбараш» режиссеров Николая Рашеева и Аркадия Народницкого. Пожалуй, еще «Красная Шапочка» — фильм Леонида Нечаева, композитор Алексей Рыбников.
— Как вам работалось над фильмом «Обыкновенное чудо»? Были ли вы на съемках, общались с артистами?
— У меня такой практики нет. Единственный фильм, на съемках которого побывал, это «Бумбараш». Там действительно была необходимость в присутствии композитора и автора текстов, оттого и появилась главная песня Бумбараша, не запланированная в сценарии — «Ходят кони над рекою». Она возникла совершенно спонтанно именно благодаря тому, что мы с композитором Дашкевичем были там, где это все снималось, под Каневом, на берегу Днепра, который часто оглашали украинским песенным фольклором в обнимку с Валерой Золотухиным. Перепеть его невозможно, у него была луженая алтайская глотка.
А вот когда на съемках фильма «Формула любви» я срочно понадобился Марку Захарову, меня «под рукой» не оказалось. И режиссер в шутку предложил композитору Геннадию Гладкову сочинить «Неаполитанский романс». На что Гена ответил: «Подумаешь, бином Ньютона!» и написал песню «Уно, уно, уно моменто». Но от упоминания в титрах Гладков отказался, и я автоматически в глазах публики стал автором этого прекрасного произведения. Хотя текст, как вы сами понимаете, представлял собой полную абракадабру… Тем не менее это главная песня фильма, которую немедленно запел весь советский и постсоветский народ.
— Что для вас важнее, драматургия или бардовское творчество?
— Все-таки главным моим занятием последние 20 с лишним лет является сочинение пьес и либретто. Бывает, пишу тексты песен, иногда вместе с музыкой, для чужих пьес, спектаклей и сценариев. Очень люблю это делать.
— Расскажите, как рождаются ваши песни.
— Сошлюсь на бессмертную статью Владимира Маяковского: «Как делать стихи». Он за всех нас ответил, написав: «Стихи начинаются с некоторого гула». Потом Владимир Дашкевич назвал это «некоторой интонацией». Расшифровать, что это такое, я, как и он, не в состоянии. Появляется эта интонация, а из нее уже возникает либо мотив, либо поэтическая строка.
— Говорят, вы большой поклонник украинской кухни.
— Сало с горчицей — любимое мое блюдо даже в Израиле. Украинский борщ, конечно, тоже занимает особое место в моем рационе. Кстати, я поклонник не только украинской кухни, но и фольклора. Моя любимая песня: «Ой, за гаєм-гаєм, гаєм зелененьким, там орала дівчинонька воликом чорненьким…»
— В ваших жилах течет и корейская кровь.
— В Хабаровске моя русская мама вышла замуж за моего отца — корейца Кима, и они вместе приехали в Москву. Но в 1937 году отца вместе со множеством московских корейцев арестовали как «японского шпиона». А мама была отправлена в лагерь по статье «Члены семей изменников родины или преступников» и вернулась только в 45-м. Отца же по приговору расстреляли, когда мне не было и двух лет. Воспитывался я в клане русской семьи моей мамы, их заботами были спасены жизни моей сестры и моя. А когда пошли реабилитации, корейские родственники отца появились в Москве, и мы с ними познакомились. Но это, к сожалению, не переросло в постоянную дружбу, мы просто переписывались. Не было вражды, никакой «черной кошки», но они жили далеко в Узбекистане и наезжали в Москву крайне редко. В результате, осталась только семья моего корейского племянника, «десятиюродного», и фамилия у него не Ким, а Ли. Это замечательный музыкант, живет в Ессентуках на Кавказе. В Корее я был. Добрались до меня корейцы, привезли в Сеул, и мы там с женой пробыли дней 10. Незабываемые впечатления! Естественный вопрос: «Не ворохнулось ли что-нибудь в душе твоей?» Нет, не ворохнулось! Правда, когда я смотрел мировой чемпионат по футболу, вдруг понял, что болею за сборную Южной Кореи. Переживал за нее с особенным энтузиазмом, даже, по-моему, сильнее, чем за российскую команду.
Фото автора