77-летней тяжелобольной матери героя-пожарного отключили телефон за неуплату долга и грозят конфискацией имущества
26 апреля в Украине — день скорби по тем, кто в 1986 году погиб, спасая мир от последствий Чернобыльской катастрофы, крупнейшей за всю историю атомной энергетики. Четвертый блок АЭС взорвался во втором часу ночи, выбросив большое количество радиоактивных веществ. Начался пожар. Первыми к месту ЧП прибыли дежурный караул (им руководил лейтенант Владимир Правик) из пожарной части ВПЧ-2 по охране ЧАЭС и караул (возглавлял его лейтенант Виктор Кибенок) 6-й военизированной пожарной части Припяти. Ценою своих жизней пожарные не дали огню перекинуться на третий энергоблок, иначе последствия были бы непредсказуемы…
— Виктор с детства мечтал пойти по стопам своего папы — моего мужа, который был майором пожарной службы, — вытирая слезы, вспоминает мама героя 77-летняя Ирина Кибенок, живущая во Львове. — Мы тогда жили в райцентре Иванков, недалеко от Припяти и Чернобыля. Красивый, тихий городок. Сын часто ездил с мужем на чрезвычайные происшествия, восхищался, что его отец спасает людей. После школы Виктор год проработал на Чернобыльской атомной станции, а потом пошел учиться в Черкасское пожарно-техническое училище МВД СССР, которое окончил в 1984 году. Получил звание лейтенанта. Перед выпуском огорошил: «Мама, меня по распределению посылают на Север». Я схватилась за голову. Какая же мать отпустит от себя ребенка Бог знает куда? Говорю мужу: «Делай что-то, чтобы он тут остался!» И ему удалось добиться, чтобы сын служил в пожарной части Припяти. А поехал бы на Север, остался бы жив… Вскоре Виктор женился на прекрасной девушке Тане, это была красивая пара. Но их счастье длилось недолго.
*В этом году мама Виктора Кибенка Ирина Иосифовна вряд ли сможет съездить в Москву на могилу сына — из-за обострившихся проблем со здоровьем (на фото с дочерью Татьяной)
Витя был на дежурстве, когда взорвался реактор. Мы утром ждем, а его все нет. Начали волноваться, муж стал звонить по всем телефонам. Тогда узнали о пожаре на АЭС, да и сами увидели — в сторону станции шли машины с песком и цементом. Обстановка кругом была такая напряженная, как будто началась война. Наконец узнали, что весь их караул отвезли в городскую больницу Припяти. Уже потом нам рассказали, что ребята самыми первыми приступили к тушению пожара, убирали радиоактивные элементы с крыши. И все это делали без масок, защитных костюмов, голыми руками. К тому же стоял такой жар, что они сняли куртки и работали в одних рубашках, а сапоги прилипали к раскаленной поверхности крыши…
— Мы собрались ехать в больницу, но нам позвонили врачи и предупредили: «Все пострадавшие сильно облучены. К сожалению, тут мы помочь ничем не можем, их забирают в Москву, в 6-ю клиническую больницу», — присоединяется к нашему разговору сестра Виктора Кибенка 48-летняя Татьяна. — Отправили их на самолете. Можете себе представить, какие гигантские дозы облучения были у наших ребят, если перевозившие их летчики потом умерли от лучевой болезни, а самолет пришлось утилизировать! Прошло еще десять дней, снова звонок — уже от московских медиков. Мне, папе и маме сказали приехать туда, чтобы сдавать костный мозг. Отправились втроем в дорогу. Приехал в московскую больницу и американский врач Гейл, которого представили как большого специалиста по пересадкам. Мы и все родители пострадавших так на него надеялись! Первому пересадили костный мозг коллеге брата Василию Игнатенко, донором стала его родная сестра (она серьезно болеет до сих пор). Увы, положительного результата это не дало. От пересадок отказались. В больнице нас к брату не пускали, да и сами врачи заходили к нему буквально на секунды, чтобы сделать очередной укол или поставить капельницу, и тут же выскакивали в коридор. Беременная жена Виктора Таня буквально умолила медсестру пустить ее к мужу на минуту. Облучилась, позднее потеряла ребенка. А 9 мая Виктору внезапно стало лучше. Сам встал с больничной койки, пошел в душ. Перед этим похлопал по плечу уже ослепшего Володю Правика: «Все будет хорошо, мы с тобой еще повоюем! И чарку не раз выпьем!» Умерли они оба в ночь с 10 на 11 мая, а потом все остальные ребята…
— Муж пришел ко мне: «Ирина, не плачь, не кричи — нашего сына больше нет…» — тяжело вздыхает Ирина Иосифовна. — Моему мальчику было всего 22 года. С сердечным приступом я попала в больницу, но помощи от медиков там фактически не получила — как только врачи слышали, что я из Чернобыля, от меня шарахались, как от прокаженной. Мы очень хотели похоронить Виктора на родине или в Киеве. Но нам не разрешили — от тела шло очень большое излучение, и перевозить его было нельзя. Так что хоронили вместе с остальными погибшими пожарными и работниками станции на Митинском кладбище в Москве. При этом сотрудники КГБ и высокие московские чиновники требовали от нас: «Над телом Виктора не плачьте! Тут слишком много иностранных корреспондентов».
*Обрабатывая развалины реактора на ЧАЭС, многие вертолетчики получили огромные дозы облучения
Во время похорон мы, вопреки запретам, добились, чтобы цинковый гроб Виктора открыли. Смотреть на него было страшно — кожа отслаивалась, волосы полностью выпали, руки и ноги черные от ожогов. Увидев это, я упала в обморок. Позднее все могилы заливали бетоном — слишком большая была радиация от захоронения. Поминальные девять и 40 дней мы проводили в Москве, прячась в лесопосадке. Нам не разрешали проводить поминки! Объясняли: «Чтобы не было паники среди людей». Домой нас везли в отдельном вагоне под присмотром сотрудников спецслужб и проводников, которые запрещали с кем-либо общаться, что-то рассказывать…
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 сентября 1986 года за мужество и героизм, проявленные при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, лейтенанту внутренней службы Виктору Николаевичу Кибенку посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Золотая звезда и орден Ленина стали семейной реликвией. На неоднократные предложения сдать их в музей Ирина Иосифовна отвечала категорическим отказом: «Вы у меня уже сына забрали!» В Иванкове на стене дома, где жил герой, висит памятная табличка, во дворе ему установлен памятник, одна из улиц города названа его именем.
— Через шесть лет после этой трагедии умер мой муж, — продолжает Ирина Иосифовна. — Он принимал после работ на АЭС «грязную» технику, облучился, заболел раком. Моя дочь Таня потеряла ребенка. После этого мы переехали во Львов, где жили мои сестры. Как оказалось, мы с дочерью тоже получили свою порцию рентген. Во время катастрофы работали с ней на складе пожарной воинской части — принимали у офицеров и солдат (ликвидаторов) облученную грязную одежду, выдавали чистую. Сейчас у меня первая категория ликвидатора, у Тани — третья, у ее мужа (тоже пожарного, три года проработал вахтовым методом на станции) — вторая. Печально, но все понемногу забывают, что был Чернобыль, а молодежь вообще плохо понимает, о чем идет речь. О нас помнят только киевские и львовские пожарные. Часто проведывают, приносят лекарства, продукты, интересуются бытовыми проблемами.
Каждый год они выделяли деньги на поездку на могилу сына, оплачивали гостиницу и питание. Московские пожарные нас там прекрасно встречали и провожали. Они хорошо ухаживают за могилами: каждый год и митинг, и богослужение, и всегда свежие цветы. В этом году поехать из-за болезней не смогу: перенесла инсульт и операцию на щитовидке, ноги отказывают, к тому же сахарный диабет, высокое давление, глаукома. Пенсии в 2700 гривен даже на лекарства не хватает. За погибшего в Чернобыле сына — Героя Советского Союза — государство доплачивает мне… 24 гривни. Из льгот — 50 процентов платы за квартиру, 150 гривен на «чистые продукты» и бесплатный проезд в транспорте. Но водители маршруток на меня смотрят косо: «Сколько дали за инвалидность?» Я выхожу на остановке и объясняю им: «Отдала сына, мужа, внука и сама порезана на операциях». Некоторые из них извиняются. И все равно обидно! На чернобыльцев давно махнули рукой. Внук имел чернобыльскую группу по болезни, а ее вдруг сняли. Зять пытался оформить себе чернобыльскую пенсию, а ему отказали: «С такими болезнями, как у вас, половина Львова ходит». Просила, показав все награды сына, установить в нашей квартире льготный телефон, а в ответ услышала от возмущенных чиновников: «Мы, что ли, посылали его в Чернобыль?»
— Телефон мы поставили сами, — уточняет Татьяна Кибенок. — Но номер недавно отключили, даже «скорой» вызвать не можем в случае беды. Каким-то образом мы оказались должны… десять тысяч гривен за разговоры. Суд провели почему-то без нас. Теперь угрожают конфискацией имущества. Что делать, не представляем, на адвокатов у нас просто нет средств…
P.S. По различным данным, в течение первого месяца после Чернобыльской катастрофы от полученного облучения погибло от 30 до 100 пожарных и работников АЭС. Радиоактивное облако, образовавшееся в результате взрыва реактора, накрыло территории Украины, Белоруссии, Российской Федерации и большую часть Европы. Сколько десятков (сотен?) тысяч человек после этого умерло от лучевой болезни или рака, неизвестно до сих пор. Вечная им память.