28 лет назад летчик-испытатель вертолетов Николай Мельник провел над четвертым реактором рискованную операцию «Игла», за что был удостоен звания Героя Советского Союза
Летом 1986 года, спустя два месяца после того, как в ночь на 26 апреля взорвался реактор четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС, ученые не знали, что происходит в его утробе. Специалисты опасались возникновения цепной реакции, которая могла вызвать куда более страшные последствия, чем взрывы американских атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки. Узнать природу процессов можно было, только опустив в реактор измерительные приборы. Сделать это с земли мешал очень высокий уровень радиации.
Девятнадцатого июня над дымящимся развалом завис вертолет Ка-27. Под ним, слегка раскачиваясь, на 300-метровом фале висела 600-килограммовая труба диаметром десять сантиметров. Внутри ее находились датчики. Гигантскую стальную иглу надо было опустить и буквально воткнуть в дымящуюся горловину реактора. С этой, казалось бы, нереальной задачей успешно справился экипаж летчика-испытателя вертолетов Николая Мельника из Феодосийского филиала опытно-конструкторского бюро имени Николая Камова.
К сожалению, в прошлом году Николай Мельник умер в возрасте 60 лет от лейкемии, возникшей вследствие радиоактивного облучения. О нем и об уникальной операции под названием «Игла» «ФАКТАМ» рассказывают заместитель генерального директора Национального музея «Чернобыль» Анна Королевская и начальник Феодосийского государственного авиационного научно-исследовательского центра Владимир Котов.
— Анна Витальевна, у ученых и производственников до сих пор нет единого мнения насчет причин чернобыльской аварии, которую покойный академик Валерий Легасов первым назвал катастрофой мирового масштаба. Давайте вспомним некоторые подробности той злополучной ночи.
— В ночь на 26 апреля на Чернобыльской АЭС прозвучали два взрыва. Первый был такой силы, что плита биологической защиты реактора диаметром 12 метров и весом 2500 тонн взлетела на высоту 10—14 метров, разнесла крышу реакторного зала, перевернулась в воздухе и упала, перекосившись, на ребро. Да так и застыла. На схемах она обозначается как объект «Е», поэтому ликвидаторы называют ее Еленой. Серия взрывов практически одновременно полностью разрушила активную зону реактора и все барьеры безопасности, центральный зал… Здание энергоблока, кровля машинного зала частично обрушились.
Надо было снизить температуру горящего графита, расплавленного топлива (она достигала 1800 градусов Цельсия), не допустить развития цепной реакции, прогорания бетонного дна реактора, под которым находился бассейн-барбатер, заполненный водой (мог произойти взрыв, подобный взрыву водородной бомбы), а также прекратить радиоактивные выбросы в атмосферу. Для этого военные вертолетчики забросали реактор мешками с песком, бором, свинцом и доломитом, а шахтеры прорыли под реактором туннель. В него завели трубы, в которые подавался жидкий азот, и залили бетоном. Получилась мощная охлаждаемая бетонная подушка. Пожарные и военные откачали тяжелую воду из-под реактора. Главная опасность вроде бы миновала.
Но реактор все равно продолжал дымиться и дышать, выплевывая очередную порцию радиации. В такие дни фон в районе станции и в окрестностях повышался. Что же происходило внутри разрушенного реактора? Чего можно было от него ожидать? С земли погрузить в лаву датчики измерительной аппаратуры было невозможно — уровень радиации достигал 10 тысяч (!) рентген в час. Даже электроника японских роботов не выдерживала, они беспомощно застывали.
Автор системы «Игла» доктор технических наук Николай Эрлих и его коллеги снова обратились к вертолетчикам. Трубу, наполненную датчиками, чтобы за ней было легче наблюдать, покрасили в белый и черный цвета. Надо было подобрать наиболее подходящее место для установки «Иглы». Провели аэрофотосъемку верхней части реактора и определили четыре участка. Затем на поле аэродрома выложили шаблон верхней поверхности реактора. И вертолетчики начали репетировать. Вертолет оторвался от земли. Набрав высоту и подняв груз, летчик Николай Мельник завис над разложенным на земле макетом, потом переместился чуть в сторону, замер над выбранной точкой и начал быстрый вертикальный спуск. «Игла» вонзилась точно в центр одного из обозначенных кругов.
В тот же день провели еще одну репетицию. Она опять закончилась удачно. Правительственная комиссия разрешила проводить операцию. Руководил ею талантливый инженер Павел Недзенюк. Павел Матвеевич и его товарищи вылетели в район АЭС тремя вертолетами. Машина Мельника несла трос-фал, к концу которого была прикреплена «игла». Те, кто находился в двух других машинах, должны были корректировать положение вертолета Николая во время заключительной фазы операции. Чтобы груз Мельника не раскачался, к реактору летели потихоньку, со скоростью 50 километров в час. Командиру помогали штурман-испытатель Владимир Ткаченко, ведущий инженер по летным испытаниям Юрий Кувыков, бортоператор Олег Азаров.
В 8 часов 50 минут вертолеты зависли в расчетной зоне. Мельник остановил машину над выбранной во время тренировок первой точкой и начал спуск. Однако «игла» не вошла. Она не смогла пробить корку, застывшую над содержимым реактора. Вторая попытка тоже оказалась неудачной. И лишь с третьего захода «игла» вошла в реактор на две трети своей длины. Затем оператор отключил замок крепления троса к вертолету, и 300-метровый кабель упал на землю.
— Зависая над реактором, летчики каждый раз облучались. Противорадиационная защита была слабенькая.
— Конечно. Во время пребывания в Чернобыле Николай Николаевич получил 160 бэр, у него 42 полета на реактор. Солдата, получившего 25 бэр (это предельная доза облучения), выводили из зоны. При дозе, полученной Мельником, у человека развивается лучевая болезнь. А у него не было статуса больного лучевой болезнью, которым положены особые льготы. Но вы знаете, он виду не подавал. Отшучивался.
— Возможно, он, как и многие другие ликвидаторы, скрывал свою дозу облучения, чтобы не списали с летной работы?
— Очень может быть. Николай Николаевич — удивительный человек, мы с ним общались у него дома в Феодосии — не мыслил себя без неба. И, я вам скажу, он выглядел совершенно здоровым. Под два метра ростом, веселый гостеприимный человек с неиссякаемым чувством юмора. Он и в последние годы жизни летал. Его очень ценили в Испании, пригласили летать на вертолетах Камова. Там он и умер.
— Почему-то о нем крайне мало писали. Разве что газета «Правда» в то чернобыльское лето рассказала об операции «Игла». Мы знаем Героев Советского Союза офицеров-пожарных Владимира Правика, Виктора Кибенка, Леонида Телятникова. А вот других…
— Звание Героя Советского Союза Николаю Мельнику присвоили через год. Ему, а также начальнику штаба ВВС Киевского военного округа (в то время генерал-майору) Николаю Антошкину и начальнику химических войск СССР генерал-полковнику Владимиру Пикалову. Антошкин организовал полеты по заброске дышащего реактора 27 апреля, а 1 мая 1986 года и сам руководил ими. Пикалов водил солдат на крышу третьего энергоблока убирать лопатами радиоактивный графит. Вы же знаете, руководство СССР пыталось всячески уменьшить масштабы катастрофы. Поэтому и не спешило награждать людей. Было время, когда героями признавали только погибших пожарных. А работники станции, которые героически боролись с последствиями адского взрыва, считались едва ли не главными виновниками. Так за что же их, дескать, награждать? Участие армии тоже старались не афишировать. Указы о присвоении Мельнику, Антошкину и Пикалову высокого звания не публиковались. Мельник, прежде чем стать Героем, был награжден международной премией имени Игоря Сикорского. Таких отличий удостаиваются очень немногие летчики.
— А членов экипажа Мельника поощрить не забыли?
— Штурмана-испытателя Ткаченко и ведущего инженера по летным испытаниям Кувыкова наградили орденами Трудового Красного Знамени. Бортоператора Азарова, кажется, медалью. Орденом «Знак Почета» был награжден еще один участник чернобыльской экспедиции — заслуженный летчик-испытатель СССР Леонид Пантелей.
«ФАКТЫ» позвонили в Феодосию начальнику Государственного авиационного научно-исследовательского центра Владимиру Котову.
— Конечно, я хорошо помню Колю Мельника, — говорит Владимир Александрович. — Он пришел к нам в центр после окончания Ленинградской академии гражданской авиации. Высокий, под два метра ростом, веселый, юморной мужик, красавец-мужчина. Не зря еще в юности, курсантом, не побоялся пленить сердце Наташи — дочки начальника Кременчугского авиационного училища летчиков, где начинал восхождение в небо. Они прожили вместе всю жизнь, были красивой парой. По характеру Николай был прирожденным лидером, смелым летчиком. Нас поразила его удивительная техника пилотирования. Он словно сливался с машиной и в воздухе вытворял чудеса. Мы направили его в школу летчиков-испытателей. После нее он вернулся к нам. Приветливый, гостеприимный, хлебосольный. Любил гостей, компании. Сам мог рюмку дернуть. Как же летчикам без этого!
Но если касалось работы, всегда был принципиален, прямолинеен, иногда даже резковат. Я вам признаюсь, благодаря Мельнику я тоже стал летчиком. Вообще-то, я работал ведущим инженером по летным испытаниям. Но вот однажды мы схлестнулись с Колей по какому-то вопросу. Я доказывал ему что-то свое, как правильно надо делать. Он мне — свое. Видя, что не все может объяснить словами, Николай в сердцах бросил что-то вроде: «Для того чтобы учить летчика, надо самому стать летчиком». И я… начал сам летать. Сначала штурманом, затем окончил школу летчиков-испытателей. Нередко летал с ним. Основная моя специальность — бортинженер. Но в случае необходимости могу сесть и за штурвал. А в 1986 году я принимал участие в подготовке Мельника и других экипажей к командировке в Чернобыль.
— Как он отнесся к опасному предложению?
— Такие люди, как Николай, любят рисковать. Вернее, не столько рисковать, сколько выполнять какую-то новую интересную работу. А тут, узнав, что от него может зависеть, будет на Украине Хиросима или нет, он, конечно же, согласился без колебаний. Даже обрадовался: «У меня мать живет под Киевом, слетаю…» И летал в родной райцентр Ставище, садился на стадионе. Местная детвора (да и взрослые) были в восторге.
Коля вообще был хулиганом. Однажды на какой-то праздник, например, разбрасывал в небе над Феодосией цветы. На следующий день и руководство центра, и его самого вызывали в прокуратуру.
Мы испытывали гидроакустическую станцию для поиска подводных лодок. Подлодка погружалась и выполняла несколько маневров. Экипаж вертолета опускал в воду эту штуковину, похожую на буй, и искал цель. После завершения программы лодка всплывала и уходила на базу. Но однажды у создателей станции что-то не заладилось, не хватало материала, и они попросили командира лодки сделать еще несколько маневров под водой. А он в ответ: экипаж устал, нам пора на базу… Тогда Мельник спустил ему прямо в рубочный люк пятилитровую канистру спирта — и командир тут же объявил срочное погружение. Ученые собрали необходимую информацию. Обе стороны остались довольны друг другом.
Честно говоря, мне до сих пор не верится, что такой светлый человек, как Коля, умер. Это произошло в Испании, где он жил с семьей в последние годы. Испанцы закупили партию камовских вертолетов. Им был нужен опытный инструктор для своих летчиков. К тому же в Испании Колю лечили. Уехал он туда не от хорошей жизни. Болеть начал вскоре после возвращения в Феодосию. У него начались кровотечения и другие неприятности. В Украине он, как и многие другие ликвидаторы, никому не был нужен со своими болезнями. Останься здесь — его давно не было бы на свете. Ребят из его экипажа не стало еще раньше. А испанские врачи продлили Коле жизнь.
Фотографии предоставлены Национальным музеем «Чернобыль»