Уроженец Нагорного Карабаха, который 20 лет назад, спасаясь от войны, бежал в Украину, теперь вынужден был покинуть и Луганск, захваченный террористами
«ФАКТЫ» уже сообщали о зверском расстреле из российских «Градов» десятков детей, женщин и других мирных жителей под Луганском. 42-летнему Владимиру Гавасяну удалось вырваться из блокадного города в Киев буквально за несколько дней до этих кровавых событий. Владимир спасается от войны уже второй раз. 20 лет назад он бежал из Степанакерта — столицы Нагорного Карабаха, где в 1991 году разгорелся военный конфликт. Луганск стал для Владимира вторым домом. И он даже представить не мог, что вынужден будет покинуть этот город, вновь убегая от войны.
По официальным данным, за период с 21 ноября 1991 года до 12 мая 1994-го по городу Степанакерту (к слову, он небольшой по площади — всего около 11 квадратных километров) было применено около 21 тысячи реактивных снарядов «Град», 2700 ракет «Алазань» и 1900 артиллерийских снарядов. Азербайджанская авиация сбросила на город 180 разовых бомбовых контейнеров с осколочными суббоеприпасами (РБК) или, как их еще называют, «шариковых бомб» и около сотни полутонных осколочно-фугасных бомб, включая восемь авиабомб объемной детонации с жидким взрывчатым веществом. Тогда со всем этим вооружением активно помогали российские военные. К слову, Валерий Болотов, до недавнего времени возглавлявший самопровозглашенную «ЛНР», при случае всегда заявлял, что имеет боевой опыт, в том числе и в Нагорном Карабахе.
— После пережитого на родине, когда я впервые оказался в Луганске, мне все казалось чудесным, — рассказывает Владимир Гавасян. — Я мог идти куда хочу, делать что хочу. Не надо было прятаться от обстрелов и думать, доживу ли до утра или буду погребен под своим разрушенным домом, как это произошло с моими родителями в Степанакерте. Я нашел работу, поступил в университет и успешно его закончил, а вскоре женился. У меня двое замечательных детей — 15-летний сын Михаил и 12-летняя дочь Светлана. До недавнего времени я был главным энергетиком одного из местных предприятий. Теперь завода уже нет…
В начале 1990-х я видел в Украине тот спокойный край, где смогу мирно жить, трудиться, создать семью. Конечно, в те годы здесь, как и везде на территории бывшего СССР, были проблемы, но несколько иного характера. Там, на родине предков, я старался выжить, а тут — прожить. Донбасс (и конкретно Луганск) всегда был интернациональным краем, где толерантно относились ко всем, кто сюда приезжал и поселялся.
Сейчас многие меня спрашивают, не испытываю ли я, что-то вроде дежавю. Нет, не испытываю. И не потому, что я такой черствый и стер все из памяти. Просто то, что было там, в Степанакерте, не сравнить с тем, что довелось сейчас пережить и увидеть моим детям в Луганске.
Владимир вспоминает, что даже в жесточайшем карабахском противостоянии были определенные правила войны. К примеру, до 12.00 обе стороны давали возможность женщинам, детям, старикам уйти из мест, где будут идти бои. А уже потом мужчины начинали воевать. Никто не прикрывался мирными жителями, больницами, детскими садами.
*Даже в жесточайшем карабахском противостоянии мужчины давали мирным жителям уйти из мест, где будут идти бои, а потом начинали воевать
— После того как на родине неделями сидел в подвале, прячась от обстрелов и авианалетов, я думал, что все страшное в этой жизни уже видел и пережил, — тяжело вздыхает Владимир. — К большому сожалению, я ошибался. Война в Карабахе — это стрельба из рогаток по сравнению с тем, что происходит сейчас в Луганске. Не говорю уже о положении мирных жителей, которые фактически находятся в заложниках у террористов, захвативших город.
Света и воды нет. Хлебозавод разбит, мука закончилась. Из продуктов можно купить хлеб в тех супермаркетах, которые сами его пекут. Стоит такая булка в среднем 15 гривен. Торгуют тут же, на лотке, перед входом в магазин, у которого выстраивается очередь до двухсот человек. Если повезет, можно найти крупы и печенье. Из-за отсутствия электроэнергии не работают холодильники, а потому о молочных продуктах давно уже забыли. К тому же город отрезан от сельских регионов, откуда обычно подвозят молоко.
Сразу после приезда в Киев видел в Интернете информацию, что какая-то российская благотворительная структура передала гуманитарный груз в Луганск. Под ней стоял комментарий одного из новоявленных луганских «руководителей», мол, как они благодарны российской стороне за эту помощь. Еще когда я был в городе, сей господин признался в частной беседе нашему общему знакомому, что он «подсел на гуманитарку» и теперь еще можно будет заработать. В итоге помощь до простых людей не доходит, а если и попадет к ним, то только та, которую не смогли продать.
По словам Владимира Гавасяна, к полудню город полностью вымирает.
— Это очень страшно, когда идешь по абсолютно безлюдной улице, — говорит он. — Такое ощущение, что на Луганск обрушилась чума. Картину довершают рои мух, которые тут расплодились в огромном количестве. Мусор не вывозят около двух недель. Канализация забита — нечем смывать. И это при сорокаградусной жаре! Запахи страшные. К ним каждый вечер еще добавляется вонь горящего испорченного мяса, будто кто-то сжигает дохлую кошку. Что горит и кто это делает, непонятно. Но запах постоянно «накрывает» жилые кварталы областного центра. И все это происходит под регулярную артиллерийскую и минометную ночную канонаду.
Единственное место, где можно набрать воды — немногочисленные бюветы. Но и это не понравилось «ополченцам» — их снайперы стали время от времени стрелять по людям, пришедшим за водой.
Даже если ты просто не понравился «человеку с ружьем», могут арестовать и, если повезет, отправят копать окопы. К слову, чем питаться и что пить, «ополченцев» особо не волнует. У них все есть, а чего нет — отберут. Наша соседка по даче в пригороде Луганска на своих шести сотках разводит коз и кур. Пожилая женщина продавала молоко и яйца и имела до недавнего времени постоянную, пусть и небольшую, добавку к пенсии. Теперь к ней регулярно наведываются «гости» в камуфляже и с георгиевскими ленточками и все забирают бесплатно. «У меня теперь прямо как в фильмах про немцев: давай, бабка, млеко, яйко, — грустно шутит женщина. — Хоть бы копейку когда заплатили…» Такого отношения к людям не было даже в самые ожесточенные дни противостояния в Карабахе.
У наших хороших друзей к середине сентября должен был родиться ребенок. В одну из ночей, когда город массированно обстреливали, от нервных переживаний молодая женщина родила на два месяца раньше срока. Слава Богу, мальчик появился на свет здоровым, однако спустя три дня у молодой мамы пропало молоко. Чем кормить малыша? Молока нет. Детских сухих смесей тоже. Кое-как удалось найти за тройную цену банку сгущенки, так пришлось трехдневного малыша кормить разбавленным сгущенным молоком.
Почти две недели перемещаться по городу можно было лишь пешком или на общественном транспорте, но только не на личном. Террористы ловили какие-то диверсионные группы в областном центре, которые ездили на разных машинах. Об этом сами «элэнеровцы» регулярно заявляли в местных СМИ и предлагали крупное вознаграждение за любую информацию о партизанах. Кто эти люди, никто не знает. Известно, что никакого отношения к украинской официальной армии, спецслужбе или легальным добровольческим батальонам они не имеют. Это в основном украинские правоохранители, которых предали свои, местные руководители. Тогда люди сами решили защищать родную землю. Есть среди них и те, кто после неоднократных попыток попасть добровольцем в Нацгвардию, фактически получили отказ только из-за того, что больно подозрительным показалось кому-то из украинских командиров рвение луганчан воевать: «Не диверсанты ли?» Возможно, среди них и мой товарищ, который, пройдя Афган в десантных войсках, еще 15 июня выехал в только что освобожденный город Счастье и попросился добровольцем. Так ему сказали, что надо подождать, и посадили на кухню чистить картошку. Две недели он побыл там, а после ушел обратно в Луганск, сказав, что в городе от него больше толку будет.
Эти люди и сейчас партизанят в городе. То там, то тут слышны автоматные очереди и звучат взрывы. И это при том, что украинские военные еще не входили в город. (Материал подготовлен до вхождения сил АТО в Луганск. — Ред.) Многие принимают это за разборки внутри самих «элэнеровцев». Нужно признать, у них сформирована жесткая структура подчинения, благодаря которой сепаратисты до сих пор умудряются удерживать город. И разборок между собой нет. А вот с контрдиверсионной работой слабовато. Судя по тому, что они все еще ищут этот диверсионный отряд (или отряды), сепаратистам обнаружить и ликвидировать ребят не удалось до сих пор.
Больше чем уверен, что их имен не узнаем и мы. Они даже после окончания войны не будут афишировать свое участие в ней, как и не станут ездить в Киев устраивать митинги, требуя себе льготного статуса… Возможно, именно так наши деды и прадеды уходили в партизаны — не ради привилегий, а ради освобождения своей земли от оккупантов.
— А в том, что местные бандиты объединились с захватчиками, уже никто не сомневается, — продолжает Владимир Гавасян. — Даже те, кто еще недавно ходил на пророссийские митинги. Вот и пришла к ним Россия — с «Градами» и минометами. К примеру, общежитие-высотку Восточноукраинского национального университета теперь иначе как осетинским домом не называют. Интересно, за какой «Русский мир» воюют тут кавказцы? Возможно, поэтому им не жаль ни нашего города, ни людей, которые здесь живут. Регулярные обстрелы из одной части города в другую видят все, поэтому разговорам, что это делают украинские военные, уже никто не верит. Мы видим эти минометы и системы залпового огня, которые периодически появляются возле наших же домов и обстреливают не позиции украинской армии, а сам город. Сделав залп, они тут же уезжают, а с другой стороны областного центра в нашу сторону уже летят снаряды другого сепаратистского «артиллерийского расчета».
За день до нашего отъезда очень сильно обстреливали город. Было страшно видеть идущих по улице людей, чье жилье ночью «накрыло» взрывом. Их дом разрушен, вещи под развалинами. До сих пор перед моими глазами стоит голая, лет пяти, девочка, которая брела по улице вся в крови. Моя жена подбежала к ней, укутала, дала воды. Девчушка смотрела в одну точку и почти не моргала. Взгляд был стеклянный.
А чуть поодаль металась в слезах женщина с ребенком, у которого оторвало ногу. (По щеке рассказчика скатилась слеза, голос дрогнул. — Авт.) «Скорую» вызвать нельзя — нет связи. А даже если и вызвать, то не приедет — бензина нет.
И в это время по той же улице едет джип-пикап с пулеметом, на котором гогочут пьяные «защитники» с георгиевскими ленточками, заливая в себя алкоголь и куря сигары. Они даже не притормозили!
Мы с соседом присели на парапет и оба заплакали. Да, мы, два здоровых мужика, рыдали от бессилия…
Сейчас время, когда происходит переоценка отношения к жизни, к людям, которые тебя окружают. Те, кого мы считали своими лидерами, кому доверяли, или сбежали, или всех нас предали, и по сей день финансируют бандитов. Но я уверен, что победа будет за Украиной. А о пережитом уже никогда не забуду. И не только я. Мои дети той страшной ночью тоже видели окровавленную голую девочку посреди улицы…
P. S. Фамилия и имя героя публикации изменены.