Пять часов специальный корреспондент канала «1+1» вместе с защитниками донецкого аэропорта отбивал атаки террористов
Александр Загородний в очередной раз побывал в зоне АТО, где пробыл одиннадцать дней. Съемочная группа программы ТСН («1+1») в составе журналиста и оператора побывала в самых горячих точках, где, несмотря на объявленное перемирие, ведутся бои: Дебальцево, Счастье, Пески. Но самым опасным местом на карте в зоне АТО вот уже пятый месяц остается донецкий аэропорт. Украинских бойцов, которые ценой собственной жизни защищают этот крохотный клочок земли, сепаратисты называют киборгами. Сами воины лишь ухмыляются на это прозвище. «Они не киборги. Они — герои», — говорит журналист Александр Загородний, который провел вместе с бойцами один день.
— Как только военное начальство в зоне АТО услышало о нашем желании попасть в донецкий аэропорт, тут же ответило резким отказом, — рассказывает Александр Загородний. — Нам сказали, что сейчас это крайне опасный для жизни участок. Мол, нам даже думать об этом нечего. «Там пекло», — заявили нам. По большому счету, мы ничего специально не планировали. Просто в начале недели приехали снимать 93-ю бригаду, которая находится в 15 километрах от аэропорта. Решили подъехать поближе и в районе Песков встретили ребят из «Правого сектора», которые, как оказалось, собрались ехать в аэропорт. Я понял, что смогу с ними договориться. «Хочешь — садись, поехали», — ответили мне.
— Какое расстояние до аэропорта?
— Около четырех километров. Пески — довольно большой поселок, одна часть которого фактически выходит к торцу взлетной полосы донецкого аэропорта. Для того, чтобы попасть в аэропорт, есть единственная возможность — ехать по взлетной полосе. Она простреливается с двух сторон. По сути, наши военные удерживают только этот торец, где укрепились очень сильно.
*Александр Загородний поехал в донецкий аэропорт сам, без оператора. Рисковать еще чьей-то жизнью, по его словам, не стоило
Когда я понял, что смогу туда попасть, тут же натянул на себя бронежилет, каску, залез в БМП и сидел тихо, как мышка, чтобы меня не выдворили. Взял маленькую камеру, решив, что поеду сам, без оператора. Рисковать еще чьей-то жизнью совершенно не было необходимости. На войне каждый должен отвечать сам за себя. Мы отправились прямо средь бела дня на одном БМП и стареньком УАЗике, который в народе называют «буханкой». Нас, конечно, тут же заметили. По этой дороге ездят обычно только БТРы под прикрытием танков. По взлетной полосе надо ехать на предельной скорости, поскольку идет постоянный минометный обстрел. УАЗик нас обогнал и первым подъехал к терминалу. Ребята только выскочили из машины, как тут же прицельным огнем ее подорвало. Все, что было в машине — тушенка, колбаса, ноутбук, личные вещи — сгорело за секунду.
— Как же вам удалось выбраться?
— Честно говоря, было страшно. Стоило открыть люк, и тут же слышно было, как по нему клацали пули. Практически весь экипаж выскочил, нас в БМП осталось только двое. Машина постоянно обстреливалась минами. Мы просидели, наверное, минут десять. Снайпер, видимо, решил, что все уже выскочили, и перестал вести прицельный огонь. Наконец выбрались и мы, а дальше было уже легче, потому что я был с нашими бойцами.
— Что сейчас представляют собой два терминала аэропорта?
— Старого терминала уже практически не существует. Его полностью разбомбили, остались лишь две стены и под ними несколько комнат. Наши держат новый терминал. Вернее, часть первого и второго этажа. Террористы уже заходят на третий этаж и закидывают гранатами второй. В терминале очень много переходов и не все их можно проконтролировать. Особенно страшно ночью, ведь непонятно, кто ходит. Есть подземные ходы, закиданные мусором, где наши бойцы периодически ставят растяжки, а террористы их снимают.
*Донецкий аэропорт практически полностью разрушен, но пока не отменен приказ сдавать этот важный объект, наши бойцы не собираются отступать
— Существует версия, что террористы воюют исключительно за деньги.
— Знаете, я думаю, не только. У меня сложилось впечатление, что аэропорт атакуют люди, которым просто нравится воевать. Более того, они получают от этого удовольствие. Но среди наших есть те, кто готов там остаться. Они заряжены какой-то армейской злостью. Не случайные люди. Аэропорт защищает небольшая группа наших воинов, которые совершенно искренне полагают, что выполнить эту работу могут только они. Я не увидел там молодых бойцов, в основном это мужчины среднего возраста, которые понимают, что они делают.
Стреляют постоянно. В то время, когда я там находился, был штурм терминала. Никто не паниковал, все сразу разошлись по своим позициям. Стреляют только куда надо, берегут патроны. Это не просто бой за аэропорт, а жестокая война, только на очень маленькой территории. Во время штурма загорелся пластик в новом терминале, начался пожар. Бойцы говорят, обычное дело. Едкий дым пластика начал заполнять весь терминал. Мы успели забежать в одну из комнат, натянули маски, но и это не спасало от дыма, который проникал в легкие. Начали задыхаться, а выйти нельзя, потому что работают снайперы. Я спросил у бойцов: «Что вы делаете в такой ситуации?» Они ответили: «Просто терпим». Если становится уж совсем плохо, то ребята начинают обливать водой друг друга, но очень экономно — ее там не хватает. Бойцы говорят, что самое страшное даже не пожар, а когда к зданию подъезжает танк террористов и стреляет по терминалу прямой наводкой. Стены аэропорта сделаны из стекла, которого уже нет. Внутренние перегородки из гипсокартона. Пуля пробивает четыре таких стены. Бетонных стен, за которыми можно спрятаться, в аэропорту очень мало. Там не осталось ни одного живого места.
— Взлетная полоса, считавшаяся одной из самых лучших в Украине, тоже не подлежит восстановлению?
— Мы ведь ехали по этой взлетной полосе. В нескольких местах она побита минометными минами, они делают небольшие ямки. Есть несколько серьезных воронок, но полосу не подорвали. Очевидно, восстановить ее еще можно. Я пробыл в донецком аэропорту около пяти часов, но это поделило мою жизнь за последние месяцы на две части: до и после. Покинув аэропорт, мы еще попали под обстрелы в Дебальцево, но мне после пережитого это казалось уже не таким страшным и серьезным. Ребята говорят, что у них в аэропорту каждый день столь напряженный. И чем дальше, тем становится тяжелее и тяжелее.
— Как они относятся к тому, что их называют киборгами?
— Мне не нравится это слово. Есть другое замечательное — герои. Ребята же относятся к этому прозвищу с юмором, вообще, они много шутят. Возможно, такая защитная реакция организма. Если там относиться серьезно ко всему происходящему, то можно сойти с ума. Но, знаете, внешне наши бойцы чем-то напоминают киборгов. От постоянных пожаров, дыма, пепла их лица и руки стали черными. Мыться негде, воду экономят. Слава Богу, у ребят нет проблем с едой, но они переживают, что скоро начнутся холода и их сухпайки будут замерзать. Им передают перловую, рисовую, гречневую каши в консервах. Разогревать они не могут. Хотя я увидел у бойцов малюсенький примус, который спрятали между системными блоками. Там они могут нагреть себе воду для чая.
В терминале уже нет никаких комнат, где можно спрятаться. Ребята находятся среди алюминиевых конструкций, кучи потрощенного стекла. От одного поста к другому всего несколько десятков шагов. Это крохотная площадь, которую практически со всех сторон окружили сепаратисты. При этом они каждую секунду давят на наших ребят, в том числе психологически. Вечером слышно, как они молятся, потом кричат «Аллах Акбар» и начинают опять обстрел. Ребята рассказывали, что не раз им угрожали по громкоговорителям: «Сдавайтесь, мы сделаем вам зеленый коридор, а иначе будем всех резать». Но наши бойцы не сдаются. Знаете, я даже не сразу понял, кто среди них командир. Там нет подчиненных, субординации, старших и младших. Там как семья: один за всех, все за одного. Никогда не забуду, как они радовались, увидев, что приехал к ним журналист. Спрашивают: «В Киеве хоть про нас не забыли? Или только о выборах думают?» Говорю: «Да что вы, ребята, только о вас все и говорят». По-моему, им было приятно. Они сказали, что есть приказ не сдавать аэропорт. Пока он не отменен, они не собираются отступать.