Одесситка Анна Ильющенкова, вернувшись после трехмесячного лечения из Литвы, узнала, что в списках добровольческого подразделения она даже не числится
Недавно Амур-Нижнеднепровский районный суд Днепропетровска впервые за время АТО признал погибшего под Донецком 46-летнего бойца «Добровольческого украинского корпуса», бывшего «афганца» и активиста Евромайдана Александра Петрушова участником боевых действий. Конечно, его вдове Ольге Петрушовой, прошедшей все круги бюрократического «ада», еще предстоит обить немало порогов, прежде чем мужу присвоят статус участника АТО. Но прецедент создан. Возможно, это поможет другим добровольцам бороться за свои права. Ведь предоставление подобного статуса для них вообще не предусмотрено законом: вы, мол, сами пошли воевать. К тому же многие добровольцы, как выяснилось, даже не значатся в списках личного состава по той простой причине, что в батальоны записалось людей больше, чем было предусмотрено штатным расписанием. Одна из тех, кто оказался за бортом социальной защиты, — медсестра батальона «Донбасс» Анна Ильющенкова (на фото в заголовке), чудом выжившая в Иловайском котле.
Одесситке Ане Ильющенковой грех было жаловаться на жизнь. За свои неполных сорок лет она вырастила сына, получила среднее медицинское и два высших образования — инженера по плодоовощеводству и виноделию в Одесской аграрной академии, а также менеджера малого предприятия в Академии связи. Но душа все-таки лежала к медицине. Поэтому, поработав в бизнесе, Аня вернулась медсестрой в поликлинику.
Летом прошлого года, когда шла вторая волна мобилизации, ее отправили на подмогу в военкомат — проводить медкомиссию. Там женщина познакомилась с командирами добровольческих подразделений, которые набирали бойцов. История, услышанная от одного из них, потрясла Анну. Мужчина рассказал, что его младший брат погиб только потому, что рядом не было медика. Бойцы твердили в один голос, что на передовой очень не хватает медперсонала, а сами они часто не знают, как оказать себе и товарищам первую помощь.
— Я дала одному из командиров свой номер телефона: звоните, если будут нужны сестры милосердия, — рассказывает Аня. — И вдруг через несколько дней звонят: «Поедешь в Курахово? Там не хватает медперсонала». У меня как раз было написано заявление на отпуск, и я решила: проведу его с пользой для страны. На всякий случай попросила еще месяц за свой счет — вдруг придется задержаться. Четырнадцатилетнего сына оставила на отца и уехала на восток.
Аня понимала, что работать придется в полевом госпитале, в трудных условиях, и морально была готова к этому. Однако реальность оказалась намного страшнее. В Курахово, куда ее привезли, находился лишь штаб батальона «Донбасс». К тому времени туда уже доставили тела четверых погибших бойцов. На следующий день, 16 августа, под обстрелом Анну переправили на окраину Иловайска, где в здании школы держали оборону бойцы из нескольких подразделений. Вместо лазарета был спортивный зал. Из его окон постоянно велся огонь по наступающим террористам, а на полу с каждым днем прибавлялось раненых бойцов. Врачей было два: психотерапевт с позывным «Дрын» и опытный доктор с позывным «Мир». Но второй вскоре увез партию раненых и в школу уже не вернулся, а «Дрыну» пришлось взять в руки автомат.
— Я когда-то работала в отделении реанимации анестезисткой, — продолжает Анна. — Знала, как провести противошоковую терапию, остановить кровь, вводить препараты в вену, чтобы быстрее подействовало. Но тут пришлось вспомнить даже то, чего я никогда сама не делала, а только видела. Вначале в мои обязанности входило оказание первой помощи, после чего раненых увозили в больницы. 24 августа к нам пробилось небольшое подкрепление, с которым пришла медсестра с позывным «Мэри». Стало немного легче. Однако уже 26 августа уехавшая в Многополье на наш блокпост машина с ранеными вернулась обратно — мы оказались в полном окружении.
С утра до ночи школу поливали снарядами из «Градов», затишье между обстрелами было не более часа. Сначала закончились продукты. Чтобы раздобыть хоть какую-то еду, бойцы искали по подвалам окрестных брошенных домов консервацию. Потом исчерпался запас медикаментов, раненых даже нечем было перевязать. В конце концов и стрелять стало нечем…
В школе вместе с нами попали в окружение корреспонденты какого-то немецкого телеканала. С их телефонов мы вышли на связь с руководством: «Мы в кольце, люди умирают!» Нам ответили: «Ждите, вас выведут». Один боец не дождался эвакуации, умер от перитонита. Мы тогда еще не знали, что обещанный «зеленый коридор» станет коридором смерти.
Обо всех ужасах этого «зеленого коридора» сказано и написано уже немало. Но каждый новый рассказ очевидцев заставляет увидеть все, словно впервые, и заново пережить вместе с этими людьми весь ужас путинского милосердия.
Сначала выход был назначен на вечер 28 августа, но потом, очевидно, боевики решили, что в темноте украинских солдат будет труднее расстреливать. И сбор перенесли на пять часов утра. Каждая единица техники была на вес золота. В автобусы «Богдан» бойцы набились, словно селедки в бочку, на БМП и танках люди сидели даже сверху. Анна попала в микроавтобус «Фольксваген», в котором ехали бойцы батальона «Днепр-1». Когда по колонне стали палить из российских танков и гранатометов, юркий микроавтобус оказался как бы между залпами — снаряды ложились то впереди, то сзади, и бойцы уже думали, что проскочат. Но в ехавший перед ними «Богдан» прямой наводкой попал крупный снаряд, машина вспыхнула как факел вместе с бойцами.
— Колонна остановилась, мы начали выскакивать из «Фольксвагена», и тут я почувствовала удар в бок, — вспоминает Анна. — Боли не было, а такое ощущение, словно поднимаешься над землей. Хотели с ребятами спрятаться в посадку, как вдруг увидели, что оттуда на нас цепью идут танки. Опять сели в автобус, который был изрешечен осколками снарядов. Но проехали недалеко — машину подбили. И мы решили все-таки добираться до посадки. Идти я не могла (потом оказалось, что пуля попала в позвоночник). Меня потащил Володя с позывным «Ветерок», а я, насколько могла, отталкивалась ногами, чтобы ему было легче.
Все это время украинских бойцов, которые пытались где-то укрыться, поливали из автоматов, танков, пулеметов. Еще один осколок попал мне в живот, потом я задела ногой растяжку, и осколки от разорвавшейся мины впились в ногу, руку, бедро. Боль в каждой клеточке тела была просто невыносимой. Я то теряла сознание, то приходила в себя и видела все, что происходит.
Далеко отойти от своей машины нам не удалось — из посадки цепью вышли военные с автоматами: «Руки вверх! Бросайте оружие». Судя по говору, это были россияне: «Мы вас уже три дня тут ждем». Из посадки в одно место согнали и других украинских бойцов, которым удалось вырваться из расстрелянной колонны. Когда «Ветерок» попросил одного из россиян принести из автобуса рюкзак с аптечкой, тот поставил условие: «Сначала перевяжешь наших раненых, потом своих».
Ане кое-как перебинтовали раны остатками бинтов, уложили на носилки, носилки поставили сверху на российскую БМП. Эта дорога ей снится сегодня в самых страшных снах.
Они ехали по обещанному Россией «зеленому коридору» в сторону оккупированного Иловайска. Все обочины были буквально завалены телами убитых украинских солдат. Почерневший от огня «Богдан» уже догорал. Внутри сидели и стояли, прижавшись друг к другу, обугленные люди.
Вместе с другими бойцами Анну привезли на блокпост сепаратистов и обыскали. Какой-то дышащий перегаром мужик обчистил у нее все карманы. Забрал военный билет, банковские карточки, два телефона, около трех тысяч гривен и даже снял с беспомощной женщины два золотых колечка и серьги. Оставил только деревянный крестик на шнурке. Возле блокпоста находился полевой российский госпиталь, оснащенный всем необходимым оборудованием, — УЗИ, рентген, аппарат искусственной вентиляции легких. Там женщину перевязали, поставили ей капельницу. В палатке было очень много раненых боевиков, их потом грузили в вертолеты. Аню тоже понесли на носилках в ту сторону, но кто-то крикнул: «Стойте, это украинка!»
— Меня отнесли к большой яме, в которой уже сидели пленные солдаты, и прямо с носилками спустили вниз, — едва сдерживает она слезы. — Даже не сделали укол кровоостанавливающих препаратов. Бинты буквально через несколько минут насквозь пропитались кровью. Потом несколько раз, завязав глаза, меня уносили на допрос. Я отвечала одно: «Ничего не знаю». Так прошло дней пять. За все это время нам только однажды принесли поесть по кусочку черного хлеба с салом. Я наверное, целый час нюхала этот хлеб, прежде чем съесть.
Те издевательства, которым их подвергали бандиты из «ДНР», Анне вспоминать очень больно. Очевидно, бойцов «Донбасса» хотели обменять или взять выкуп, потому что время от времени к яме подходили бородатые люди и наставляли автомат: «Никому вы не нужны, Украина вас бросила, как собак, мы вас сейчас расстреляем!» И пускали поверх голов очередь. Как медик Аня понимала, что счет ее жизни идет уже на часы — раны нагноились, а сделать укол антибиотика боевики отказались. Внутри была такая боль, что за все три дня в плену женщина не сомкнула глаз. Только третьего сентября за пленными приехали представители Красного Креста и увезли раненых украинских солдат в поселок Розовку Запорожской области, где находился полевой госпиталь. Оттуда пятого сентября их переправили вертолетом в Днепропетровскую больницу имени Мечникова.
Состояние пациентки было критическим: одна пуля засела в позвоночнике, повредив спинной мозг, в разорванном осколком тазобедренном суставе развился гнойный остеомиелит, еще одна пуля прошла через легкое и печень, засев в области желудка. Кроме того, раненая потеряла много крови. Даже опытные врачи больницы имени Мечникова, ставшей за время АТО крупным военным госпиталем, не решились удалять пулю из позвоночника. Почистили под наркозом загноившийся тазобедренный сустав и решали, что делать дальше с такой сложной пациенткой. И тут Литва предложила помощь в лечении самых тяжелых раненых.
— В Вильнюсе мне за несколько дней сделали четыре операции, — с благодарностью вспоминает Аня литовских врачей. — Восемь часов шла операция на позвоночнике. Перед этим честно предупредили, что пуля находится практически в спинном мозге и при ее извлечении меня может парализовать. Но они справились с этой проблемой. Потом два часа оперировали область тазобедренного сустава: достали осколок, вакуумом соединили разорванные мышцы, ткани, сосуды. Мне еще повезло, что не была задета артерия, металл прошел буквально в миллиметре от нее. Тяжелейшей была и четырехчасовая операция по извлечению пули из живота. Доктор сказал, что каждое из моих ранений было практически смертельным. Это чудо, что я выжила. К тому же из-за многочасовых наркозов врачи запретили мне любые операции в следующие полгода — сердце может не выдержать.
Весь сентябрь Анна была прикована к постели. Врачи запретили ей вставать по меньшей мере полгода: «Это не просто опасно, но и невозможно». Однако уже в октябре, повергнув медиков в шок, женщина начала садиться на кровати, а потом делать первые шаги. В ноябре она уже гуляла по окрестностям больницы и даже фотографировалась, отставив палочку. Только в декабре врачи разрешили ей уехать домой, пообещав продолжить лечение через несколько месяцев.
Аня так рвалась на родину, чтобы увидеть сына, навестить боевых друзей! Но прежде надо было оформить документы участника АТО, без которых ее не примут на повторное лечение в Литве. Поэтому она поехала в Днепропетровск. Новость, которая ждала ее там, перечеркнула все надежды. Оказалось, что ни в списках участников АТО, ни в личном составе батальона «Донбасс» фамилия Анны не значится.
Хотя вначале все шло хорошо. В штабе Национальной гвардии, в составе которой числится сегодня добровольческий батальон «Донбасс», Анне вручили медаль «За доблестную службу» под номером 207. Она получила подписанную и. о. командира батальона Стояном справку, что «принимала участие в спецоперации в зоне проведения АТО вместе с батальоном спецназначения в/ч 3027 Национальной гвардии Украины в качестве волонтера-медика с 15 августа 2014 года». Но когда приехала в больницу имени Мечникова, там обнаружили, что не хватает самого главного документа. Для назначения инвалидности и установления статуса участника АТО батальон «Донбасс» должен выдать справку, что ранения Анна получила именно в ходе боевой операции под Иловайском. Не было у нее и военного билета, который отобрали террористы.
Аня даже не сомневалась, что такую справку ей дадут. Ведь в августе она написала заявление о приеме в «Донбасс», оставила кадровику Александру Калашникову с позывным «Калаш» свой паспорт и идентификационный код. Он даже заверил ее: «Я тебя уже оформил». Но, как рассказал ей позднее сам «Калаш», в сентябре его похитили неизвестные и почти четыре месяца держали в каком-то доме под круглосуточной охраной. Все документы, утверждает теперь Александр Калашников, остались в его кабинете. Сейчас он объясняет сложившуюся с Аней ситуацию тем, что в августе добровольцев в «Донбасс» набрали больше, чем было штатных мест, поэтому людей временно не оформляли, рассчитывая, что с переходом в состав Нацгвардии штат батальона будет расширен. И неоформленных бойцов зачислят задним числом. Теперь кадровыми вопросами в батальоне «Донбасс» занимается другой человек, и он уверяет, что зачислить Ильющенкову с августа невозможно. Разве что с декабря, когда она вернулась из Литвы. В таком же положении, по словам Ани, оказались не менее двадцати добровольцев.
— Получается замкнутый круг, — чуть не плачет женщина. — Чтобы меня зачислили хотя бы с декабря, нужна справка из больницы, что я здорова и пригодна к воинской службе. Врачи, естественно, подобную справку дать мне не могут. Я же, по сути, инвалид. Но если меня не впишут в состав батальона, инвалидность получу разве что по бытовой травме — шла, споткнулась, четыре ранения! А с такой инвалидностью невозможно получить статус пострадавшего в АТО. Поэтому от зачисления с декабря мне пришлось отказаться.
Помыкавшись по кабинетам днепропетровских военачальников, Анна Ильющенкова решила ехать домой в Одессу. Коллега из «Донбасса» дал ей 200 гривен на дорогу, но оказалось, что поезда до Одессы в этот день нет. Женщина очень хотела успеть до 19 декабря к сыну, сделать ему подарок хотя бы своим возвращением. Поэтому поспешила на автовокзал. Однако двухсот гривен хватало только на билет до Николаева. И все же она, будь что будет, поехала. Когда во время остановки в Николаеве Аня рассказала свою историю водителю автобуса, тот сжалился: «Ладно, езжай до Одессы, будешь должна». Так и добралась.
Позже ей удалось связаться с Семеном Семенченко, но он ничем не обнадежил: «Вы же не за деньги и статус шли воевать, но мы сделаем все возможное». Добраться из Киева домой ей помогла семья Володи «Ветерка», который тащил ее под пулями к посадке. Аня с сыном живет сейчас за счет волонтерской помощи. Работы нет, здоровья тоже. Как добиться справедливости, она не знает. «Калаш», правда, пообещал, что в любом суде расскажет о том, как и когда принимал Ильющенкову на службу. Есть еще друзья-добровольцы, которые тоже готовы идти в свидетели. Но почему она, спасшая десятки жизней, должна теперь доказывать в суде, что была в Иловайском пекле?
P.S. Всем, кто хочет помочь героине статьи, сообщаем реквизиты банка, куда можно перечислить деньги.
Одесское отделение А-Банка
МФО 307 770
ОКПО 14 360 080
р/с 29 244 825 503 000
Ильющенковой Анне Леонидовне