26 лет назад, 15 февраля 1989 года, был завершен вывод советских войск из Афганистана. Бывший заместитель командира 317-го гвардейского парашютно-десантного полка рассказал «ФАКТАМ», как он и его сослуживцы выполняли свой интернациональный долг
— В Афганистане я, выпускник общевойскового факультета Военно-политической академии имени Ленина, служил в 1981—1982 годах на должности заместителя командира 317-го гвардейского парашютно-десантного полка, — рассказывает киевлянин полковник в отставке Дмитрий Кравчук. — Наши батальоны охраняли в Кабуле дворец, в котором в разное время жили президенты Тараки, Амин, Бабрак Кармаль, а также советское посольство и Кабульский политехнический институт, созданный при помощи СССР. Там, кроме молодых афганцев, учились пакистанцы, иранцы, индусы. А преподавали профессора из Америки, Англии, Франции. Конечно, было очень много советских. Мы с удовольствием общались с земляками, иногда вместе отмечали праздники. Но здания института были размещены в предгорье. А с гор в то время уже постреливали душманы. Женщины-преподавательницы просили нас, чтобы солдаты выложили штабеля мешков с песком со стороны окон выше спинки кровати.
— Советский Союз не собирался воевать, дружил с Афганистаном, — говорит Дмитрий Кравчук. — Наши инженеры и рабочие строили дороги, хлебозаводы, школы, больницы. И войск поначалу там было немного — для охраны гражданских объектов и коммуникаций. Мирное население относилось к нам хорошо. Бывало, приезжаем в кишлак — все к нам бегут. Первыми — дети. Сразу же даем поесть, ведь малыши голодные. У нас в Кабуле, например, они лазили по солдатским помойкам. За кусок хлеба могли отдать китайский фонарик или японский магнитофон «Шарп», которых мы в Союзе никогда не видели…
Во время нашего приезда выстраивались две очереди: одна — к полевой кухне, и еще одна, длиннее, — к автофургону с красным крестом. Пилюль, антибиотиков они сроду не знали. И когда уже взрослыми принимали таблетку, она давала чуть ли не мгновенный эффект. Примерно как наркотик. Выпивая лекарство, эти несчастные были готовы сапоги целовать нашим медикам.
Но когда политиканы увидели, что народ нас приветствует, решили задушить дружбу. Раздули междоусобицы, стали втягивать в них, использовать советские войска. И вооружать моджахедов. Вначале у них были примитивные старинные английские винтовки образца начала прошлого века (очень далеко били) и винчестеры. Вскоре появились караваны с оружием из Пакистана. Особенно нам досаждали итальянские жидкостные мины в пластмассовых корпусах. Миноискатель их не брал. Как-то на минное поле попал пацаненок. Саперов поблизости не было. Советский водитель приладил к «Уралу» самодельный трал из пустых бочек. Крикнул мальчишке, чтобы спрятался за камень и поехал к нему. Бочки от взрывов взлетели в воздух. Водителя оглушило. Но машина уцелела. Подъехав вплотную к камню, солдат забрал ребенка в кабину и задним ходом, по своему следу, вернулся на дорогу.
Никогда не забуду подвиг старшего сержанта, замкомандира разведвзвода Александра Мироненко. Красивый парень, два метра ростом, играл на гитаре, пел, сочинял стихи. В феврале 1981 года их взвод прикрывал на горном перевале отход подразделения. Сашу тяжело ранило. Он дал команду товарищам уходить, попросил четыре рожка патронов и несколько гранат. Набил много душманов. Когда расстрелял все боеприпасы, положил себе на грудь гранату Ф-1. «Духи» приблизились — он рванул чеку и унес с собой на тот свет еще около двух десятков бандитов. Это видел в стереотрубу командир батальона. Саше Мироненко присвоили звание Героя Советского Союза. Посмертно.
Наш третий батальон дислоцировался возле Кандагара. Он выполнял самые тяжелые задания, я часто ездил туда в командировки. Там, чуть ли не в самом жарком месте Афганистана, где температура воздуха днем достигала 60—65 градусов, постоянно велись бои. Из-за жары боевые операции проводились, как правило, вечером или утром. Днем было невозможно прикоснуться ни к броне, ни к оружию.
Только за два года моего пребывания в Афганистане в этом подразделении погибли 48 человек — примерно каждый десятый! За участие в тех боях меня дважды представляли к ордену Красной Звезды. Но я его так и не получил. Позже узнал, что кадровик, требовавший, чтобы офицеры доставали ему различные товары, мстил тем, кто не выполнял его прихоти. От меня он пожелал мумие (местные жители добывали его в горах) и дамский пистолет. Я сказал: извини, у меня не оружейная лавка… И лишь позже, уже в Союзе, меня наградили орденом «За службу Родине».
Этот кадровик с женой в Союзе занимался спекуляцией. Вернувшись на родину, купил себе дом в Витебске и автомобиль «Тойота». Узнав об этом, наши офицеры сожгли иномарку, а на доме написали: «Не уберешься отсюда — и тебя спалим». Он был вынужден переселиться в другую область.
— Кто нас никогда не подводил, так это собаки, — продолжает Дмитрий Адамович. — Служебные немецкие овчарки и прибившиеся афганские псы помогали обнаруживать мины, нести караульную службу, прекрасно чуяли приближение чужаков.
Очень много нашей техники подрывалось на упомянутых итальянских минах. На танках тралы были не всегда. Тогда впереди начали пускать собак. Нашла — обнюхала место, села и воет. Колонна останавливается, бегут саперы. Откапывают мину и взрывают на месте. Ее даже трогать нельзя.
Была у нас здоровенная овчарка. Как звали, уже не помню. Подарили пограничники. После того как она получила ранение, солдаты ее выходили. Для безопасности для нее даже придумали бронежилет — привязывали веревкой. На голову надевали каску. И если броник овчарка носила, то шлем не хотела — до крови разрывала уши, но снимала. Оказывается, в каске она становилась глухая. Служила у нас два года.
Я потом спрашивал ребят о судьбе наших собачек. Оказывается, когда в 1989 году советские войска покидали Афганистан, на пограничных фильтрационных пунктах ветеринаров не было. Поэтому поступил приказ: животных оставить на территории Афганистана! Боялись заразы. Наши ребята плакали: как можно бросать таких верных помощников? Многих собак командиры прятали в бронетранспортеры, в танки, накрывали брезентом или тряпьем и провозили в Союз. А кто вез в открытую — таможенники отбирали. Глядя вслед вытирающим слезы хозяевам, бедные шарики и рексы не понимали, что происходит, и начинали выть. Афганские же бойцы их расстреливали. Погибли сотни служебных собак.
— В Кабул приезжали многие знаменитости, — вспоминает Дмитрий Кравчук. — Особенно мне запомнился народный артист Украины Николай Олялин. Его киногруппа снимала художественный фильм о буднях советского полевого военного госпиталя. Чтобы глубже войти в тему, Николай Владимирович и его товарищи-артисты несколько дней работали санитарами, ухаживали за ранеными. Иногда мы с ним выпивали. Рассказывая о впечатлениях, Олялин чуть не плакал и вспоминал, как мальчишкой видел возвращающихся с фронта искалеченных солдат. Очень душевный был, красивый и внешне, и внутренне человек. Нравился женщинам…
Слушай, а ведь к нам в полковую баню приезжал сам Наджиб, будущий президент Афганистана! В его имени еще не было приставки „улла“, означающей президент, правитель. Тогда он был членом политбюро правящей партии, председателем ХАД — это их служба безопасности. Однажды меня вызвал командир: звонили, говорит, из штаба армии, готовьтесь.
Я поехал в магазин советского посольства, купил несколько бутылок „Посольской“ водки, колбасы, буженины. Накрыли поляну в предбаннике. Под вечер на территорию части въехала вереница машин с афганскими номерами. Наджиба сопровождали министр обороны и несколько мужчин в гражданском. Увидев накрытый белой простыней стол (в армии скатертей нет!), его адъютанты осторожно поставили бутылки с водкой на край. А скатерть с закусками свернули и аккуратно поставили в угол палатки. Вместо нее застелили свою — шикарную, с восточным орнаментом, из ящиков достали угощение, не чета нашему. Наверное, боялись, чтобы хозяина не отравили. Только водку вернули на место.
Высокий гость оказался довольно простым человеком. Очень любил париться. Он потом несколько раз к нам приезжал. И мы решили подарить ему советский сувенир. Кто-то подсказал, что Наджибу очень нравится сине-белая тельняшка десантника. К ней полагались черные мужские „семейные“ трусы. Но оказалось, что Наджибу — мужчине рослому, полноватому, — нужен 56—58-й размер! Такого у нас на складе не оказалось. Мы подняли на ноги тыловиков штаба армии. И нашли комплекты белья аж в Союзе, на складе дивизии в Витебске. Самолетом привезли несколько в Афганстан. Будущий президент был очень доволен подарком.
А 23 февраля Наджибулла приехал поздравить нас с Днем Советской Армии и вручил командиру и его замам увесистый рулон тончайшего английского сукна. На родину я возвращался в костюме (он до сих пор висит у меня в шкафу). В Афганистане были очень хорошие портные.
Надо сказать, и на войне жизнь продолжалась. Люди влюблялись, дружили, даже заводили семьи. Помню один трагический случай. Как-то высокопоставленный офицер из штаба армии вечером послал за своей пассией в госпиталь уазик. На рассвете водитель должен был отвезти девушку к месту службы. А в Кабуле ночью — комендантский час, проверка документов. И солдат не остановился по требованию афганского патруля. Пущенная вдогонку автоматная очередь смертельно ранила девушку.
Но случалась и настоящая любовь. Молодой лейтенант из роты, охранявшей госпиталь, полюбил медсестричку. Хорошая девушка — работящая, чуткая, внимательно относилась к раненым. И офицер этот был парнем серьезным. Они начали встречаться, а через некоторое время поженились. Скромную свадьбу сыграли в части. Командир полка выдал справку, что отныне они — муж и жена. Утром весь порог домика, приютившего молодоженов, был устлан букетами полевых цветов. Солдаты души не чаяли в медсестричке и уважали лейтенанта. На родину они вернулись вместе.
Отслужив свои два года, я тоже возвращался домой. Много чего привез жене и дочери. Когда на прощание пили со знакомым капитаном афганской армии — начальником местной тюрьмы, он предложил мне автомобиль „Тойота“. На полном серьезе, бесплатно! Там, на тюремном дворе, их стояло полтора десятка. Хозяев расстреляли. Машины — ничейные. Твою мать, „Тойота!“ Но в Союз машину надо было везти транспортным самолетом. Такое себе мог позволить только командующий или генерал какой-то. Нереально, говорю. Тогда начальник тюрьмы открыл сейф и
*"Начальник местной тюрьмы подарил мне на память нож и наручники из дамасской стали», — вспоминает Дмитрий Кравчук (фото автора)
Еще он подарил мне маленький бельгийский пистолет — пятизарядный, беленький-беленький, как красивая игрушка. У нас чемоданы и баулы были тяжеленные. Их называли «смерть оккупантам». Тащили все, что можно купить. Кожу, дубленки, иностранные приемники, магнитофоны.
До сих пор работает магнитофон «Трайдент» с двумя колонками. Мощный! Включишь — как даст!