Две недели назад Интернет облетело обращение отца «киборга» Ярослава Гавянца к лидеру боевиков Александру Захарченко. Мирослав Гавянец (на фото в заголовке) просил Захарченко вернуть ему сына, которого сепаратисты захватили в плен вместе с другими защитниками Донецкого аэропорта. «У тебя своя правда, у моего сына своя, — сказал Мирослав Гавянец. — Но прошу тебя услышать меня и освободить Ярослава».
«Мой сын — «киборг», — сказал в своем видеообращении Мирослав Гавянец, житель райцентра Копичинцы Тернопольской области. — Хорошо это или плохо, я не знаю. Герой он или не герой, я тоже не знаю. Для меня он герой. Семь дней, которые он провел в плену, я прожил рядом с ним. Эти семь дней — как семь лет… Что может сказать отец, у которого сын в руках у так называемых ополченцев? Такое не передашь. Это самые тяжелые дни в моей жизни.
Я не публичный человек, никогда не выступал перед камерой. Это не пиар, не, как сейчас говорят, понты. У меня болит душа. Я смотрел видео ареста моего сына, его допроса. Поэтому хочу обратиться к Захарченко. Ты считаешь, что ты прав. Мой ребенок, патриот Украины, считает, что он прав. Никто из нас не знает, где на самом деле правда. Сын мой так воспитан, что, когда ему пришла повестка, он собрал вещи и сказал, что идет служить. Я, как и многие родители, пытался его отговорить. Хотя и понимал: если он принял решение, то меня не послушает. Я научил его принимать правильные решения…
Ты говоришь, что родителям надо обратиться в правительство, к генералам. За этот день мне были звонки с предложениями о помощи. Но я привык решать свои проблемы сам, без посредников. Конечно, я волнуюсь. В душе все кипит. Я семь дней не спал и не ел. Выкурил столько сигарет, сколько не выкурил за свою жизнь. Раз пять я слышал от Ярослава: «Папа, это конец». Как случилось, что он там(в Донецком аэропорту. — Авт.) оказался? Он правильно сделал. Я считаю, что он все сделал правильно. Им была поставлена задача выжить.
Мой ребенок у тебя. Ему тяжело. Конечно, я хочу, чтобы ты мне его отдал. Даже не мне. Матери отдай. Потому что ее глаза сухие — за семь дней из них вылились все слезы. Мне все равно, что обо мне скажут люди. Осудят, не осудят… Я знаю, что поступаю правильно. Сам должен вытащить своего ребенка из этого ада. И поверь мне, я пойду за ним даже в ад. Если тебя это устроит, готов находиться в плену вместо моего сына. Он уже испытал все, что мог, — я бы не пожелал такого самому большому врагу. Не знаю, что он думал в те моменты, что он чувствовал… Надеюсь, ты согласишься со мной встретиться. Я готов приехать в Донецк, сесть за стол и решать эту проблему. Семь дней назад даже не знал, кто такие «Моторолла», «Гиви», Захарченко. Теперь понимаю, с кем имею дело. Но готов бороться до конца. Я буду ждать от тебя сообщения".
Изможденный отец с отросшей щетиной и темными кругами под глазами — следами бессонных ночей — выразил надежду, что лидер боевиков увидит видео, обнародованное корреспондентом программы «Вікна — Новини» телеканала «СТБ» Аленой Шевчук, которая неоднократно ездила на передовую («ФАКТЫ» рассказывали об отважной журналистке в октябре прошлого года). К Алене обратился друг Гавянца: «Помогите, если сможете. Мирослав не знает, куда идти и что ему делать».
— Я точно знал, что Ярослав в плену, — говорит Мирослав Гавянец. — Его, уже как пленного «ДНР», показали российские телеканалы. Ярослава призвали еще осенью. Сначала он был на полигоне во Львове. Потом воевал в Песках и попал в Донецкий аэропорт. Сын пробыл там семь дней. Мы все время были на связи. В новостях говорили, что в аэропорт идет подмога. «Ничего подобного, — сказал сын в нашем последнем телефонном разговоре. — Папа, если за нами никто не придет, это конец. Я с тобой прощаюсь».
Когда боевики первый раз подорвали перекрытия аэропорта, Ярослав с побратимами был в терминале. Бойцы оборонялись до последнего.
— Славик рассказывал, что ситуация в аэропорту критическая и раненых везут в Днепропетровск или Киев, — качает головой Мирослав Гавянец. — Узнав об этом, я не мог сидеть сложа руки. Сорвался и поехал в Харьков, чтобы быть ближе к сыну. Это было за пять дней до того, как он попал в плен.
Я тут же обнародовала эту запись в Интернете. Разослала ее всем своим коллегам, отправила в Министерство обороны Украины. На следующий день мне позвонил сепаратист с позывным «Москва»: «Мы видели обращение, готовы к переговорам. Пусть отец приезжает в Донецк. Но при условии, что с ним будут ваши, украинские, телеканалы». Я сразу же сказала, что поеду. Оставалось как можно быстрее найти коллег из других телеканалов, готовых отправиться на захваченную боевиками территорию.
С ней согласились поехать журналисты телеканалов «ICTV» и «Украина».
— «Москва» пообещал, что нас будут сопровождать представители ОБСЕ, — продолжает Алена. — Я отправила ему список коллег, готовых отправиться в командировку на Донбасс. А он велел ждать звонка — дескать, нам сообщат, когда приезжать. Прошла неделя. Мирослав жил в моей однокомнатной квартире. За эти дни я столько узнала о его сыне, будто Ярослав был моим братом. Мирослав рассказывал, что Славик играл в местном театре, учился в Харьковском национальном университете искусств на актерском факультете. Когда парню принесли повестку в армию, дома была только мама. Она позвонила сыну, чтобы спросить, брать ли повестку. «Конечно, бери! — не задумываясь, ответил Ярослав. — Я не трус, прятаться не буду». В зоне АТО он был водителем БТРа.
— Вам удалось связаться с самим Ярославом?
— Да, сепаратисты дали ему трубку, и он смог поговорить с отцом. Разговор был коротким, но очень важным — и для отца, и для сына. «Пап, ко мне тут нормально относятся, кормят, — говорил Ярослав. — Я читаю книги. Уже пять томов осилил». Славик попросил, чтобы отец, если будет ехать, привез сгущенку и сигареты — для него и других пленных ребят. «Я чувствую, что он меня не обманывает, — сказал Мирослав после этого разговора. Его голос дрожал. — Сейчас сын действительно в порядке». Это оказалось правдой. Как выяснилось, когда мы начали вести переговоры с боевиками, Ярослава перевели из общего подвала в отдельную комнату.
Через неделю Мирослав Гавянец, его супруга Ольга, Алена Шевчук и другие журналисты отправились в Донецк.
— Накануне Мирослав еще раз поговорил с сыном, и тот попросил привезти ему теплые вещи, — продолжает Алена. — Конечно, ехать на захваченную сепаратистами территорию было страшновато. Я вспомнила свой отнюдь не лестный сюжет о «дээнэровцах». «Вдруг они решили меня заманить?» — подумала. Но все равно поехала. Чтобы попасть на оккупированную территорию, нам пришлось брать аккредитацию в так называемом «министерстве информации ДНР». Нас останавливали на блокпостах, но узнав, кто мы и зачем едем, пропускали. Когда прибыли в Донецк, там стреляли. Выстрелы раздавались и ночью, и днем. На окраине города видели разрушенные снарядами дома… Людей на улицах немного — кто-то шел на рынок, кто-то — на работу. Мы остановились в одном из донецких отелей. Я позвонила «Москве». Он велел подъехать к гостинице, где жили представители ОБСЕ. Они, кстати, вопреки обещаниям боевиков, нас не сопровождали. Когда мы приехали, нас уже ждали журналисты телеканала «Россия». И машина, в которой сидел Славик. Увидев сына, Мирослав бросился к нему. Отец и сын долго не выпускали друг друга из объятий. А мы смотрели на них и плакали.
— Затем Ярослава с родителями повезли в администрацию к Захарченко, — продолжает Алена. — Все это тоже снимали российские телеканалы. Сепаратисты перед камерами старались показать, как они уважительно относятся к пленным. После нас повели в больницу, где лежали пострадавшие от обстрелов мирные жители. Они верят российской пропаганде и не сомневаются, что их обстреляли украинские военные. Узнав, что Ярослав «киборг», стали его оскорблять, даже проклинать… Это был самый тяжелый момент за весь день. Ярослав выслушал все молча. А его отец дал десять тысяч гривен — все средства, которые у него были, — человеку, лишившемуся ноги.
Водили нас и к пленным «киборгам», многие из которых тоже лежали в больнице. Ребята признались: по сравнению с тем, что довелось пережить в аэропорту, плен — это ерунда. Они рассказывали страшные вещи. Например, как трое суток лежали под завалами и слышали стоны умирающих побратимов… Ребята дали мне телефоны своих родственников и попросили сообщить, что с ними все в порядке. Это первое, что я сделала, вернувшись в Киев.
— Как вы выехали с захваченной боевиками территории?
— Журналистов выпустили без проблем. А вот Ярослава пришлось переодеть в офицерскую форму. Я договорилась об этом с переговорщиком Владимиром Рубаном, которого встретила возле отеля. Уже в дороге Ярослав, который все это время молчал, стал приходить в себя. Улыбнувшись, сказал, что больше всего хочет поесть маминых вареников и сыграть на гитаре. А потом сходить в «Макдональдс». Через несколько дней после нашего возвращения Мирослав отвез сына в Закарпатье на реабилитацию. Но на этом наше общение, к счастью, не закончилось. После пережитого мы стали друзьями. Мирослав звонит мне каждый день, рассказывает, как у них дела. С Ярославом переписываемся по Интернету. Я счастлива, что мне удалось помочь этим людям. Кстати, Славика освободили в мой день рождения. Лучшего подарка нельзя было и придумать.
— Пускай Захарченко хотел перед камерами продемонстрировать, что он хороший, — мне все равно, — сказал журналистам Мирослав Гавянец. — Главное — что мой сын на свободе. Я благодарен за то, что меня услышали.
Последние дни в аэропорту страшно даже вспоминать. Патронов и еды не было, мы поджигали сухой спирт, топили лед и так «питались». До того как упало перекрытие, нас было пятьдесят человек, а потом осталось 22. Пятеро умерли в страшных муках от травм. Трое получили тяжелые ранения. Невозможно было смотреть на их страдания, а помочь ничем не могли. Ночью двое офицеров пошли искать помощь, но так и не вернулись…
— Как вы сейчас себя чувствуете?
— Можно сказать, удовлетворительно. Травмы головы лечу. Помогает то, что рядом мои родные. Мама все время за меня молится. Когда я ехал в зону АТО, мама написала мне на листочке молитву «Зарваница», обращенную к чудотворной иконе Зарваницкой Божьей Матери. Эта молитва не раз спасала мне жизнь. Однажды в пяти метрах от меня упала граната, но не взорвалась. В аэропорту мы топили лед, чтобы приготовить кофе, как вдруг — взрыв. Ребята провалились вниз, разбились… А я так и остался сидеть на месте. Когда отец забирал меня из плена, я переписал эту молитву своему другу Артему, который остался в подвале. Попросил передать другим побратимам. Надеюсь, она им тоже поможет.