Сегодня день памяти жертв Голодомора 1932—1933 годов. Выживший в аду 92-летний житель Волыни поделился с «ФАКТАМИ» воспоминаниями о том, как людям удавалось избежать страшной смерти, которую им уготовила советская власть
Житель Камень-Каширска Волынской области 92-летний Иван Никифорович Швед, несмотря на почтенный возраст, не жалуется на память и зрение. Ветеран Второй мировой войны издал несколько сборников стихов. Он внимательно следит за ситуацией в Украине, волнуется за ребят, которые сейчас находятся в зоне АТО, и… дает распоряжения чиновникам.
— Недавно Иван Швед позвонил и велел перезахоронить воинов УПА, — рассказала директор Пнивненской общеобразовательной школы Тамара Пугач. — Они покоятся в братской могиле в лесу, недалеко от нашего села. Однако перенести останки не так просто. Во-первых, нужно преодолеть бюрократическую волокиту, а еще найти деньги на перезахоронение. Иван Никифорович много лет руководил нашей школой, его обожали ученики, уважали коллеги. Тем не менее от должности директора его освободили… за беспартийность.
— Но почему вы упорно отказывались стать коммунистом?
— Как я мог вступить в Компартию, которая так или иначе виновна в гибели множества людей? Прошло много лет, но я хорошо помню Голодомор 1932—1933 годов, когда люди вымирали целыми семьями. Наша семья жила тогда в селе Полыченцы Винницкой области. Перед тем как уморить народ голодом, его полностью ограбили: забрали зерно, овощи, даже семена. Власти все отбирали у людей, называя это хлебозаготовками. На самом деле тогда конфисковали абсолютно все продовольственные запасы. Помню, у нас забрали не только зерно, но и картофель, свеклу, тыкву, капусту… В семье было семеро маленьких детей, мать просила хоть что-то оставить из продуктов, но над ней только посмеялись…
Чудом уцелел мешок фасоли. Мама велела нам отнести его на чердак и рассыпать там, перемешав с опилками. Но оперуполномоченный, в очередной раз пришедший к нам домой с двумя «заготовителями», увидел одну фасолину. Нас заставили все собрать, очистить и сложить обратно в мешок. Я тайком зажал в руке горсть фасоли. Но он заметил и это. Рукояткой нагана ударил меня по запястью, ладошка раскрылась, и фасоль покатилась по полу вместе с моими слезами. Рука опухла, и мама потом долго ее лечила.
В селе начался голод. Родители маленького Ивана похоронили двух дочерей.
— От постоянного голода у меня опухли ноги, вздулся живот, — продолжает Иван Швед. — Я не мог ходить, передвигался только ползком. В очередной раз выполз из дому, чтобы поискать на улице что-нибудь съестное, но потерял сознание. А мимо нашей хаты как раз ехали «сборщики» умерших. Меня посчитали мертвым, погрузили на телегу, а затем бросили в яму, заполненную трупами. Огромную яму наполняли обычно несколько дней, а потом засыпали. Я очнулся от жуткого запаха и пошевелил рукой. К моему счастью, это заметила маленькая девочка, рассказала взрослым. Меня вытащили, проверили пульс и отвезли домой — сам-то идти не мог. Так я вернулся с того света…
— Как спасалась ваша семья?
— Моим родителям каким-то чудом удалось спрятать корову Дину. Ведь всех коров в селе либо конфисковали «заготовители», либо тайком от них съели хозяева. Дина же терпела голод вместе с нами, была жутко худой, с торчащими ребрами, и напоминала скелет, обтянутый кожей. Но именно ей мы обязаны жизнью. Корова давала ежедневно струйку молока, мы делили между собой по капле. «Заготовители» на то время вывезли уже все, что смогли найти, и не показывались в нашем селе, поэтому Дину можно было не прятать. Но мы все равно не спускали с нее глаз ни днем, ни ночью: корова жила вместе с нами, в хате. Если бы оставили в сарае или хоть на минуту на улице без присмотра, ее украли бы и съели. Мы спасли корову, а она спасла нас.
С большим трудом Дина дожила вместе с нами до весны, когда из земли пробилась первая трава, и корову можно было выгнать пастись. Но я так обессилел от голода, что не мог самостоятельно дойти до луга. Мать привязывала меня к Дине, и я просто волочился за коровой. На пастбище я подползал к ней и сосал вымя.
— Бывали в селе случаи каннибализма?
— Помню, люди ходили на своих ногах, а на следующий день их уже больше никто не видел — словно сквозь землю провалились. В селе, конечно, догадывались, что того или иного съели, но делали вид, что ничего не замечают. Местные власти тоже знали о каннибализме, но никаких мер не предпринимали: они опасались лишний раз показаться в селе.
— Вы ходили в школу?
— Весной появилась трава, листики, жучки, улитки… И люди могли уже хоть что-то положить в рот. Наша корова ела вдоволь зеленую траву, немного поправилась и давала больше молока. Я немножко окреп и вместе с другими детьми стал ходить в школу.
У нас была очень добрая учительница Вера Тимофеевна Шевченко. Чтобы подкормить голодающих детей, она в портфеле вместе с тетрадками приносила крохотные вареные картофелины и раздавала их ученикам. Где она раздобывала эту картошку, не знаю до сих пор. Но кому-то не понравилось, что учительница подкармливает голодных детей, и на нее донесли. Веру Тимофеевну забрали прямо с урока. Двое вооруженных мужчин усадили ее в «воронок» и увезли. А плачущим ученикам объяснили, что учительница — враг советской власти, и за это ее посадят в тюрьму. Больше мы Веру Тимофеевну не видели.
Хочу сегодня спросить: что плохого сделала моя учительница? Она просто приносила картошку и не давала нам умереть с голоду. Если мою семью спасла корова Дина, то Вера Шевченко спасла жизнь не одному ребенку. Дети ходили в школу, чтобы получить из рук учительницы крохотную картофелину.
Иван Швед признался, что в его жизни происходило много счастливых случайностей.
— О некоторых людях говорят: родился в рубашке, а я, представьте, в прямом смысле слова родился в овечьем тулупе, — улыбается Иван Никифорович. — Зимой 1923 года, на Рождество, мои родители собрались в соседнее село к деду. Отец запряг лошадь в сани и, усадив на них беременную маму, отправился в гости. Неожиданно в поле разыгралась вьюга, а у мамы… начались роды. Из-за метели нельзя было понять, куда ехать. Лошадь остановилась. Тогда отец недолго думая расстелил в санях кожух и принял роды. Пуповину он перегрыз зубами. Вскоре вьюга утихла, и к дедушке родители приехали уже вместе со мной.
Отец Ивана Шведа долго не хотел идти в колхоз, но в конце концов поддался на уговоры.
— Первыми записались сельские бедняки, а потом уже середняки, такие, как наша семья, — вспоминает Иван Никифорович. — У нас была лошадь, плуги, культиваторы, бороны, три десятины земли… Когда отец вступил в колхоз, то на следующий же день к нам домой пришли председатель, секретарь и несколько сельских активистов. Они разобрали сарай и вывезли весь инвентарь, увели скот. Объяснили, что теперь это общественное. Пришлось все заново наживать…
— Как вы оказались на Волыни?
— Когда началась война, я ушел добровольцем на фронт. Победу встретил в Праге. Демобилизовавшись, пошел учиться в пединститут. После войны, в 1947 году, на Виннитчине снова было голодно. Я с детства хорошо помнил это жуткое чувство, когда постоянно хочется есть. Решил спасаться в Западной Украине. В Пнивненской школе сначала преподавал украинский язык и литературу, а в 1948 году меня, как бывшего фронтовика, назначили директором. Здесь познакомился с будущей женой Галиной, учительницей истории. У нас родились трое детей — сыночки Игорь и Иван, и доченька Леся.
Иван Швед до сих пор пишет стихи, издал несколько поэтических сборников.
— Не могу забыть Голодомор, этой теме я посвятил немало строк, — говорит Иван Никифорович. — Хоть и прошло много времени, боль не проходит. Часто в памяти всплывают страшные сцены, вижу горы человеческих трупов. Лица умерших людей преследуют меня, не дают спокойно спать. Мы не вправе забыть о тех, кто умер в муках голода.
Єдине, що можемо зараз зробити,
Хай струни душевні звучать —
На пам’ять свічу воскову запалити —
Хай плаче із нами свіча!
Фото в заголовке с сайта memorialholodomors.org.ua