Два года назад, 30 ноября 2013 года, спустя всего несколько часов после жестокого разгона студентов на столичном Майдане, стартовала одна из самых мощных гражданских инициатив Революции достоинства — «Евромайдан SOS»
Евромайдан был маленькой, но полноценной структурой, каждая составляющая которой работала четко и слаженно, как часовой механизм. Самооборона осуществляла правоохранитетельную функцию, открытый университет Майдана — образовательно-просветительскую, активисты, возводившие из подручных материалов баррикады, — пограничную. Полевая кухня угощала всех желающих горячей едой, а священнослужители разных конфессий служили молебны о мире и панихиды по погибшим.
Но едва ли не самой первой, самой популярной и одной из самых масштабных инициатив стал «Евромайдан SOS» — объединение правозащитников и адвокатов, которые по первому зову бросались вытаскивать из милицейских участков задержанных активистов, отстаивали открытые против них уголовные дела в судах, разыскивали пропавших, помогали вывозить раненых за границу. Сейчас, когда баррикад, полевой кухни и медицинской службы Майдана давно нет, правозащитники «Евромайдана SOS» продолжают добиваться справедливого расследования репрессий и преступлений против активистов Революции достоинства в Международном уголовном суде в Гааге.
Ни Александра, ни ее единомышленники из других городов, оставшиеся помогать людям на Майдане, не подозревали тогда, что избиением студентов дело не ограничится, что вскоре придется подавать заявления о пытках и расстреле активистов, что волонтеров будет две тысячи! Это не считая сотни профессиональных адвокатов, готовых в любое время дня и ночи бесплатно мотаться по райотделам, изоляторам и судам.
— «Евромайдан SOS» был организован таким образом, что болезнь, арест или гибель одного человека, в том числе кураторов или меня, не остановили бы работу, — объясняет Александра Матвийчук. — У нас был продуман выход из любых форс-мажорных ситуаций — от отключения света и Интернета до нападений на волонтеров, пожаров, провокаций и ликвидации офиса. Каждое наше направление курировали отдельные люди, они создавали группы и подгруппы. Новеньким хватало десяти минут инструктажа, чтобы начать работать.
Наши адвокаты освобождали ребят из изоляторов временного содержания, пытались предотвратить похищение «Беркутом» раненых из больниц. Активистов ведь вытаскивали прямо из отделений, вывозили в лес и там пытали. Издевались, раздевали догола. Одному отрезали волосы и заставили их есть. Когда услышала об этом, сначала даже не поверила, что такое могут творить правоохранители. Думала, это переодетые в форму «титушки». Узнав о том, что делается в больницах, волонтеры установили там дежурства и стали охранять пострадавших. Через медперсонал передавали пациентам визитки с телефоном нашей горячей линии. Чтобы «беркутовцы» не догадались, что это мы, писали на визитках «Иван Иванович Майдановец. Стоматолог». Маскировались…
Еще одним направлением нашей работы было информирование людей о происходящем на Майдане, о жертвах, об избитых, задержанных, расстрелянных. Отдельная группа занималась взаимодействием с международными правозащитными организациями, ОБСЕ…
— Кто-то из вас подвергся преследованию или нападению?
— В феврале ко мне домой пришли «титушки», бритоголовые браткиа. Стали ломиться в дверь, но, к счастью, не смогли ее взломать. С того дня и до конца Майдана я домой не возвращалась. Спала, как и все наши, в офисе на диване, по два-три часа в сутки. Волонтеров с каждым днем становилось все больше. Сейчас даже не представляю, как мы помещались в нескольких комнатках. Были люди со всех уголков страны и даже из-за границы. Парень из Белоруссии работал у нас на горячей линии и, общаясь по телефону, трогательно извинялся, что пока не очень хорошо говорит по-украински. А еще помогала украинская диаспора. Люди выходили на площади Лондона, Рима, Парижа, Брюсселя, чтобы поддержать нас. Мы просили их не просто стоять с желто-голубыми флагами, а писать плакаты с конкретными требованиями. Например, выпустить из изолятора такого-то задержанного в Киеве. Это оказалось очень действенным методом.
— Наверное, вы и сами не знаете, сколько у вас было волонтеров…
— Мы считаем волонтерами «Евромайдан SOS» всех, кто нам помогал. Как-то в офис пришла женщина средних лет, окинула нас опытным взглядом и… пошла на кухню. Она на свои деньги покупала продукты, готовила горячую пищу и буквально ходила за каждым с ложкой, заставляя поесть. Эта женщина сделала для победы революции не меньше, чем каждый из нас! А еще помню потрясающий случай взаимопомощи и консолидации. Нам стало известно, что в Киев приезжает генеральный секретарь Совета Европы Турбьерн Ягланд. Меня пригласили на встречу с ним. Этот шанс нельзя было упустить. Мы наспех написали обращение с просьбой создать комиссию по расследованию преступлений на Евромайдане. До встречи оставалось полчаса, за которые нужно было перевести наше письмо на английский язык. Опубликовали его на сайте, и подписчики среагировали моментально: «Я перевожу первый абзац», «Я — второй», «Я — концовку». Через пару минут у нас был перевод. Ягланд пошел нам навстречу и создал комиссию! Это было настоящее чудо…
— Вы жаловались на беззаконие милиции в суды и прокуратуру, хотя в то время это казалось совершенно бессмысленным — реакции на заявления не было никакой.
— Мы знали об этом, но такие заявления давали шанс в будущем доказать, что преступления были совершены. Власть тогда позволила милиции все, только бы они придушили протест. «Беркут» мог безнаказанно похищать и убивать людей только за ленточку с символикой Евросоюза на рукаве. В ответ на заявления и жалобы мы получали стандартные отписки. Но наши адвокаты боролись за каждого человека. И благодаря этому удавалось невозможное: выпускали задержанных, закрывали некоторые сфабрикованные дела. И самое главное: мы показывали, что законы можно заставить работать. В тот момент все понимали, что любого могут похитить, избить, убить. Но найдутся и те, кто вытащит, поможет, поддержит, заступится. Вселять в людей веру, что справедливость восторжествует, — это была главная задача организации «Евромайдан SOS».
— Что было самым трудным за те 94 дня сопротивления?
— Моменты собственного бессилия. Помню, как в конце января во время противостояний на улице Грушевского силовики сбросили со стелы стадиона «Динамо» активиста. Мне тогда позвонила его мама (правда, ни она, ни я еще не знали, что искалечили именно ее сына). В тот момент она не могла его найти. Я посоветовала пройтись по больницам. По удивительному совпадению женщина попала именно в ту больницу и в то отделение, куда привезли ее сына. Мельком увидела его в коридоре. «Это… кровавое месиво, — рыдала она в трубку. — Сейчас упаду в обморок». «Не смейте, — прикрикнула я на нее, — возьмите себя в руки. Вы ему нужны». Мы старались поддерживать людей, но через себя пропускали столько боли и горя, что нам самим подчас требовалась помощь психолога. Особенно когда люди видели в списках раненых или погибших своих родственников и друзей.
— Знаю, что у вас в команде, кроме правозащитников и адвокатов, были и профессиональные психологи.
— И они в буквальном смысле спасали людей. Беседовали с ними, успокаивали, убеждали. Поскольку наш маленький офис был битком набит волонтерами, то психологам, чтобы спокойно поговорить по телефону, приходилось закрываться в туалете. Иногда такие беседы длились подолгу. Когда в Днепропетровске «Беркут» напал на демонстрантов, с нами связалась беременная женщина, муж которой после избиения был в коме. Жена решила, что смысла жить нет и позвонила на горячую линию сказать, что собирается покончить с собой. Наш психолог говорила с ней в течение пяти часов!
А однажды психолог… выявила аферистов. Мы выкладывали в «Фейсбук» информацию о пропавших без вести. Вскоре нашлись мошенники, решившие нажиться на чужой беде. «Ваш сын у нас в плену, если хотите, чтобы мы выпустили его, платите деньги», — говорили они матерям и женам майдановцев. Одна из женщин позвонила посоветоваться: перечислять деньги или продолжать искать мужа. Психолог взяла у нее номер телефона вымогателя и позвонила, выдав себя за жену пропавшего активиста. Как она натурально кричала, плакала, просила, чтобы ее «мужа» отпустили! Потом спокойно положила трубку и сказала: «Это аферисты. Никого у них в плену нет».
Психологам приходилось брать на себя еще одну тяжелую обязанность: обзванивать родственников погибших. Могу себе только представить, каково было им, если даже у меня появилась седая прядь (Александре Матвийчук всего 31 год. — Авт.). Когда начались массовые убийства, «Евромайдан SOS» завершил свою первоначальную миссию (какие уж тут могут быть адвокаты и правозащитники!) и занялся поиском и опознанием погибших.
Мы старались как можно быстрее задокументировать происходящее, чтобы, даже если нас расстреляют, доказательства преступлений остались и виновные не смогли избежать наказания. Санитары в моргах тайком фотографировали погибших, пересылали снимки нам, мы выставляли их на своей странице в Интернете и находили родственников. В один из таких дней произошла ситуация, которую мне больнее всего вспоминать. Когда началась зачистка на улице Институтской, мне оттуда позвонил муж, сказал, что любит, и… попрощался. Я хотела крикнуть, чтобы он спасался, но не смогла. Потому что знала: у каждого, кто там остается, тоже есть жены, дети, родители. Слава Богу, мой муж остался жив — кто-то вовремя повалил его на землю и прикрыл собой от пули.
— Это, наверное, и самое светлое ваше воспоминание о Майдане…
— На самом деле радостных моментов было много. Помните события 10—11 декабря? Глубокая ночь. Охрипшая Руслана поет гимн Украины вместе с людьми, просит правоохранителей не трогать мирных демонстрантов. Мы все напряжены и готовимся к штурму. В общем, драматический момент. И тут начинают приходить сообщения: «Украина, мы с вами! Лондон», «Слава Украине! Америка», «Украина, мы тебя любим! Италия»… Весь мир следил за событиями на Майдане и поддерживал нас. (Вытирает нахлынувшие слезы.) Второй момент, о котором я хотела бы рассказать, забавный и милый. Киевляне однажды спросили, чем они могут нас угостить. Мы сказали, что будем рады фруктам и мяте — ее часто приходилось заваривать как успокоительное. Вскоре нам привезли бананы, апельсины и… ящик укропа и петрушки. Перепутали, наверное. Волонтеры шли домой с пучками зелени, и это здорово поднимало им настроение.
— В отличие от других гражданских инициатив Революции достоинства «Евромайдан SOS» продолжает работать, и его сайт с огромным количеством подписчиков до сих пор активен. Чем вы занимаетесь сейчас?
— За два года расследование по поиску виновных в преступлениях на Евромайдане не сдвинулось с мертвой точки. Неудивительно: двумя тысячами эпизодов занимаются всего 18 следователей. И их еще заставляют бегать на допросы и отвечать, почему так долго расследуются дела. Наша правозащитная организация добилась создания Управления по специальным расследованиям. Оно начало работать в январе этого года. В феврале нам позвонили сотрудники этого учреждения и попросили… дать им информацию по Майдану. Оказывается, управление не имело базы данных. Кроме того, мы добиваемся открытия дела в Международном уголовном суде в Гааге. Для этого Украина должна собрать доказательства, что это были не просто убийства, а преступления против человечности. Мы боремся за право нашей страны иметь общество, в котором есть справедливость. Если сейчас разведем руками и скажем, что нам не удалось установить и наказать виновных в преступлениях и массовых расстрелах, это будет четкий сигнал будущим «януковичам»: можно делать все, что хочешь, и оставаться безнаказанным. И нашим детям, когда они вырастут, придется снова выходить на Майдан и погибать там за свою страну.