Российские оппозиционеры Ольга Браун и Владимир Ионов, познакомившиеся на акциях протеста и полюбившие друг друга, встретили Новый год в Киеве
Ольге Браун — 59 лет, Владимиру Ионову — 76. Оба москвичи, гражданские активисты, борющиеся с путинским режимом в своей стране. На акциях протеста в прошлом году они и познакомились. Для обоих бегство в Украину было нелегким решением. Ольга уже подумывала о том, чтобы эмигрировать в США, а Владимир ждал приговора московского суда за «многократные нарушения правил проведения митингов». Но… Новый год оба встретили в Украине. Сейчас Владимир Ионов попросил политического убежища в нашей стране.
«Свободные люди в свободной стране» — такая запись появилась на странице Ольги Браун в «Фейсбуке» 21 декабря минувшего года, после того как Владимир Ионов пересек границу Украины.
— Мы, опасаясь преследования, ехали не вместе — я немного раньше, — вспоминает Ольга. — И очень волновалась, когда ждала Володю неподалеку от границы уже в Украине. Но, слава Богу, все обошлось, никто его не задержал. Сейчас мы живем в рождественской сказке, никогда не думала, что так будет. Постараюсь не «выпадать» из профессии: готова заниматься английским языком с начинающими (Ольга Браун преподаватель английского языка. — Авт.).
Еще не зная, насколько успешным будет это внезапное отчаянное путешествие из России в Украину, Ольга и Владимир вместе с друзьями заранее даже записали на видео коллективное новогоднее поздравление.
— Я проплакала все суды, которые шли над Володей, — вспоминает Ольга. — А перед последним, где ему должны были выносить приговор, он попал в больницу с сердечным приступом. Я уговорила его бежать — боялась, что он умрет в тюрьме или прямо на суде. Помню, как накануне выносили приговор нашему другу гражданскому активисту Ильдару Дадину. Это было страшно. Из Басманного суда людей, пришедших поддержать Ильдара, выволакивали за руки-ноги и бросали прямо на асфальт! Автозак, в котором после приговора должны были увозить Ильдара, мы прождали на улице часа два. А Володя был без шапки, окончательно продрог, и я стала согревать ему уши ладошками. Вот тут-то друзья и поняли, что мы вместе… На следующий день, восьмого декабря, Володя должен был выступить в Преображенском райсуде Москвы со своим последним словом.
Басманный райсуд Москвы приговорил 33-летнего московского гражданского активиста Ильдара Дадина к трем годам колонии общего режима за «неоднократные нарушения правил проведения митингов». Дадин известен не только в России, но и в нашей стране: с самого начала Майдана он приехал в Киев и стоял бок о бок с протестующими, требуя отставки преступного режима Януковича, выносил из-под обстрела раненых майдановцев 20 февраля. В Москве он участвовал во всех акциях в поддержку Украины, в том числе в защиту нашей героической летчицы Надежды Савченко.
По мнению правозащитников, обвинения против Дадина и Ионова, которого судили по той же статье, были сфабрикованы. Оба активиста выходили исключительно на одиночные и, конечно же, мирные пикеты. Такие акции не требуют согласования с властью. Но к пикетчикам почти всегда присоединялись провокаторы, которые создавали массовку, а при задержании исчезали. Сперва полиция, потом следствие и прокуратура, а затем судьи делали вид, что не замечают фальсификаций. 1962 человека подписали петицию с требованием освободить Дадина и отменить антиконституционную «политическую» статью 212.1 Уголовного кодекса России.
Ионов и Дадин выходили на свои пикеты с завидной регулярностью, что, естественно, раздражало власть, подталкивало к устранению «с глаз долой» столь заметных активистов, которых поддерживают тысячи соотечественников.
— Владимир Ионов выходил с плакатами против существующей власти каждую субботу, — говорит Ольга. — После оглашения приговора Дадину я и все наши активистки рыдали, а Володя всех утешал и, вероятно, сильно переволновался. У него прихватило сердце. Когда мы вернулись домой, я вызвала «скорую». В итоге его увезли в реанимацию. Суд в связи с состоянием здоровья подсудимого перенесли с восьмого на… десятое декабря. По разумению российской Фемиды, человеку, попавшему в реанимацию, двух дней было вполне достаточно, чтобы оклематься и прийти в суд.
И медики отнеслись с «пониманием»: все поторапливали пациента с выпиской, а Ольга тем временем уговаривала Владимира бежать.
— Я уже почти смирился с тем, что меня посадят, но боялся, что Оленька этого не переживет, — вспоминает Владимир Ионов. — Накануне выписки единомышленники просто выкрали меня из больницы. Оказать сопротивление я не успел. (Улыбается.)
Ольга говорит, что Ильдару Дадину соратники тоже настойчиво предлагали избежать тюрьмы, уехать, просить политического убежища в Украине. Однако он отказался, сказав: «Кто-то должен понести ответственность за то, что украинские матери хоронят своих сыновей». Хотя, по мнению моих собеседников, близким наших погибших воинов не станет легче от того, что борцы с путинским режимом будут страдать за агрессивную политику Кремля. За это должен нести ответственность, прежде всего, сам рулевой страны-агрессора и его приспешники. Но разубедить Дадина не удалось. «Я всегда участвую в мирных собраниях как принципиальный противник насилия, — сказал Ильдар Дадин в своем последнем слове. — Я родился свободным человеком… Готов сесть за свои убеждения. Я боролся и буду бороться за свои права».
Владимир Ионов мог стать следующим политическим узником в России.
— Я стоял и возле Государственного университета имени Ломоносова, и на Арбате, а чаще всего — на Манежной площади, — рассказывает Владимир. — Особой популярностью у москвичей пользовался плакат «Путин — наш геморрой». Кто спешил по своим делам, просто поддерживал меня жестами одобрения, кто-то фотографировался рядом. Провокаторы, конечно, не дремали, потому меня так часто и задерживали. В моем уголовном деле четыре сфальсифицированных эпизода о якобы «массовых» акциях моего личного протеста. А 24 октября минувшего года, когда я был у Кремля, на Манежной площади, с плакатом «Путин есть — ума не надо», на меня напали НОДовцы (представители радикального движений националистов России. — Авт.) во главе с известным провокатором Гошей Тарасевичем. Порвали плакат, плеснули в лицо какой-то едкой жидкостью, похоже, щелочью. После этого Оля взялась меня… охранять.
— Окулист, осмотревший Володю, сказал, что он лишь чудом не ослеп! — заново переживает случившееся Ольга. — Я решила, что буду его защищать, и вооружилась… шприцем и солью. Стояла неподалеку, чтобы не создавать «массовку». К счастью, этот боевой арсенал мне не потребовался, но все равно нам пришлось убегать от полицаев. Затем мы пошли в Сахаровский центр на вечер, посвященный политзаключенным. И еще долго гуляли по холодным улицам, впервые поцеловались на эскалаторе в метро… Как же я могла допустить, чтобы ставший мне таким близким человек попал в тюрьму по сфабрикованному обвинению, как и Дадин?! Мне удалось уговорить Володю уехать.
— Дадина, вопреки закону и здравому смыслу, наказали дважды, — рассказывает о непредсказуемости российской Фемиды Владимир Ионов. — Антиконституционная статья 212.1 была внесена в Уголовный кодекс Российской Федерации летом 2014 года. В деле Ильдара фигурировали четыре эпизода его задержаний: 6 августа, 23 августа, 13 сентября и 5 декабря 2014 года. Однако за три первых инцидента он уже понес административное наказание. А закон обратной силы не имеет. Но это в цивилизованном мире, а не в России.
В России, по словам собеседника, до сих пор выносят приговоры по делам участников протеста на Болотной площади в Москве, куда 6 мая 2012 года вышли десятки тысяч человек с требованием отменить итоги прошедших в России президентских выборов. Их бросают в тюрьму, несправедливо обвиняя по другой политической статье Уголовного кодекса Российской Федерации — 280-й: «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности».
— Требование отмены сфальсифицированных выборов, соблюдения Конституции в своей стране у нас считаются экстремизмом, — в голосе Владимира Ионова сквозит горечь. — Да я всю жизнь протестовал, призывая к соблюдению существующего законодательства, которое все же гарантирует гражданину России какие-то права человека: еще во времена «позднего Брежнева» и «раннего Андропова». В СССР меня однажды даже в психушку упекли за то, что сказал: «Советская власть — это режим бездарностей и насильников».
Дело было, рассказывает Владимир, на экскурсии в Донском монастыре, где окончил свой жизненный путь патриарх Тихон, предавший анафеме советскую власть в 1918-м году. Услышав вышеупомянутую фразу, экскурсовод вызвала милицию, те — медиков. Владимиру пришлось провести одиннадцать дней в обществе наркоманов, алкоголиков и психически больных людей. Однако он обнаружил, что в больнице был не единственным узником совести: тут же держали диссидента, написавшего протестную поэму о «дорогом Леониде Ильиче»(Брежневе).
Ольга Браун впервые вышла на митинг вместе с сотрудниками Академии наук СССР в поддержку Андрея Сахарова, затем — против войны в Афганистане. Близкие всегда ее поддерживали.
— Моя мама тоже считала, что советский, а затем и путинский режимы превращают наше государство в организованное бандформирование, — вспоминает Ольга. — Она советовала мне уезжать куда подальше из этой страны, говоря, что здесь уже давно «пахнет кровью» — падение репрессивного режима всегда оканчивается неожиданно и с большой «кровопотерей».
Мама собеседницы в силу своей профессии изучала психиатрию. И Ольга, в очередной раз столкнувшись с проявлениями безумства во власти и в обществе, спрашивала ее: «Может быть, они больны? Ну как можно написать донос на собственного ребенка, которым следовало бы гордиться?» Ольга имела в виду отца Ильдара Дадина, свидетельствовавшего против сына в суде. «Нет, они — здоровые мерзавцы», — отвечала мама и просила дочь быть осторожней. Та обещала, но… не могла не выражать свою гражданскую позицию в связи с антиконституционными изменениями в законодательстве, политическими репрессиями, войнами, развязанными Россией.
— Мы участвуем в акциях протеста, чтобы не сойти с ума от безысходности, — объясняет Ольга. — При этом испытываем невыносимое чувство стыда и боли за аннексию Крыма, за вторжение российских войск на Донбасс. Когда у вас началась война, сразу решили поддержать украинцев. Пока летчицу Надежду Савченко судили в Москве, мы большими группами ходили на заседания, приносили Наде цветы, хотя передавать их не разрешали. Намеревались возложить цветы у посольства Украины в память о первых погибших украинских солдатах под Волновахой, так полицейские оградили здание металлическими турникетами, не давая нам даже приблизиться. За год у нас появилось много друзей в Украине. Поэтому мы с Володей сейчас здесь, и он хочет получить политическое убежище именно в этой стране. Кстати, в свое время я мечтала встретить Новый год вместе со своей подругой в Виннице. И вот неожиданно сбылось: встретила праздники с подругой и с любимым! Не было бы счастья, да несчастье помогло.
— В Украине мы еще ни разу не столкнулись с бандитами, экстремистами и… полицейскими, а в Москве полицейские и казаки — на каждом шагу, — говорит Владимир. — Но такое изобилие стражей правопорядка в полицейском государстве Россия не дает ощущения безопасности. Арест и тюрьма угрожают еще многим моим товарищам. А в Украине у нас совершенно другие ощущения: здесь атмосфера доброжелательности, открытости. Даже незнакомые люди стараются тебе чем-нибудь помочь. Я не идеализирую, я действительно так чувствую.
Владимир и Ольга пожелали Украине свободы — чего, по их мнению, не хватает россиянам, — и, конечно же, победы над оккупантами, мира. А еще… любви.
*"Мы с Володей сейчас живем в настоящей рождественской сказке, — говорит Ольга. — Никогда не думала, что так будет". Фото из семейного альбома