Ровно год назад в результате двух мощных взрывов несколько десятков защитников Донецкого аэропорта оказались под бетонным завалом, из-под которого удалось выбраться далеко не всем. На днях выжившие «киборги» собрались в Киеве
Легендарные защитники Донецкого аэропорта удерживали его оборону в течение 242 дней, которые сами потом назвали «адом на земле». В минувшие выходные бойцы, защищавшие терминал, собрались в Киеве.
Мне удалось поговорить с двумя военнослужащими 80-й десантно-штурмовой бригады, в результате ранений оставшимися инвалидами. Оба охотно рассказали о жесточайших боях, пленении, лечении и протезировании. Увы, оба категорически настаивали на том, что их имена в газете называть не нужно: «Тогда мы выполняли свой долг и не считаем это причиной «пиариться» теперь. Я пообещала ребятам выполнить просьбу и свое слово сдержу. Хотя жаль, конечно.
Уже несколько месяцев 26-летний львовянин Степан (имя изменено), которому после ранения донецкие врачи были вынуждены ампутировать правую ногу выше колена, осваивает новый протез. Специально для раненого бойца его изготовила исландская компания OSSUR.
— К выбору новой «ноги» моя семья подошла очень серьезно, ведь я человек подвижный, сидеть на месте долго не могу, — улыбается Степан. — Решили, что будем изучать все модели, спрашивать мнение ребят, которые уже пользуются протезами — в нашем городе много бойцов, оставшихся без рук, без ног. Оказалось, такой, как мне нужен, стоит дорого, около 40 тысяч долларов. Отец со старшим братом активно взялись за сбор денег, открыли счет в банке. Но вскоре на них вышли представители исландской компании по производству медицинского оборудования. Выяснилось, что они сами ищут подходящего «испытателя» для новейших изделий.
Силиконовая часть выше колена позволяет правильно формировать размер культи. Первые недели было довольно тяжело. Да и сейчас пока хожу с палочкой, прыгать еще не могу. Но есть ради чего стараться: исландцы пообещали, что как только в совершенстве освою этот протез, они изготовят для меня электронный. Там датчики-сенсоры на каждой «мышце» собирают информацию о рельефе дороги, температуре и влажности воздуха, отдают команды в управляющий процессор. В общем, умная штука.
Степан сразу после Майдана пошел добровольцем в военкомат, но поначалу ему отказали, пояснив, что на Донбассе не очень нужен специалист-кинолог. Повестку вручили осенью 2014 года, а 6 января 2015 года, получив специальность пулеметчика, в составе 80-й аэромобильной бригады парень был командирован в Донецкий аэропорт.
— Государство обеспечило формой, которая разлезалась по швам, и оружием, — вспоминает Степан. — Мне дали пулемет 1974 года выпуска. В терминал мы смогли попасть, лишь пройдя блокпост боевиков. «Сепары» обыскивали наши сумки. На каждого бойца разрешалось иметь по 30 патронов. Поскольку ротация сроком на две недели, то выходит — по два патрона в день. Мы удивлялись: что это за война такая? Но нам объясняли, что сейчас перемирие, поэтому разрешается открывать огонь только в ответ на вражеские обстрелы. Первыми — ни в коем случае. У меня был запасной ствол для пулемета, спрятал его под «сидушкой». Все равно нашли.
Сначала обстановка была относительно спокойная. Мы контролировали первый и второй этажи, стены были целыми. Боевики, в основном чеченцы-«кадыровцы», сидели только в подвале. Еды было достаточно, правда, вода во флягах замерзала. Крошили лед на кусочки и грызли его. Курить нельзя — на огонек сразу бил снайпер. Иногда все же могли согреть чай на таблетках сухого спирта. Боеприпасов тоже хватало, поскольку в аэропорту оставались еще запасы. По два часа дежурили и по два часа отдыхали. Но поспать удавалось не более трех-четырех часов в сутки. Очень «доставали» газовые атаки, когда боевики пускали в нашу сторону едкий дым.
16 января в результате постоянных обстрелов обвалилась одна внешняя стена, а ночью кто-то угодил в боекомплект, взрывом разрушило внутренние перегородки. Находившиеся в терминале бойцы превратились в удобную мишень. Боевики засели сверху и в подвале. Каждый штурм начинали с крика: «Аллах акбар!»
Раненых было много. Мы просили командование о подкреплении, но его не было. Не вывозили и раненых, транспорт никто не присылал. Безопасных закутков, в которых можно укрыться, практически не осталось. В любом месте тебя мог достать отлетевший от стены осколок. Наш врач, киевлянин Игорь Зинич, носился от одного бойца к другому. Останавливал кровь, перевязывал раны. Он многим спас жизнь. А парня с тяжелым ранением позвоночника буквально вытащил с того света. Кстати, позывной доктора был «Псих». Может, потому что шебутной? Он не надевал бронежилет, говорил, что так удобнее, легче бегать.
Девятнадцатого января, после первого взрыва, сорвало стены и перегородки между этажами. Мы стали видны как на ладони. Понимали, что ситуация безвыходная, сепаратисты лезли со всех сторон. Мы соорудили баррикады на лестницах и постоянно посылали туда автоматные очереди. На мой взгляд, оставлять аэропорт надо было где-то 15 января, тогда бы не понесли таких потерь. После первого взрыва (довольно «легонького», раненых было немного) мы провалились вниз, но все довольно быстро выбрались.
Ну, а второй взрыв, днем 20 января, оказался ужасным. Бетонный пол обрушился, бойцы падали в подвал, пытаясь на лету за что-то цепляться, а сверху на них сыпались куски бетона и строительный мусор. «Сепары» уже потом рассказывали, что первый взрыв был эквивалентен 500 килограммам тротила, а второй — трем тоннам!
— Взрывы были подготовлены загодя: «кадыровцы», ранее засевшие в подвале, заминировали перекрытия и ушли, — продолжает Степан. — Нас там много под завалом оказалось, человек 30. Переговаривались. Аптечек не было ни у кого. Включать фонарики, чтобы их поискать, боялись — боевики сразу стреляли на свет. Устраивали переклички, чтобы узнать, кто остался живой. К утру отозвалась половина.
Одного побратима придавило плитой так, что он только хрипел и просил: «Киньте в меня гранату, я не могу больше терпеть эту тяжесть». Слушать его стоны было невыносимо. К рассвету он затих. Через сутки ребята, которым удалось удержаться наверху, сумели немного разгрести завал. Я по мере сил помогал им снизу. Меня вытащили, положили в уголок, рядом с другими ранеными. У меня был открытый перелом ноги. Наложили жгут. И хотя я помнил, что нужно каждые пару часов ослаблять его, чтобы не допустить омертвения тканей, но периодически терял сознание и упускал время. Рядом лежал доктор Зинич. Все его тело было переломано во время падения, он умер ближе к ночи.
Группе наших бойцов удалось уйти. А нам, получившим серьезные ранения, оставалось только ждать. Бронемашину, высланную командованием, боевики расстреляли по дороге в аэропорт. Так мы пролежали около суток. Со стороны неприятеля шла постоянная стрельба, но какая-то мелкая — наверное, проверяли, есть ли в терминале еще живые. Потом они стали подходить поближе, кричали: «Вы герои! Но вы окружены! Выходите сами!» Мы с побратимами держали в руках по гранате (боеприпасы были рассованы и по карманам). Между собой договорились, что подрываться будем только в том случае, если за нами явятся «кадыровцы». Ни за что не хотели попасть к ним в плен. А если придут донецкие пацаны — убивать себя не будем… Зашли местные. Увидев нас, лежавших в углу, сказали: «Мы вас очень уважаем, раненых спасем. Где у вас тут растяжки, чтобы мы не подорвались?» С ними был врач. Он осмотрел раненых, дал обезболивающее. Потом повезли в Донецк на базу, а оттуда на «скорой» в больницу. По дороге дали сигарет.
Медперсонал относился к нам как к обычным пациентам, наверное, помня о клятве Гиппократа. После операции хирург мне объяснил, что, к сожалению, ногу спасти не удалось. Главное теперь — чтобы не началось заражение крови.
— Степан, а как ваши родители узнали, что вы в плену?
— Еще находясь под завалом, мне удалось позвонить маме. Думал, может, уже прощаюсь. Рассказал, что помощи до сих пор нет. Лежу в подвале, рядом побратимы — раненые и погибшие. Потом папа с мамой узнали меня на видеоролике, снятом в больнице. Сепаратисты согласились отпустить одного нашего бойца с условием, что в клинику привезут украинских тележурналистов. К счастью, переговоры по нашему освобождению не затянулись надолго, уже в начале февраля нас перевезли в столичный военный госпиталь. Родители встретили меня там. После нескольких недель лечения вернулся домой.
— Когда мы с вами беседовали накануне новогодних праздников, вы рассказали, что только что вернулись из санатория, из Трускавца. Как отдыхалось?
— Жалко, что всего неделю пробыл на курорте, зато Новый год и Рождество встретил уже с родными. Санаторий хороший, кормили вкусно. В двухкомнатном номере вместе со мной жил еще один боец из АТО. Ходили на массаж, в бассейн. Мне предложили пройти курс у психолога, чтобы восстановить психику после фронта. Многие действительно возвращаются с передовой нервные, подавленные. Правда, мне такой специалист был не нужен.
— Да вот и я смотрю, как вы улыбаетесь. Позитивный мужчина!..
— Да, я никогда духом не падал. Даже в госпитале, когда только отрезали ногу, всегда смеялся, шутил. Мне говорили: «Ну чему ты радуешься? Ты же без ноги остался!» А я отвечал: «А если буду плакать, у меня что, нога вырастет?» Нужно думать о будущем, а не о прошлом.
— И какие же планы на будущее?
— Старательно работаю с протезом, очень жду, когда можно будет примерить новый суперсовременный вариант. Думаю, это произойдет после Пасхи. Тогда же хочу сыграть свадьбу с моей любимой Маричкой. Мы встречаемся пять лет, так что давно пора. Я обещал Маричке: поженимся, как только я буду стоять на двух ногах. И без палочки!
— Хотели бы вернуться на фронт?
— Я хотел бы воевать против российских военных. А против донецких, которые брали нас в плен, — нет. Они такие же, как мы. Когда нас везли в больницу, один показал мне в окно: «Вон мой дом. Он полностью разрушен. Почему я должен бежать со своей земли?»
С 23-летним бойцом этого же подразделения Владом (имя также изменено по его просьбе) мы поговорили по телефону. Сейчас он продолжает защищать Украину на передовой. Вернулся на фронт в начале осени — на протезе.
— Сейчас на нашей стороне, насколько мне известно, воюют трое ампутантов, — говорит Влад. — У одного из них семья живет в Горловке. Как можно публиковать в газете наши имена и фотографии? Ведь, например, меня один раз уже возвращали из плена, второй раз не отпустят…
— А вы помните, как вас брали в плен?
— Нет, к тому времени я потерял сознание. Но второй взрыв в терминале помню хорошо. Мне в какой-то степени повезло, потому что взрывная волна подкинула меня вверх, и я оказался не под завалом, а упал на обломки. Разве что кусок плиты, расколовшейся в воздухе, придавил ноги.
Ноги часа за два освободили, меня отнесли в импровизированный медпункт — полутораметровую полоску под стеночкой на первом этаже. Дальше зиял провал. Игорь Брановицкий принес мне автомат и гранаты, дал воды, перевязал ногу жгутом. (Киевлянина Игоря Брановицкого боевики расстреляли на следующий день при взятии в плен. — Авт.) Почти сразу после полуночи мне позвонил отец, поздравил с днем рождения — я родился 21 января. Спросил, как дела, я ответил, что «легонько ранен». А в семь утра потерял сознание. Помню, что успел выбросить подальше в завал мобильный телефон и кошелек. Гранату из-за слабости я бы кинуть уже не смог. Очнулся в больнице — на операционном столе, когда мне переливали кровь. Врачи потом сказали, что потеря крови была несовместимой с жизнью. Чудом выжил. Ноги пометили зеленкой — хотели отрезать обе. Потом пришел молодой врач, стал проверять на чувствительность, тыкал в мышцы иголочкой. И левая нога дернулась! Так удалось спасти мне одну ногу.
— Говорят, после ампутации долго мучают фантомные боли?
— У меня они прошли за две недели. Фантомные боли — эта проблема головы, которая отказывается верить в то, что конечности больше нет. Нужно сказать себе: все, нога ампутирована. И все пройдет. Беговой протез поставили за счет государства, наша семья не платила ни копейки.
— Беговой протез?
— Ну да, «беговая стопа» — так он называется. С его помощью я хожу без проблем, даже бегаю, прыгаю. На ночь отстегиваю, — улыбается собеседник.
— Как побратимы отнеслись к вашему возвращению на передовую?
— Обрадовались. После реабилитации я сразу поехал в часть, восстановился на службе. Сначала предложили поработать санинструктором, но я отказался. Я по специальности пулеметчик. И комбат пошел мне навстречу. За прошедший год я съездил домой в Калуш всего на три дня, повидаться с родными. И снова вернулся на передовую. Здесь, на фронте, чувствую себя на месте.
Фото в заголовке Сергея Лойко